Тайна Розенкрейцеров

Он хотел еще что-то сказать, – наверное, продолжить дискуссию – но тут совсем потерявший голову водитель, достав из кабины автомат, начал карабкаться вверх по лестнице, напоминающей потерянную на склоне стиральную доску великанов.

– Рискнем? – возбужденно прошептал Глеб, когда парень исчез за деревьями. – Другого такого момента может и не быть.

– А, была, не была! – махнул рукой Николай Данилович. – Вдруг повезет.

– Пойду я, – подхватился Глеб.

– Конечно, ты, – ответил отец. – Только дай сюда ружье, я буду тебя прикрывать. А ты возьми нож. И смотри в оба!

– Буду смотреть… – пообещал Глеб.

Большую часть пути он прошел, низко пригибаясь к земле и бесшумно раздвигая ветви кустарника. А последние десять-двенадцать метров прополз, тая дыхание и стараясь унять сильное сердцебиение. Но ни возле вездехода, ни внутри никого не было. Похоже, все те, кто на нем приехал, включая и водителя, находились на вершине. Глеб смело поднялся во весь рост и махнул отцу. Николай Данилович так торопился, что даже запыхался. Его лицо все еще было бледным, но передвигался он довольно шустро и без особых усилий.

На место водителя сел Глеб. Ему была хорошо знакома эта модель гусеничной машины, и он, нимало не теряясь, взялся за рычаги управления. Мотор завелся сразу, – пришлось соединять зажигание напрямую, так как ключ ушел вместе с водителем – и Глеб добавил газу. Вездеход недовольно фыркнул, как ленивый конь, и начал набирать скорость.

Спустя какое-то время Глеб свернул со старой каменки, которая вела в никуда, на заброшенную лесную дорогу. Судя по карте, она должна была вывести их к железнодорожной станции, где Тихомировы решили бросить вездеход и дальше передвигаться привычным способом – на электричке. Ни Глеб, ни его отец не могли видеть, как над холмом вдруг образовалась фиолетово-красная туча. Она висела над ним, как атомный гриб, никуда не двигаясь. На местность возле Трех Могил упала оранжево-серая тень.

Проницательному наблюдателю с острыми глазами, обладающему живым, хорошо развитым, воображением, могло показаться, что надвигается какой-то катаклизм.

Ротгер волновался, как никогда прежде. Он будет охранять во время церемонии освящения храма розенкрейцеров членов Коллегии Святого Духа! О таком доверии посвященный ордена Креста и Розы его ранга мог только мечтать. Это значило лишь одно – ему светит повышение, предполагающее значительное увеличение денежного содержания, чего так страстно желала его молодая супруга.

Сарацын, руководивший строительными работами, уже отбыл, – его созидательный талант срочно понадобился в каком-то другом месте – и Ротгер остался единственным начальником охраны монастыря и святилища на холме с тремя курганами. А первым помощником Ротгера стал Чтан из Бискупиц, что вызывало ревность и ненависть у Гуго, который готов был удавить польского рыцаря в его собственной постели.

Чтобы не допустить конфликтной ситуации, Ротгер благоразумно удалил своего вассала из крепости, приказав ему снова почистить окрестные селения от разбойников и бандитов. Гуго, оскорбленный в своих лучших чувствах, словно сошел с ума. Его отряд рубил всех подряд и сжигал все, что могло гореть, без разбору, особенно одиноко стоящие мызы, полагая, что именно они являются рассадниками зла и убежищами для лесных братьев.

К Ротгеру уже не раз являлись ходоки из представителей местного населения с подношениями и нижайшими просьбами, чтобы он обуздал своего кровожадного вассала. Рыцарь дары принимал, – это почти всегда были продукты – но жалобщиков отправлял к Чтану.

Поляк, в совершенстве владеющий местными языками и диалектами, долго и с внимательным видом выслушивал ходоков, а затем с холодной вежливостью и не дрогнувшей рукой накладывал на крестьян очередную контрибуцию.

Брат Теофраст по причине большой занятости своими исследованиями совсем отдалился от компании, которую составляли приор Алоизий, Ротгер и Чтан из Бискупиц. Если он и приходил иногда на обеды, то ел быстро, пил мало, в разговорах участия почти не принимал и исчезал, едва насытившись. Теперь вход в его лабораторию был заказан даже Ротгеру. И не потому, что Парацельс не доверял рыцарю. Просто однажды он продемонстрировал Ротгеру некоторые свойства чаши, открытые им за последнее время. Это были уже не невинные опыты с превращением воды в розовую жидкость и извлечением из нее неизвестного металла.

После этой демонстрации рыцаря нельзя было заманить в лабораторию брата Теофраста даже калачом. Он лишь читал доклады слуги Парацельса и, по совместительству, своего шпиона о том, что творится в лаборатории. Но и мазур был напуган тем, что ему доводилось видеть, поэтому в его записях царила неразбериха и большая нервозность, и Ротгер с большими трудами докапывался до истины – насколько хватало у него ума и образованности.

Конечно, сам он, по своей доброй воле, никогда бы не сунулся разбираться с магией и алхимией (которые для человека средневековья были тождественны). Но от него ждал отчетов об исследованиях Теофраста вышестоящий брат из посвященных, один из руководителей «невидимых». А это уже было очень серьезно. О том, чтобы не выполнить указаний, исходящих из самого таинственного органа братства Креста и Розы, Ротгер даже не помышлял.

Ему уже не раз приходилось работать на «невидимых», и он знал, какая кара может настигнуть отступника, притом везде, где бы он ни находился. Но особенно не любили в братстве Крестовой Розы лазутчиков, принадлежащих к вездесущему ордену иезуитов. Их участь была ужасна.

Что касается шпиона, действующего в монастыре, то после неудачной попытки поймать его он затаился, лег на дно, и потуги Ротгера найти негодяя любой ценой были бесплодны. Однако рыцарь не успокаивался, и теперь его воины были всегда настороже и следили не только за окрестностями, но и за внутренней жизнью монастыря и крепости, в особенности ночью.

В это утро Ротгер проснулся очень рано и со странным томлением в груди. Это неприятное чувство, присущее, как он считал, только прекрасному полу, посещало его очень редко.

Последний раз оно вползло к нему в душу несколько лет назад, и тоже на рассвете, когда рыцарь с отрядом наемников усмирял взбунтовавшихся жмудинов[56]. Тогда он спасся лишь благодаря некоему предчувствию беды, сконцентрированному в чисто женском томлении духа и тела.

Ротгер вышел из шатра за секунду до того момента, когда на его походное жилище обрушился град дротиков и стрел. Все те, кто тогда спал вместе с ним в шатре, погибли, так же, как и боевое охранение – стоявшим на часах наемникам бесшумно и сноровисто перерезали глотки. Собрав оставшихся в живых воинов, рыцарь в отчаянной рубке сумел найти брешь в боевых порядках жмудинов и ушел на соединение с основными силами Ливонского ордена. С той поры он всегда прислушивался к своему внутреннему состоянию и немедленно принимал защитные меры, даже если не было видимой опасности.

Вот и сейчас, едва томление подняло его с постели, рыцарь с завидной расторопностью натянул на себя кольчужную рубаху, подпоясался ремнем, на котором висел меч, схватил малый щит и даже надел мисюрку. А еще он совсем не удивился, когда раздался стук, дверь опочивальни отворилась, и на пороге появился Гунд.

– Нападение на монастырь? – быстро спросил Ротгер.

– Хуже…

Слова Гунда, который явно был не в себе, озадачили рыцаря.

– Что может быть хуже осады? – спросил он, хмуро ухмыляясь. – Ну, разве что смерть. Да и то когда из-за голода приходится есть кошек, собак, крыс и даже земляных червей, переход в мир иной иногда кажется наилучшим выходом из сложившейся ситуации.

– Гуго у ворот…

– Что же здесь необычного? Вернулся из похода отряд, пусть охрана откроет ворота, а повара готовят завтрак. Уже пора.

Ротгер посмотрел на небо за окном, где занималась алая, как свежая кровь, заря.

56

 Жмудины, жмудь – русское и польское название древнелитовского племени жемайтов, населявшего историческую область Жемайте.