Страница 6 из 11
- Как ты точно всё, Кеш, говоришь! - поразилась Бронислава, всплёскивая руками от восхищенья. - Ну пошли... Ох, прогуляю день! Голова, скажу, болела... Что ж теперь.
Она нахмурилась, обдумывая всё ещё раз. И решила снова:
- Ладно, зимой можно... Ничего! Не уборочная, поди-ка.
За воротами Кеша стал озираться по сторонам.
- Вот, дер-р-ревня, - ворчал он. - Вся вразброс! Порядок здесь, точно, не ночевал. В отличие от меня... Дома - и там, и сям. То поле, то буераки. Кошмар... Разве тут можно жить образованному человеку?
От всего увиденного он долго морщился, а потом вскричал с тоскою, жалея себя:
- Викентий! И куда ты попал?!. Улицы - и те кривые.
- Да как же они прямые-то будут? - удивилась Бронислава. - Овраг, он ведь глубоченный. Его в половодье подмывает. Рядом с ним не выстроишься... А от оврага, вон там, луга заливные начинаются, на сколько вёрст тянутся! До самых озёр... Нет, уж кто в этих лугах по весне заплутал, тот не скоро из комаров-то вылезет. Там ведь не в каждом июле - лывы-то просыхают. Зато трава - ой, буйная! По макушку... Вот, подальше от лугов и строилися. А тут - подальше от балок.
- ...И мост, вон, узкий. Вообще без перил! - вышагивая по накатанной дороге, указывал Кеша вперёд. - А если машина попадётся? Там же не разойдёшься! В овраг, что ли, прыгать? Заведомый парадокс! Костей потом не соберёшь... Вот, бездар-р-рность. Есть же, в самом деле, хорошие инженерные проекты! Надо будет подсказать.
Вдруг Кеша озаботился:
- Кстати, начальство какое-нибудь здесь поблизости живёт? В соседях?
И строго наказал Брониславе:
- Познакомь. Обязательно. Влиятельные люди, солидные родственники - мне важно о них знать всё. Обо всех. Подробно. Поняла? Особенно - детали!.. Мельчайшие детали мне вообще о многом говорят. В смысле психоанализа.
Бронислава сильно задумалась. Однако тут же махнула рукой:
- А! Щас познакомлю. Раз надо, Кеш... Я что? Разве я про детали не понимаю? И познакомлю, и расскажу. Всё-всё, как есть! Вот только по дороге кто попадётся - сразу.
Бронислава и сама посматривала по сторонам: не видит ли кто, как она идёт: не одна, а с Кешей. В новом, в синем, пальто. Не в валенках, а в кожаных сапогах. С опушкой. Тесные они, конечно, и скользят. Зато - нарядные.
И тут улица ожила. Сначала от Макаровых выскочил рыжий озабоченный кот. А за ним Лёха - мальчишка лет восьми. Кот прыгал в сторону, Лёха - в треухе, в коротких валенках и в толстом чёрном свитере, подпоясанном бельевой верёвкой, - ловил его красными от мороза руками, однако не успевал схватить и кидался на кота снова. И со стороны казалось, будто мальчишка пляшет вдоль улицы вприсядку.
- Вот! Лёха наш! - обрадовалась Бронислава, дёрнув Кешу за рукав. - Гляди, гляди.
Наконец мальчишка ухватил кота за хвост и, пригнувшись, поволок, как за верёвку, к дому. Кот сдался. Он покорно скользил на двух вытянутых лапах задом наперёд, прижав уши и не выпуская когтей. Но вдруг вывернулся, перемахнул через сугроб и взлетел рыжей молнией на высокий забор. Потом Лёха вкрадчиво звал кота снизу - "кис-кис-кис!" - и лез к забору, проваливаясь в снег по пояс. А кот не боялся и фыркал на него с высоты.
- Лёх! Иди, с дяденькой познакомься! С городским! Он тут всеми интересуется... Соседями!.. Да что ты к коту пристал, как репей? - строго спросила Бронислава.
- А, ну его! - отвечал мальчишка про кота, не переставая лезть. - Шатущий! Мотался неделю по лесу. Пускай дома сидит. А то ищи его потом, ходи на лыжах целый день. В капкан ещё попадёт...
- Дурак он что ль, в капкан лезть? - не поверила Бронислава.
- ...У, с-с-собака! - обозвал мальчишка кота, запуская в него снежком, но не точно, а нарочно - мимо. - Расселся! Шатущий.
Кот слабо дёрнул ухом, стряхивая снежную пыль, и отвернулся, не собираясь покидать забора.
- А кто капканы-то ставил? Отец ли - кто ли? - продолжала Бронислава. - Кеш! Постой, не беги.
- Ну! - согласно мотнул головой Лёха. - Коробейников да он. Там лисы около птичника ночью ходили. Следов полно. А они капканы-то - волчьи поставили!.. Большие да тугие. Додумались.
- А тебе что? - удивилась Бронислава. - Не на тебя же капканы большие ставили: на лис!
Лёха от удивленья сел в сугроб, упёрся в снег голыми руками и онемел, не понимая, отчего Бронислава так поглупела.
- ...Да отрубит же лисе ногу! Она на трёх ускачет! - ругался и хмурился мальчишка из сугроба. - Только лис уродовать наставили, а не ловить.
- Ладно. Может, старая, двужильная, лиса-то попадётся. Как я. Тогда ей, точно, никого не перешибёт! - успокоила мальчишку Бронислава. - Зажмёт только.
- Говорил им! Не слушают. Талдычут оба: "капканы старые, там пружины ослабли". А я палку вот такую всунул - перешибло, аж перекусило! Напополам.
Озадаченный Лёха поморгал с досады, развязал, а потом затянул бельевую верёвку на животе гораздо туже прежнего, большим двойным узлом.
- ...Уж и не знаю: пойти что ль да все их разрядить? Капканы? - раздумывал и вздыхал он, сидя в сугробе.
Кот слушал мальчишку сверху, сощурившись и слегка поводя хвостом.
- Не разряжай. Наплюй на них! - велела Лёхе Бронислава. - Пускай лисы своими головами думают. У них ведь не только ноги есть. Правильно? Голова-то у них тоже для чего-то выросла! Вот и наплюй... Что ж теперь.
Довольная разговором, она нагнала скучающего Кешу и поскорее уцепилась за его локоть, чтоб не скользить.
- Дикость нравов! - отмечал он, между тем, часто оглядываясь на забор и поднимая ворот болоньки повыше. - Отсталость общего развития. И первобытное мышление.
Кот казался ему вылитым рыжим Кочкиным с выпуклого портрета и тем был неприятен. А мальчишка был неприятен своей привязанностью к такому коту.
- Допотопная жизнь в вашем Буяне. Дикость, дикость. Непролазная дикость.
И Бронислава не поняла, про кого это он: кот дикий - или Лёха у Макаровых?
- Да чего там? Оба неслухи, - махнула она рукой на всякий случай, ступая в тесных сапогах мелкими шажками. - Этот Лёха-то лучше бы и в школу не поступал! Химичить там сразу научился... Вон, гляди, гляди, Кеш: ящики почтовые у нас по всей улице раскуроченые висят. Лёха в прошлом году повзрывал, как только грамотный сделался!.. А Иван-то Корбейников сварщик. Разозлился - страх: "Ну, в мастерской сварю ящик!.. Из восьмимиллиметровки. Тогда и поглядим, как он его взорвёт". Сварил. Не ящик, прям танк на забор-то повесил. Уж Лёха этот мимо него ходил! Кругами, кругами. Мимо ящика. Всю голову свою искрутил. Потом пропал, гляди-ка, аж дня на три. Опилки в сарае напиливал. День-деньской на всю улицу напильником скрежетал. Во все лопатки прям. Пока ни одной алюминиевой ложки у матери не осталося. Кеш, слышишь? Про соседей-то ты спрашивал?
- Слышу... - буркнул он на ходу.
- Ну и вот. Про них, значит. Ни одной ложки алюминиевой у Макаровых-то теперь - нету! Из-за Лёхи этого. Нержавейками одними они теперь едят. И под вечер гляжу из своего окошка: чтой-то мальчишки на той стороне под черёмухой больно смирно стоят? Напротив иванова дома. Прям подозрительно. Думаю, Зинаиде, что ль, в окошко стукнуть, пока не поздно? А уж там Иван Корбейников, сам, за шторкой своей не дышит прям, в щёлку их караулит. Ну и я тоже - смотреть потихоньку стала. Ага: побёг Лёха к мальчишкам, под черёмуху, от иванова забора. И взрыв как бабахнет! Мы и выскочили: Иван из своего дома - я из своего. Батюшки-светы! А мальчишки и не разбегаются: все с разинутыми ртами на ящик глядят: столбняк на них нашёл... Дымится, значит, этот ящик, а сам - целёхонький. Только был он раньше четырёхугольный, а стал - круглый как бочонок!.. И Иван Лёхе говорит: "Видишь? Раздуло. А - не разорвало!" Лёха-то и смирился: "Вижу, - говорит, - дядька Иван. Твоя горка вышла". Ну, почтарь приходит наутро газету совать - что такое, ящик за ночь покруглел? Пузатый уж висит. Прям ведро какое-то стал. Вроде - закоптелое, с рыбалки...