Хаджи

- Не совсем. По крайней мере, они не хотят этому верить. Они принимают, как факт, что я существо пустынное. Они терпят мое бедуинство, - сказал Гидеон.

Гидеон глубоко затянулся из маленькой трубки, издал "а-а-а" и лег навзничь на зем-лю.

- Нам есть чем гордиться. Во время погромов в долине сохранялся мир.

- Разве есть выбор? - сказал Ибрагим. - Твоя рука лежит на нашем водяном вентиле.

- А допустим, что не было бы этого соглашения о воде. Ты бы поощрял своих к мя-тежу?

- Летняя жара моих людей измочаливает. Их тревожит осенняя уборка урожая. Они истощены. Они загнаны. Они должны взорваться. Ничто так не направляет недовольство, как ислам. В этой части мира ненависть священна. И она вечна. Если они воспламенятся, то я всего лишь мухтар. Видишь, Гидеон, вот почему вы себя обманываете. Вы не знаете, как с нами иметь дело. Годами и десятилетиями мы можем быть вроде бы в мире с вами, но всегда где-то на задворках нашего сознания тлеет надежда на отмщение. На самом деле ни один спор не решается в нашем мире.

А евреи дают нам повод продолжать войну.

- Разве мы, имея дело с арабами, думаем так же, как сами арабы? - задумчиво сказал Гидеон.

- В том-то и дело. Вы не умеете думать по-арабски. Ты лично - может быть. Но не твой народ. Вот тебе пример. В нашем соглашении о воде есть пункт, о котором мы не просили. Он гласит, что действие соглашения может быть прекращено только в том слу-чае, если доказано, что кто-нибудь из Табы совершил преступление против вас.

- Но допустим, что это сделал кто-то из людей муфтия. Может ли это быть поводом отключить вашу воду? Мы не допускаем, что всю деревню можно наказывать за то, чего вы не совершали.

- Ага! - сказал Ибрагим. - Это как раз и доказывает, что вы слабы, это и приведет вас к гибели. Вы помешаны на том, чтобы распространить на нас ваше милосердие, чего вы никогда не получите в ответ.

- Евреи просили о милосердии миллионы раз в сотнях стран. Как мы можем теперь отказывать в милосердии тем, кто просит нас об этом?

- Потому что это не страна милосердия. Великодушию нет своей доли в нашем мире. Рано или поздно вам придется заняться политическими играми, заключать союзы, тайные соглашения, вооружать одно племя против другого. Вы все больше начнете думать так же, как и мы. Здесь не действуют еврейские идеалы. Вы, евреи, пришли и расстроили тот по-рядок, который мы создали в пустыне. Может быть, базар кажется вам беспорядком, но нам он подходит. Может быть, ислам кажется вам фанатичным, но он дает нам средство переносить жестокость жизни и подготовиться к лучшей жизни после нее.

- Не надо, чтобы земная жизнь при исламе не имела бы никакого смысла, а вы жили бы лишь в ожидании, когда умрете. Может ли так быть, хаджи Ибрагим, чтобы ислам для вас был оправданием ваших неудач, оправданием того, что вы спокойно принимаете ти-ранию, оправданием того, что не пытаетесь потом и смекалкой сделать из этой земли что-нибудь путное.

- Послушай, Гидеон. Что произойдет, когда мой бедный народ научится читать и писать? Они станут желать того, что для них невозможно. Все деньги, что вам нужны, вы получаете от мирового еврейства. А что даст нам Фавзи Кабир без того, чтобы отхватить выгоду для себя? Нет, Гидеон, нет. Евреи разрушают тот образ жизни, к которому мы приспособлены. Разве ты не понимаешь... всякий раз, как здесь появляется посторонний, он приносит с собой то, с чем мы не можем справиться.

- В том-то и дело, Ибрагим. Ислам больше не может прятаться от всего мира. Раз евреи здесь, мы можем дать вам окно в мир, чего вам не избежать.

Ибрагим покачал головой.

- У нас всегда возникали неприятности, когда приходили сюда посторонние и гово-рили, как нам жить. Сначала крестоносцы, потом турки, англичане, французы... и все нам говорили, что в нашей жизни ничего хорошего нет и надо ее переменить.

- В одном ты не прав. Евреи принадлежат этой стране. Мы потомки одного отца. Оба мы - сыновья Авраама. В доме нашего отца должно быть место и для нас. Одна ма-ленькая комната - вот и все, чего мы просим.

- Посмотри на цвет своих глаз, Гидеон. Ты чужой и из чужого места.

- В Палестине всегда были евреи и арабы, и всегда будут. Наши голубые глаза мы получили, пока странствовали по враждебному миру, и некоторым из нас надо вернуться сюда.

- А с нас требуют платить за преступления, которые совершили против вас христиа-не, - сказал Ибрагим.

- Платить? Но это не ваша земля, Ибрагим. Нам она была дана давным-давно. Вы никогда не дрались за нее, не трудились ради нее, даже не называли ее своим именем.

- Вы пытаетесь создать Палестину своего воображения. Вы толкаете нас в мир, ко-торого мы не знаем. Нам нужно то, что мы понимаем, с чем можем соперничать. Вы нас сбиваете с толку, - сказал Ибрагим.

- Почему бы вам не сделать маленькое начало, скажем, отправить кого-нибудь из ваших детей в нашу клинику? Не должны же они умирать из-за желудочных или сердеч-ных болезней или становиться на всю жизнь слепыми из-за трахомы.

Впервые Ибрагим почувствовал раздражение и желание поскорее окончить встречу.

- Такова воля Аллаха, чтобы среди нас не было слабых.

Он подошел к своей лошади, щипавшей траву, и взял поводья. Гидеон встал и вздохнул.

- У нас в киббуце новый сильный генератор...

- Нет, - прервал его Ибрагим, - нам не надо вашего электричества.

- Я всего лишь имел в виду бросить единственный провод к вашему кафе. Тогда можно было бы поставить радио.

- Ох, Гидеон, знаешь ты, как меня соблазнить. Радио... ты хорошо знаешь, что оно сделало бы меня в глазах людей лишь чуточку не таким великим, чем пророк.

Радио, подумал Ибрагим. Гидеон медленно, но упорно строил список благодеяний. Наверняка он их осуществит. Так устроен мир... но радио!

- Принимаю, - сказал Ибрагим.

- Еще одно. На следующей неделе после субботы я беру себе жену. Ты придешь со своими мухтарами и шейхами? - спросил Гидеон.

Ибрагим вскочил в седло. Он покачал головой.

- Нет, это нехорошо. Мои люди увидят, как мужчины и женщины вместе танцуют, вместе едят. Это нехорошо.

Они поскакали галопом к воротам киббуца. Часовой узнал их и открыл ворота.

Ибрагим проехал и обернулся.

- А я приду, - крикнул он, - потому что ты мой друг.

Глава десятая

1931 год

В традициях аристократических и богатых купеческих семей в Германии было по-сылать третьего или четвертого сына за границу. Крупные, богатые, влиятельные немец-кие поселения имелись везде. Немцы были особенно заметны в Центральной и Южной Америке.

В Палестине влиятельное немецкое присутствие началось с Тевтонского ордена, ко-торый сражался в рядах крестоносцев. В середине XIX столетия различные группы пере-полненного Старого Города начали свое соседство за городскими стенами.

Первыми были евреи, строившие свои кварталы как укрепления для защиты от ма-родеров-бедуинов. Сообщавшиеся между собой жилые помещения образовывали внеш-нюю стену с зарешеченными окнами. Войти можно было только через железные ворота, которые с заходом солнца запирались. Вокруг центрального внутреннего двора строились синагога, школа, больница и общественные пекарни.

Немцы распространились за пределы Старого Города, чтобы построить приют для сирийских сирот. За ним последовали больница для прокаженных и школа для арабских девочек.

В 1878 году немецкие храмовники (тамплиеры), члены сомнительной секты, осно-вали немецкую колонию к юго-западу от Старого Города. В отличие от крепостей еврейских кварталов, немецкая колония состояла из красивых домиков на одну семью и широ-ких улиц, обсаженных деревьями.

На главном гребне, там, где Масличная гора сходится с горой Скопус, немцы по-строили межевой комплекс - больницу Августы-Виктории. В Старом Городе, на земле, приобретенной вблизи Святой гробницы, Голгофы и Могилы Иисуса, была возведена не-мецкая лютеранская церковь Христа Спасителя. Немецкое присутствие в Иерусалиме бы-ло подчеркнуто визитом кайзера Вильгельма в конце столетия, прошедшем в обстановке ослепительной роскоши. Кайзер торжественно открыл землю, купленную немецкими ка-толиками для будущего бенедиктинского аббатства на том месте на горе Сион, где, как гласит легенда, скончалась Мария.