Хаджи

Глава девятая

Нада знала, что ее внезапный отъезд был для женщин шоком. Она не захотела при-соединиться к их слезам, когда ведомый шофером белый ооновский автомобиль Хамди Отмана остановился перед их домом. Она стояла перед Хамди и мадам Отман, опустив глаза, пока ее представляли и разглядывали. Последовали взаимные заверения. Отец впервые в Нады жизни превозносил ее качества. В свою очередь Хамди Отман пообещал, что за девушкой будет хороший присмотр.

Шофер взял единственный узел с пожитками Нады, и она вместе с мадам Отман вы-шла, а мужчины обменялись прощальными шуточками.

Нада в отчаянии огляделась. Ишмаель ушел! На момент ей показалось, что она не выдержит, но она перенесла свою боль молча.

Наде дважды случалось ездить в кузове грузовика, но внутри машины - еще ни разу. Это, а также элегантный вид мадам Отман изменили ее настроение от горя к любопытст-ву.

В лагере машину окружила толпа мальчишек. Шофер Отмана отгонял их как надо-едливых мух. Лица Агари, Фатимы и Рамизы заполнили окна, они с рыданиями говорили слова прощания. Хаджи Ибрагим остался внутри, и машина устремилась прочь.

Она знала, что три пары глаз направлены на нее. Странно, но несмотря на намерен-ное унижение остриганием волос, Нада чувствовала, что она красива. Она повязала узел-ком свою косынку и вздернула подбородок.

Когда они проезжали Иерихон, ее наполнило чувство облегчения. Она поймала взгляд Хамди Отмана. Он выражал деланную скуку. Разумеется, столь высокая персона не стала бы обращать внимания лично на нее, разве что из-за положения ее отца. С властно-стью, подобающей главе государства, он приказал шоферу объехать очередь ждущих ма-шин в пробке перед мостом Алленби.

- Остановите машину! - вдруг крикнула Нада.

- Что!?

- Пожалуйста, это мой брат, Ишмаель!

Оман сделал великодушный жест, и Нада распахнула дверь и бросилась в объятия брата.

- О, а я уж подумала, что ты не попрощаешься.

- Мне невыносимо было оставаться с ними, - сказал Ишмаель.

- Я тебя люблю, Ишмаель.

- О Боже, твои волосы...

- Какое значение имеют мои волосы, раз у меня все еще есть голова. Не грусти, брат мой. Я не грущу. Ты понимаешь? Я не грущу.

Нада смотрела, как уменьшалась фигура Ишмаеля, пока машина шумно ехала по хлопающим доскам моста. И когда они направились в Амман, она не чувствовала горя. И в самом деле, ее наполнили предчувствия и внезапное чувство свободы. Ужасное бремя исчезло.

"Очаровательный" - так частенько говорили о Хамди Отмане. Пока французы управляли его страной и обучали его, сириец Отман развил свой шарм. Для честолюбивого ди-пломата шарм - лучший реквизит.

Когда Объединенные Нации спустили с цепи свою новую бюрократию, целая армия посредственных чиновников устремилась к золотому дну. Каждая страна требовала своей доли доходных постов, и критерием была не квалификация, а квота. Одним из сомнительных подарков Сирии новому мировому порядку стал Хамди Отман.

Будучи профессиональным чиновником ЮНРВА, он быстро проложил себе путь сквозь слои посредственности наверх, в высшие эшелоны. Отман, один из глав ЮНРВА в Иордании и на Западном Береге, обладал властью и контролировал большие средства в маленьком королевстве, состоявшем из множества лагерей беженцев.

Личное прикосновение к сценам и запахам лишений в лагерях было уделом чинов-ников среднего и низшего ранга. Статус же Хамди Отмана в его собственном понимании диктовал обширную виллу на одном из голых холмов, окаймлявших Амман.

Хотя город и был столицей исламского государства, длительное присутствие англи-чан разъело мусульманский запрет на алкоголь. Жизнь была скучна на этой заброшенной окраине, и кучка посольств, органов ООН и прочих иностранных организаций жалась друг к другу, изолируя себя от пыльной неприятности Аммана. Их modus operandi состоял в бесконечных вечерах коктейлей.

Коктейли устраивались для встреч и прощаний с послами, первыми и вторыми сек-ретарями, военными атташе, служащими ООН. Они устраивались по случаю празднования Дня взятия Бастилии, Четвертого июля, а также освобождения, свободы, дней независи-мости каждой страны, имевшей в Иордании дипломатическое представительство. Управ-ляющие иностранных корпораций, приехавшие с визитом сановники, авиалинии и турист-ские компании, ведущие иорданские бизнесмены, - у всех было свое местечко в иерархии вечеров коктейлей.

Это была одна и та же труппа праздношатающихся пьяниц с тупыми глазами. Так же туп был и разговор, или же он состоял из сплетен, ведь новости о том, "кто кого", были единственным истинным возбудителем, не считая редких случаев соколиной охоты. Це-лование ручек, подавленные зевки, состав исполнителей - все это редко менялось.

Хамди Отман был продуктом вечеров коктейлей. В Аммане он на них царил. Его "приглашения" были из числа самых интересных. Пышная вилла; кладовая, не вмещавшая всех этих безналоговых и беспошлинных ликеров и французских деликатесов. Его фран-цузский повар вместе с набором кухонных работников готовил горы еды для гурманов. Все это приличествовало главе организации по оказанию помощи.

Но Амман все-таки был арабской столицей, а Хамди Отман - все-таки арабом, так что несмотря на весь шарм оба пола отделялись друг от друга и женщины толпились в од-ной комнате, а мужчины в другой.

Мадам Отман представляла собой раскрепощенную арабскую женщину, получившую образование во Франции, носившую элегантную французскую одежду и обращав-шую на себя внимание. И все же под западной фанеровкой мадам Отман была арабской женщиной с арабским мужем. Хотя ей не надо было работать, ей не позволялось участво-вать в некоторых общественных мероприятиях. Центром ее жизни была бесконечная бол-товня в единственном в городе жалком загородном клубе. Ей никогда не позволялось вы-ходить за пределы душного мира невольных раскрашенных птичек, гуляющих в расточи-тельных птичьих домиках, которые на самом деле были клетками и лишь иначе называ-лись. Когда не нужны были автоматические рукопожатия и улыбки, она становилась пе-чальной и унылой женщиной, запертой в своей ненужной жизни.

Хамди Отман гордился тем, что все его слуги были из числа беженцев, все четырна-дцать. Хамди Отман не был ни добрым, ни великодушным. Заработки были пустяковые, и то, чего не хватало для его расходов, легко можно было получить манипуляциями через его контроль над бюджетом ЮНРВА и всемогущие продовольственные карточки. Слуги его жили в казарме, условия были суровые.

Его шофер, садовники, телохранители, дворецкий, слуги-мальчики занимали одну спальню. Шесть мужчин-служащих жили уединенно, как монашки, в казарме, разделен-ной занавесками. Четыре были помощниками на кухне. Еще была личная горничная ма-дам Отман, и еще Нада.

Нада была нянькой двух дочек Отманов, трех и четырех лет, и их пятилетнего сына. Когда прошли первоначальная тревога и культурный шок, Нада приняла свое положение твердо и довольно радостно. К большому облегчению мадам Отман, Нада наконец забрала детей из ее рук, освободив ее для лишних часов в загородном клубе и перед зеркалом в гардеробной.

Дети Отманов, изголодавшиеся по ласке, вскоре стали за один день получать любви больше, чем когда-либо давали им родители. Нада была чудесной няней. Она пела им пе-сенки, читала то, что могла прочесть, смеялась вместе с ними, рассказывала им страшные и таинственные истории, тискала их, целовала. Когда надо, она бывала очень строгой, но никогда не шлепала. Она управлялась с ними простым повышением голоса. И они задава-ли сколько угодно вопросов и играли в сколько угодно игр. Нада не жаловалась. Нада ра-ботала. Прелестная маленькая драгоценность!

Кроме личной горничной мадам, Нада была единственной из женского персонала, кому позволялось заходить в главную часть виллы. Это бывало, когда она бывала при де-тях в игре и трапезах, при вечерних парадах перед отцом, чтобы он погладил их по голов-ке или показывал их гостям.