Страница 124 из 166
— …Слышали?
— Да что ты, Корней, по пятому кругу повторяешь? И слышали, и видели! Войско вон, со стены доплюнуть можно.
— Так что молчите? Гвоздей нажрались?
Айр Бласт оправил щегольский красно-коричневый плащ. Поднялся. Прошел по залу к малахитовой змее. Опустил глаза в пол. Поднял взгляд и метнул его в посадника, как топор:
— Куда ж ты столько лет смотрел, Корней! И Тракт потеряли мы, и с Князем рассорились. А теперь, стало быть, и наш совет пригодился, так?
Матвей Ворон отрезал:
— Хорош врать! Когда это посадник в городе один все решал? Забыли, как сами орали: «Не надо нам Тракт, давай Косак перекупим!» Перекупили, и что? Кто обещал, что скупку краденого прижмет? Что на Тракте купцу настанет облегчение?
— Ну, хватит! Хватит считаться, чей хрен горше! Сейчас что делать? Пустить войско княжеское в город? Или дождаться, пока они нищебродов скупят, да те им ворота откроют?
Айр Болл, выборный от «мокрой четверти», Усянки, поставил кулаки на стол:
— Князю — в городе — не бывать!
И с вызовом уставился на Пол Ковника. Самый старый из выборных проскрипел:
— Горки мои говорят так же. Князю не бывать в стенах. Паки ли его мечи, а наши головы!
— Ух, как это мы все заедино, аж удивительно, — перекривился Айр Бласт, — Ну, так и моя Солянка туда же тянет: Князя не примем, а войску его добрый путь хоть и в лес. Хотя нет!.. — четвертник подмигнул, — … Железа с ними многовато, и брякает громко. Все зверье распугает. Нет, не надо их в лес пускать! А то как же наша осенняя забава с кабанами-то?
Матвей Ворон пожал плечами:
— Не быть Князю в городе. Пусть обратно идет.
— Как же, пойдет он. Разлетелись… — тысячник войска упер голову в кулаки, отчего его лицо — и так далеко не юношеское, — стало шириной с хороший котел. — Ну, я на площадь. К приступу готовиться надо. Воротные арки закладывать.
— Не закладывай, — распорядился Тиреннолл. — Догадаются, что отказ готов, и ночью полезут. Камни пусть сложат поблизости, а там поглядим, как выйдет… Как, все решили?
— Слушай, Корней, теперь-то уж можешь сказать, что там по истине с Волчьим Ручьем? Волки говорящие, али там собаки, али что?
— Да, господин Бласт, опять колдун сыскался. Берт Этаван, — посадник вынимательно осмотрел кованые переплеты, будто следственное дело было записано на черных завитках, а не на обляпанных кровью пергаментах. — Точно, книжки его испортили. Завел себе заимку тайную на Волчьем Ручье и там из собак и волков дикую такую помесь состряпал. Сперва разбойников бил, а там от нас отложиться вздумал. Городок себе выстроил.
«Ничего ему Этаван не сказал,» — понял Матвей, глянув на дергающуюся щеку посадника, — «Выдумывает Корней, на ходу сочиняет. Может, и пытки не было: друг все-таки».
— Ну и что? — жадно спросил Пол Ковник.
— Ты глухой или прикидываешься? — перебил Айр Болл, — Его на цветочной площади, где весной фиалками торгуют, спалили позавчера.
— Сильно орал?
— Нет. Какой-то стражник его почти сразу копьем пробил. Чтоб не мучился. А послам княжеским то понравилось, и воевода стражнику золотое обручье пожаловал…
— Вот оно, обручье. — Ридигер протянул наместнику Леса сверкающий витой браслет. Спарк принял, некоторое время подержал в руках, потом вернул:
— Забери. Видеть его не могу. Глант…
— Что?
— Глант, Неслав, Ярмат, Ингольм, Арьен… Хлопи… Парай… Аварг… Теперь вот еще и Берт.
— Так я ж…
— Да ты-то все правильно сделал. Видно, тогда за мной все-таки хвост был. Перед племянником стыдно. Тебя не накажут?
Ридигер мотнул головой:
— Пока князь под городом стоит, Ратуше не до нас, мелкотравчатых.
— А далеко стоит?
— Точно на южной дороге первый лагерь, на северной — второй, а третьего со стен не видать, гдето к Финьтену… Первый лагерь тут за рощицей, почти рядом. Пять пальцев ходу, если конь хороший.
Спарк огляделся. Они разговаривали в веселом, светлом осеннем перелеске, где-то полдня пути от стен ГадГорода к югу, на пустом насквозь Тракте. ГадГород оттянул всех ратников на стены; а хуторяне степного края, учуяв войну, принялись закапывать зерно. И первым же делом позакладывали наглухо ворота, превратив П-образные хутора в настоящие крепости. На восток от перелеска открывалась холмистая степь, усыпанная темными домиками-веснушками. Хлеб давно убрали; до озимых было далеко. Земля светилась серебристой ковыльной изнанкой. Пашни ржавели сорнякомскороспелкой, шерстились пшеничной стерней — еще золотой, пока дожди не пошли. Желтые, красные и винноцветные перелески кудрявыми овечками разбрелись по окоему, под чистейшим синим небом; и так славно было сидеть на теплом пригорке, спиной в бугристый сосновый ствол! И ни о чем, совсем ни о чем не думать…
— Еще что видел?
— Послы княжеские из Ратуши выходили со старшиной городской… ну как знаешь, когда ватага из кабака валит. Ругаются и грызутся; а кто чужой подступи — сразу друг за друга горой. Думаю, сговорились. На юг пойдут. И скоро, пока Золотой Ветер держится. До Теней и Туманов решится все…
Помолчали. Спарк проследил полет паучка на белесой нитке — точь-в-точь зыбкая судьба человеческая. Вздохнул:
— Земля берет, в Воду уходят, Воздух уносит, а Огонь удостаивает… Берт, стало быть, удостоился… А родичей его не потянули к ответу? Дочку там, племянников, или деревенскую родню?
Ридигер сокрушенно покачал головой:
— Чего не знаю, того не знаю. Прости.
— Я тебе и так должен, — Опоясанный поднялся и пошел к опушке, поддал ногой листья — золотые, золотые, золотые! Как вся осень вокруг, как проклятое обручье.
А время такое. Время Золотого Ветра. Ровно десять осеней назад Игнат стоял на холме перед Трактом…
Опоясанный хлопнул Ридигера по плечу:
— Деньги найдешь, где обычно. К нам больше не суйся, оставляй только знаки, где уговорено…
Лазутчик услышал между слов: «Тебя еще потерять не хватало!», а Спарк продолжил обычным голосом:
— Ну, езжай!
— Езжай. Следующий!
— Дык, это…
Над телегой нависает чудовище. Тело звериное, на четырех лапах. Вместо шерсти — перья. Громадное такое чудовище, черно-пестрое.
Телеги, конные и пешие струятся в узкое горлышко. Дорога старательно перекопана, оставлен только извилистый проезд на одну тележку ровно. Большие упряжки распрягают, а телеги прокатывают на руках или веревками. Ломовые, которые одной лошадью не вытянешь, приходится разгружать. Перелески по обе стороны дороги усажены заостренными кольями, завалены сухостоем. Каждому видно, что сухостой сюда старательно стаскивали со всей округи: чтобы пост нельзя было объехать.
А на посту и вокруг полно волков — с хорошего теленка ростом; таких тут отродясь не видали. И, вдобавок эти самые пернатые чудовища. Которые, вдобавок ко всему, еще и летают. Несмотря на то, что стоящий человек едва-едва дотянется рукой до холки; а уж до мощного, чисто птичьего, клюва — и в прыжке достанет не всякий. И такое вот чудо, глазами с зимнюю шапку величиной, рассматривает лежащих на телеге пятерых мужиков. Едут на заручины куда-то «до кума, во-он там, за лесом, на большак, ваше-ство». И, по всему видать, отмечать заручины начали загодя.
Непонятно, кого или что ищут странные существа. Старший княжеский гонец только и молится в мыслях, чтоб не их. Чтоб приняли за селян. Потому что совсем рядом с дорогой на колья насажены три головы в знакомых шлемах. Точно такие шлемы гонцы оставили в деревне, приказав старосте спрятать их понадежней, и посулив, в случае удачи, не требовать дорогой доспех обратно. Старший прикрывает глаза, поворачивается на сене, устраиваясь поудобней. Опускает ладонь на рукоятку меча, засунутого к самому дну телеги. Успокаивается: чудовище, шумно обнюхав телегу, отваливает в сторону. Разевает клюв и скрипит совсем по-человечески:
— Езжай. Следующий!
Телега медленно выкатывается на чистую дорогу. Конь совсем не испуган, хотя волков вокруг множество. Староста дергает вожжи окаменевшими руками. Навстречу — никого. Гонцы осторожно ворочаются в сене, все еще не веря собственному счастью. Вырвались! Удалось обмануть! И уже прикидывают, сколько золота за сведения о диковинных существах отвалит князь.