Страница 113 из 166
В доме стоял дым коромыслом. Этаван толком телеги разгрузить не успел, как детишки повисли на шее — руки не поднять. Дочка зашла погостить, внуком похвастаться. Мальчика назвали Карпом, чтобы не боялся плавать против течения. Востроглазые соседки упустить гостью никак не желали. Натянули праздничное, навертели вышитые платки, навесили звонкие бусы, колокольчики да браслеты — потянулись во двор, что твои мыши в амбар. Цепочкой. Очень скоро табун малышей самого разного возраста топотал по всей усадьбе, с треском обрывал «тканые картины» на стенах, гулко опрокидывал ведра и звонко бил тарелки… И крик стоял: будто не подруги задушевные новостями делятся, а сошлись в лютой сече три жены и четыре любовницы, спорящие за одного и того же мужика.
Купец только головой помотал. Это они еще по радостному поводу собрались, а ну как и вправду обидное что? И нырнул на грузовой двор, тщетно понадеявшись, что детишки отлипнут сами.
— Кинь дурное! — в воротах каретного сарая стоял Тальд. Зять красовался: бородищу черную, разбойничью, заплетал на четыре клина, да на столько же кос — буйную вороную гриву. Бороду выпускал поверх синей рубашки спереди, а косы сзади. А чтоб все это хозяйство не путалось, и в руки не мешалось, когда наклонишься, вплетал в волосы золототканую перемычку, а на нее цеплял пару колокольчиков. Так и ходил, со звоном. Дети тотчас оставили Берта, набросились на вошедшего, пищали, дергали колокольчики. Пока зять не обобрал малышню с себя и одним мощным шлепком не выставил за ворота.
Вписавшись в купеческое сословие, Тальд редко разгружал товары сам. Больше, как сегодня — руками размахивал да приказчиков строжил. Дескать, не бережно несешь, так небогато и возьмешь! К тестю все еще захаживал с приветом и почтением, но купец ясно чувствовал: разводит их по разным дорогам. Богатеет Тальд, сам уже твердо на ногах стоит. И всю родню за собой тянет.
Впрочем, Берт родню тоже не забывал. Горелик Этаван ходил в приказчиках — сегодня в своей плотничьей артели заправляет. Тик и Самар мечи за старшим носили — нынче каждый свою лавку держит. А что Кан в деревню вернулся, так вольному воля. Ну, пока не женат, ясное дело. Там уже в податные запишут, не загуляешь…
Тальд подошел ближе, осмотрел возы, проводил взглядом суетящихся слуг. Спросил:
— С юга?
Берт кивнул. Выдохнул — полотняная стенка фургона пошла волнами. Пожаловался:
— Страшно ездить. Пусто на Тракте. В куче, если что, хоть отбиваться легче. А тут едешь-едешь, три октаго ни живого духа не видишь.
— Так бросай. Давай со мной на Финтьен, там Князь вроде как дорогу затеял камнем выкладывать. Еще три-четыре лета, и будет Западный Тракт лучше Южного.
Купец книжный и железный поднял пальцы к холеной бородке:
— И бросил бы, так где ж еще золотым песком за книги платить станут! — окликнул пробегавшего работника:
— Мешок принеси. Тот самый.
Слуга быстро исполнил приказание. Берт обмахнул рукавом широкую полку, порылся в мешке, и высыпал камни. Сапфир, сапфир, неограненый изумруд: тускло-зеленый, неброский, но какой большой! В перстень великоват, в серьгу вовсе огромен. Разве что в нагрудный медальон, не то — в корону… Рубины вот, опять сапфир; вот крупный жемчуг из Ледянки — «Слезы невесты»; вот бирюза редкого оттенка «зимнее небо»…
— И ты такое в мешке возишь? — изумился Тальд. — Украсть же могут!
Берт пожал плечами:
— В поясе зашито еще и получше, эти просто не влезли. Желтоглазым деваться некуда: кроме меня, почитай никто не ездит. Платят!
— Так на что жалуешься?! — зять хлопнул лопатами-ладонями по синим шароварам. — Ты ж теперь в первую гильдию влетишь, как на коньках!
Берт тщательно завязал горловину кошелька с камнями и сунул его за пазуху. Тальд покрутил головой:
— Я и сам хорошие камни покупал. Но такого…
— А давай-ка ты со мной? — Берт улыбался:
— Не побоишься, так и сам вперед меня в первую гильдию… влетишь.
Тальд поднял ладони к вискам, словно оглушенный. Врага не побоюсь, а с женой не заведусь! Выдавил:
— Опасаюсь. Не слыхал, чего в Ратуше о том рассуждают?
Берт поскучнел:
— Да чего там хорошего? Знаешь сам!
Мужчины согласно плюнули на земляной пол, посмотрели друг на друга и невесело засмеялись. Первым опомнился младший:
— Во договорились родичи! Пошли лучше, с малышней поиграемся. Ты пряники подаришь, я песенку спою. Спляшем в кругу…
В кругу тесно и пыльно. Хорошо хоть, что страх снаружи остался. Первый раз пугаешься с вечера, как известят. Тут главное — заснуть побыстрее, пока не осознал полностью. Просыпаешься — опять страшно. И завтракаешь — кусок в горло не лезет.
А уже когда втолкнули в круг, да волки сомкнули кольцо и отвесили розовые языки, да рука вцепилась в нож клещами, как у новичка — страх куда-то пропадает сам собой: вот оно и случилось! Теперь уж бояться поздно.
Спарк медленно переступает боком, а его противник в Кругу подбирает ноги под туловище — для прыжка. На волке блестит боевой ошейник с шипами; на человеке звякает Пояс — поверх все той же красно-бурой рубахи и желтых штанов. Наместник без сапог: если сомневаешься в поверхности, на которой стоишь, лучше драться босиком.
Насмерть Спарк не дрался уже очень давно: с той самой черной весны. Но там — мечом, верхом, против разбойника. А тут допускается только короткий нож. Можно в каждую руку, но это еще уметь надо. Вдобавок, между тобой и твоим противником ненависти нет. Зачем же насмерть? Трудно опуститься на нижнюю ступень жизни, попробовав изобилия и удовольствия верхних. Потому-то в родном мире Игната даже тренированым бойцам случается пропустить удар от уличного хулигана. Самбисты и боксеры войной не живут. Им боевое искусство — инструмент для добычи медалей. Пока его из ящика вынешь, пока развернешь тряпки… А гопники всегда готовы ударить и получить в ответ. Они каждый миг со всем миром сражаются. Награбить могут, набрать добычи богатой. А жить все равно не умеют — некогда им. Воевать надо. Волки ходят в Круг — чтобы не отвыкать от ударов. Чтобы случайный уличный хулиган подловить не мог.
Это все лирика. Физика — вот она. Косматый волчара с клыками не сильно короче боевого ножа. Ноги подбирает, вертит задом. Как перестанет вертеть, утвердится в исходном положении — прыгнет. И тогда — присесть, левую руку над головой, правой снизу вверх, в живот. Если не повезет — клинок уткнется в звериные ребра, кулак левой попадет не в чувствительный нос, а прямо в пасть — бой проигран. И опять Пустоземье останется без Опоясанного. И некому будет город на мосту через Ледянку строить.
И некому будет Ирку на холме встретить. Блин.
Плохо!
А если повезет, и клинок войдет меж ребер или располосует брюшину… волк, с его звериной живучестью, человека все равно догрызет. И отправится на свою Великую Битву с легким сердцем. А шкуру снимут, распялят на почетном месте и потом сошьют из нее куртку-хауто…
Знать бы все это раньше!
Тут трижды задумаешься, о чем просить Госпожу Висенну. Выиграть бой и своего убить? Сдаться — нож на землю — выйти живым и потерять лицо? Честь поддержать, погибнуть отважно, и тем все будущее угробить?
Прыжок!
Наместник не уклоняется. Боевой нож со свистом проворачивается в нижний хват. Левая рука идет перед телом: хоть слабая, а все защита живота.
Тяжелая лакированная рукоять бьет точно в звериный нос. Глаза живой молнии закрываются; потерявший сознание волк врезается в красную рубашку; Спарк отпихивает ошейник: еще не хватало шипом в живот!
Потом наместник прыгает влево, бурые клочья рукавов остаются на стальных зубах; порезанные ладони заплывают красным; серая туша рушится в пыль. Наместник стягивает разлохмаченный рукав, опять перехватывает нож — брызги летят на зрителей. Обмотав рукоятку — чтобы пальцы не соскользнули на лезвие — Спарк бьет упавшего нижним хватом в затылок.
Готов.
А здорово было бы не добивать! Такая честь, такая победа — живым взял!