Страница 11 из 37
Он всегда разговаривал полушепотом, как обычно говорят на похоронах. Хотя, если вдуматься, он всегда спешил на чьи-то похороны.
Он взглянул на Хэла, потом пожал плечами.
— Пошли, Пит, — сказал он парню с рыбьим лицом, и они оба отчалили.
— Присаживайся, — пригласил Хэл, вновь удобно устроившись в шезлонге. Я уселся на край, а он продолжал: — Этот Грин довольно опасный тип. По-моему, ему так и не терпится отправить тебя на тот свет.
— Похоже на то. Но я думаю, это его обычное состояние.
Я помолчал, вспомнив, что лишь в прошлый понедельник прочитал в газете о смерти жены Хэла Летиции, бывшей супруги Гарбена.
— Не могу сказать, что ты похож на безутешного вдовца, Хэл.
Взмахнув копной своих светлых волос, он опустил голову на изголовье шезлонга.
— Ты имеешь в виду Летти? Грустно, конечно. Все это выбило меня из колеи на пару часов после похорон. Но что поделаешь? Жизнь продолжается, старина. И смотреть нужно не назад, а вперед. Я уверен, что впереди нас ждет еще немало приятных сюрпризов.
Я покачал головой. Этот Хэл Кэлвин не переставал удивлять меня. Человек без чести и совести, стопроцентный мерзавец? Да. Но было в нем и какое-то очарование, обаяние что ли. Он был весьма неглуп, остроумен, даже умен. Я слышал от него рассуждения, которых от других мне слышать не приходилось. Он мог говорить вещи грубые и жестокие, но никогда не сквернословил. Я ни разу не слышал, чтобы с уст его срывалось хоть какое-нибудь ругательство, столь обычное в среде гангстеров. А в том, что он был настоящим гангстером, никаких сомнений не было. Он мог помочь старушке перейти через улицу и мог толкнуть ее под грузовик, если у него был шанс получить ее страховку.
Хэл мог всадить пулю в трепещущую жертву вымогательства, убедить банкира расстаться со своими деньгами, а девицу — со своими трусиками. И он вполне мог послать тех двух ковбоев убить меня.
— Ты слышал, что какой-то тип стрелял в меня сегодня? И промахнулся?
— Промахнулся, говоришь? Вот, должно быть, ты удовольствие получил! Уинстон Черчилль как-то сказал, что удовольствие, которое вы испытываете, когда в вас стреляют и промахиваются, не сравнимо ни с чем. Счастливый ты, дьявол. Насыщенная у тебя жизнь!
— Значит, ты слышал об этом?
— Конечно. Шум был большой. Со мной даже полицейский какой-то разговаривал — жутко меня напугал. Ведь вполне может статься, что парень, которого ты ухлопал, был моим приятелем. — Он ухмыльнулся, видимо, в восторге от своего остроумия.
— Так ведь оно и было, скотина.
— Очень может быть… — Внезапно он замолчал. Лицо у него помрачнело. Он прижал руку к животу.
— Что, старая язва разыгралась, Хэл?
— Да, вступило что-то, — проворчал он.
— Может, у тебя там где-то совесть спрятана? — спросил я. — Уж больно не похож ты на человека, у которого язва кровоточит.
Он снова поморщился.
— Пожалуйста, не произноси это слово «кровоточит». Язва, это звучит как-то благородно, утонченно. А кровоточащая язва… нет, не звучит, это ведь не совесть. Один ненормальный доктор, ему бы самому полечиться, сказал, что мне пить следует бросить. Иначе будет хуже. А кто же захочет бросить пить?
— Точно, кто?
— Только не я. Когда я пью, Скотт, мне в голову приходят интереснейшие мысли, на которые даже я не могу дать ответ и, если хочешь знать, именно это приводит к обострению моей язвы. Я пытаюсь дать ответы на такие животрепещущие вопросы, как, например, совокупляются ли броненосцы? И если да, то как? И почему? Или: паяц ли дергает резинку, или резинка заставляет паяца дергаться? Или: существует ли свобода воли? Или: ощущаем ли мы укусы бактерий? Или…
Не знаю, долго ли он еще изощрялся бы и в какие дебри залез, если бы я не прервал его.
— Или: насколько хорошо ты был знаком с Джинни Блэр?
Он поднял голову.
— С кем?
— С Джинни Блэр.
— Ну, ты даешь. Я что, обязательно должен знать ее?
— Это та девушка, которая погибла в прошлое воскресенье.
— Ах, это та самая? Джинни? Ну да, мне приходилось видеть ее здесь. Я их всех пятерых видел. Я имею в виду девушек, которые здесь снимаются в фильме. Кстати, ты не знаешь, что это за фильм?
Я промолчал. Насколько я знаю Хэла, скажи я ему, что это за лента, он сразу же побежит туда и потребует, чтобы ему тоже дали роль.
— Значит, близко ты с ней не был знаком?
— Нет, Скотт. Близко не был. Недостаточно близко. Просто «привет дорогуша» и все такое прочее. Ну, разве только иногда: «Не бойся, милая, просто это у меня такой прибор». Но она всегда говорила: «Нет». Даже, когда я обещал ей потом жениться.
— Ладно, заткнись! — произнес я.
Я поднялся. Вопрос о Джинни я задал лишь потому, что меня несколько настораживало присутствие здесь на ранчо такого количества бандюг. У Хэла я, разумеется, ничего не узнал. Да я на это, в общем, и не рассчитывал. Я знал, что он вел бы себя точно так же, если бы собственными ручищами свернул ей шею.
Будто читая мои мысли, он спросил:
— Думаешь, ее укокошили?
— Вполне возможно.
— Черт побери, тебе я сознаюсь. Это я сделал, но с помощью сатанинского заклинания. Я загипнотизировал ее лошадь…
Он со вкусом продекламировал:
— Твои веки стали тяжелыми, как свинец…
Но я уже уходил.
Глава 7
Я вернулся в отель и через вертящуюся дверь прошел в салон. Было без двадцати шесть — то есть до прихода Зии, Чу-Чу, Эйприл и Делиз оставалось еще двадцать минут. В длинном помещении находилось уже примерно человек двенадцать. Четверо сидели за стойкой, тянувшейся вдоль почти всей стены справа от меня, другие посетители — за столиками и в кабинах по мою левую руку. Лишь одна старушка, пившая неразбавленный виски из небольшого стаканчика, не была в ковбойском костюме.
Я уселся на высокий табурет перед стойкой, любуясь своим отражением в длинном зеркале. Я слышал, как старушка сказала:
— Генри, я хочу еще стаканчик.
Старичок, сопровождавший ее, произнес:
— Дорогая, но ты уже выпила два. Это твоя норма. Больше тебе нельзя…
Она прервала его:
— Генри, я старая маленькая леди из Пасадены и мне надоели твои глупости.
Я усмехнулся и оглянулся вокруг. В меблировке и убранстве салона не было ничего особо оригинального, но здесь было довольно уютно и явно ощущался колорит Дикого Запада. Столами служили остекленные колеса от фургонов, а сиденьями табуретов у стойки — маленькие кожаные седла, правда, без луки, очевидно, из уважения к дамам. Стены, отделанные панелями из сосны, были буквально сплошь увешаны картинами, гравюрами и эстампами, на которых ковбои стреляли в индейцев, индейцы снимали скальпы с ковбоев, лошади вставали на дыбы, бизоны устремлялись в паническое бегство и тому подобное. Все это смотрелось очень неплохо.
Я сделал знак высокому, худому, с грустным лицом бармену и сказал:
— Мне бы что-нибудь покрепче.
Бармен вздрогнул, напрягся и как-то странно посмотрел на меня. Думаю, такое впечатление на него произвел мой внешний вид. Потом тихонько произнес:
— Да, сэр. Что-нибудь для аппетита? — Он улыбнулся с видом человека, умирающего от туберкулеза. — Может быть, настойку сарсапарели?
— Извините, — произнес я. — Это ведь салон. — Меня внезапно охватило чувство человека, оказавшегося на Диком Западе. — Дайте-ка мне бурбон с содовой, приятель.
Он улыбнулся на этот раз более дружелюбно и плеснул в стакан со льдом изрядную толику виски из бутылки с этикеткой «Старый папаша», а потом долил немного содовой.
— Это «Старый папаша», да? — спросил я. — Никогда не видел этого сорта виски в Лос-Анджелесе.
— И не увидите, — произнес он, когда я сделал хороший глоток. Жидкость обожгла мне гортань, раскаленной лавой прошла по пищеводу и огнем запылала в моем желудке. Но я постарался не подать вида.
— Неду… дур… Недурно!
Он смотрел, как на глазах у меня появились слезы, прямо-таки извиваясь от наслаждения.