Страница 4 из 4
Литературная учеба продолжалась.
Книга, еще не появившаяся на свет, тем не менее уже имеет свою судьбу и свою историю. Роман «Новый Венец» был задуман в Ульяновске в конце тридцатых годов. Я даже начал его писать и написал около двухсот страниц, но все время у меня было такое чувство, будто заплыл на середину Волги и у меня нет сил и не знаю, куда плыть. Я еще не понимал, что материал попросту захлестывает меня. Перестав сопротивляться, я пошел на дно: отложил рукопись и даже не пожалел, когда узнал о ее пропаже.
Только почти сразу после войны, когда приехал в Пермь к родственникам, я вспомнил все, что было написано, и месяцев за шесть-семь не только восстановил рукопись, но и дописал роман до конца. Пока жена перепечатывала его на машинке, я написал повесть «На севере диком». Это был такой творческий взрыв, какого никогда ни прежде, ни потом я не знавал.
Перепечатанная рукопись мне снова не понравилась, по причинам, которых я не мог объяснить. Только лет через пять, когда уже была напечатана повесть, я отряхнул пыль о пожелтевших страниц романа, прочитал его, продумав все как следует, понял причину моих неудач: написано было все так, как я хотел написать, герои делали и говорили то, что им и полагалось, все дышало правдой. Не было одного — той достоверной выдумки, которая одна только протокольную правду превращает в художественное произведение. Выдумки, которая, как солнце, оживляет и красит природу.
Такая же история произошла и с повестью «На севере диком». Когда повесть вышла из печати, в газете появилась рецензия, в общем, хорошая. Но там обвиняли автора в том, что он плохо знает работу лесорубов, а сам вряд ли видел, как это на самом деле. Сначала я только посмеялся над таким нелепым обвинением: я, долгое время проработавший в тайге на лесорубных делянках, не видал лесоповала! А потом, перечитав внимательно всю повесть, понял: стремясь поточнее изобразить работу лесорубов и щеголяя своей эрудицией, я забыл о выдумке и вместо яркого, зрелищного изображения создал дотошную инструкцию для начинающего лесоруба.
Самое главное — воображение, выдумка, но только чтобы вполне достоверная.
На встречах с читателями мне всегда почти задают вопрос, почему после многолетних скитаний я поселился в Перми. Урал — климат суровый, жизнь трудная. Наверное, потому и поселился: где трудно, только там и жить интересно. А я родился на Псковщине, в селе Заполье; детские годы прошли в Петербурге и под ним; юность и молодость — в Заволжье и на Южном Урале. Все последующие годы возмужания и творческой зрелости провел в разных таежных местах. С 1955 года — в Перми.
Как кого, а меня наш суровый город принял с таким щедрым гостеприимством, что я с первых же дней понял, что приехал в родной дом. Все были приветливы, и каждый стремился что-нибудь сделать для меня. Невозможно перечислить всех, но нельзя не вспомнить директора издательства Л. С. Римскую и К. В. Рождественскую — секретаря писательской организации, они первые встретили меня и, конечно, создали рабочее настроение. Очень скоро я познакомился и подружился с писателями Л. И. Давыдычевым, В. А. Черненко, А. Н. Спешиловым, В. И. Радкевичем, Б. В. Ширшовым… Главным редактором издательства тогда был Б. Н. Назаровский — комсомолец двадцатых годов, человек необыкновенной чести и непоколебимых принципов. Дружба у нас возникла почти с первых же дней, но мы оба долго не признавались в этом. А вот с С. М. Гинцем, который вскоре стал неизменным редактором моих книг, мы встретились так, словно давно уже сдружились. Да, собственно говоря, так оно и было, с ним я встречался немного раньше.
Словом, только работай! И я стал работать так, как никогда еще, ни прежде, ни потом, мне это не удавалось. Пермь — город трудовой, — это я сразу понял. Все мои книги неотделимы от Урала: «Область личного счастья», «Бухта Анфиса», «Океан Бурь», «Юноша безумный», «Ответственность», «Ревизор», рассказы и многие публикации в газетах и журналах.
И эта новая книга — «Зал ожидания» — тоже уральская, и не только потому, что она задумана и в основном выполнена в Перми, но, главное, она не могла появиться нигде, кроме как в Перми. Именно здесь на мою долю выпали самые сильные житейские и творческие радости и невзгоды. Здесь я живу среди моих героев их радостями и невзгодами.
Над чем я сейчас работаю — такой вопрос тоже обязательно задают читатели. Вопрос, на который зачастую не любят отвечать литераторы, а если и отвечают, то очень неопределенно. А я считаю, что надо отвечать, и не столько читателям это надо, сколько самому себе. Рассказывая о своей работе, я посвящаю слушателей в свои замыслы, затруднения, победы. Я как бы советуюсь с ними, и мы становимся единомышленниками, соавторами.
Читатели обычно мало говорят, они спрашивают и слушают, а я вижу, как они относятся к моему рассказу: одобряют или совсем не то их интересует. Но меня-то интересует, и если уж я за это взялся, то мое дело так рассказать, чтобы всех заинтересовать. И, кроме того, когда я рассказываю—в большой аудитории или дома, это все равно, — то тем самым обогащаю будущую книгу новыми мыслями и деталями, которые придумались по ходу рассказа, потому что разговор с читателями всегда импровизация, требующая творческого напряжения.
«Типография» — так я назвал свою новую книгу. Вся наша жизнь и, естественно, работа немыслимы без типографии, без печатного слова, вот почему герои моего романа — полиграфисты, писатели, журналисты — всегда в строю. Конечно, не в моих замыслах писать историю советской печати, я рассказываю только о жизни в деятельности людей, связанных с великим делом печатного слова, и о различных жизненных приключениях.
Жизнь идет своим путем. Уходят годы, уводят за собой родных в друзей, которые оставляют нам светлую память о себе, о своей жизни, о своем опыте, житейском и творческом. И все это тоже литературная учеба.
Наша жизнь состоит из событий, счастливых и несчастливых, которые вкраплены в обычные, ничем не примечательные дни, как самоцветы в пустую породу. И эти события, подчас до того мелкие, что мы их сразу можем и не заметить, иногда влияют на весь ход дальнейшей жизни.
Именно эти самоцветные события порождают такое непостижимое состояние, которое мы называем творческим процессом, обязательно предшествующим всякой работе.
Вот и сейчас на моем столе лежит рукопись, начатая так давно, что я затрудняюсь даже приблизительно назвать время, когда были задуманы первые, пока еще разрозненные эпизоды. Наверное, когда я сочинил свою первую пьесу? А может быть, все началось с типографии, которую подарил мне отец? Нет, скорее всего, в начале всех начал стоит впервые прочитанное: «У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том…»
Златая цепь…