Страница 152 из 186
И наконец, последнее. Все сказанное выше относится к профессиональной массовой литературе, среди авторов которой, вопреки распространенному заблуждению, отнюдь не только невежественные ремесленники, но и вполне вменяемые, опытные литераторы, доктора и кандидаты разнообразных наук, переводчики и журналисты с немалым стажем. Но формульность не в меньшей степени характеризует и литературу непрофессиональную, графоманскую, создающуюся в толще неквалифицированного читательского большинства. Тут уж фольклорная подоснова формульного письма просматривается с особой отчетливостью и особенно непереносима для людей со сколько-нибудь развитым литературным вкусом.
См.: ВКУС ЛИТЕРАТУРНЫЙ; ИСТОРИЧЕСКАЯ ПРОЗА; КРИМИНАЛЬНАЯ ПРОЗА; ЛАВБУРГЕР; МАССОВАЯ ЛИТЕРАТУРА; МИДДЛ-ЛИТЕРАТУРА; НЕКВАЛИФИЦИРОВАННОЕ ЧИТАТЕЛЬСКОЕ БОЛЬШИНСТВО; ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ И НЕПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА
ФЬЮЖН-ЛИТЕРАТУРА
Первыми в русскую словоупотребительную практику этот термин импортировали музыканты, обозначив им явление, возникшее еще в 1970-е годы на основе джаз-рока и синтеза элементов европейской академической музыки с неевропейским музыкальным фольклором. Двумя десятилетиями позднее к джазменам подтянулись кулинары, архитекторы, дизайнеры, модельеры, деятели рекламного бизнеса, и фьюжн, то есть сочетание несочетаемых, казалось бы, ингредиентов в одном блюде, изделии, артистическом или медийном продукте, вошел в моду – прежде всего у людей, ориентирующихся на ценности богемной и гламурной культуры.
Что же касается писателей и читателей, то для нас это слово до сих пор в новинку, и Арсен Ревазов был, кажется, первым, кто к своей книге «Одиночество-12» поставил субжанровый подзаголовок «роман-фьюжн» (2005). Впрочем, с таким же, а возможно, и с большим правом этим термином мог бы охарактеризовать специфику своих произведений и Анатолий Ким, издавна пробующий соединить европейскую литературную традицию с ориентальными, прежде всего корейскими, мотивами, и Борис Акунин, для многих произведений которого так важна оглядка на японскую культуру, и Алан Черчесов, опирающийся в романах «Реквием по живущему» и «Венок на могилу ветра» на нормы северокавказского мифотворчества, и, разумеется, Виктор Пелевин, сделавший фьюжн (особенно, в романах «Чапаев и Пустота», «Священная книга оборотня») поистине фирменным знаком собственного творчества.
Эти примеры ясно показывают, что фьюжн можно с равным правом рассматривать и как частный случай полистилистики, и как вполне самостоятельную инновационную технику, цель которой не просто ввести в текст экзотический по своему происхождению сюжетно-тематический материал, но и расширить, обогатить семантику этого текста за счет привлечения инокультурной (то есть неевропейской) ментальности, адаптированной к пониманию русских читателей.
См. ИННОВАЦИИ ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ; КОЛЛАЖ; ПОЛИСТИЛИСТИКА; ЭКЗОТИКА В ЛИТЕРАТУРЕ
ФЭНТЕЗИ
Опознать фэнтези чрезвычайно легко – по заглавным буквам, с которых в этом типе фантастической литературы, словно в немецком языке, начинаются всякие сколько-нибудь значимые существительные. Здесь, в твердой уверенности, что именно прописные буквы обладают магическим воздействием, никогда не напишут: меч и радуга, – но всегда торжественно: Меч и Радуга.
Это, конечно, шутка, но и в ней намек, так как именно адресуемая взрослому читателю респектабельность, многозначительность, а вместе с ними и тщательная детализированность отличают фэнтези от волшебной сказки, всем нам хорошо знакомой с детства. Если же говорить серьезно, то родовым признаком фэнтези-литературы является то, что она порождает новые миры, жизнь в которых определяется не законами природы и общества, но волшебством и магией. Эти миры могут совпадать в основных очертаниях с реальным прошлым (как средневековая Франция в цикле Елены Хаецкой «Бертран из Лангедока»), или с настоящим (как у Сергея Лукьяненко в «Ночном дозоре»), или быть стопроцентно вымышленными (как в совместном проекте Сергея Лукьяненко и Ника Перумова «Не время для драконов»), но они обязательно должны быть подробно картографированы и историографированы. Ибо именно это соединение ничем не скованной игры воображения с продуманностью и «прописанностью» обстоятельств времени и места действия завещано прародителями такого типа литературы – автором эпопеи «Властелин колец» Джоном Роналдом Рейелом Толкином (1892–1973) и Робертом Ирвином Говардом (1906–1936), по идее которого в промышленное производство были запущены сериалы о Конане-варваре и Рыжей Соне, дьяволице из Гирканских степей.
Разумеется, при желании нетрудно найти и собственно русские корни фэнтези, Однако сколько-нибудь устойчивой традиции эти книги – в диапазоне от Николая Гоголя с «Вием» до Владимира Орлова с «Альтистом Даниловым» – все-таки не породили. Потому столь шоковым стало и для русских читателей, и для русских писателей появление в России на рубеже 1980-1990-х годов первых переводов центральных произведений Толкина и Говарда. «Оказалось, – с неостывшим изумлением вспоминает Елена Хаецкая, – что существует вполне взрослый жанр литературы, где “разрешены” и волшебство, и чудесные приключения, и удивительные города с башнями, и гоблины-гномы-феи-эльфы – и в то же время довольно откровенные любовные взаимоотношения персонажей, и жестокие сражения, и вполне серьезные мысли о моральных ценностях. Сочетание сказочности с адресованностью взрослому читателю – вот что было для меня оглушительной новостью». Поэтому вполне естественно, что первыми шагами русских авторов в этом пространстве явились их же собственные переводы с английского, ремейки и сиквелы культовых книг (эпопея Ника Перумова «Кольцо Тьмы», книги Елены Хаецкой о Конане и Рыжей Соне, выпущенные под псевдонимом Дуглас Брайан). Да и издательства, еще только разрабатывавшие стратегию импортозамещения, в начале 1990-х годов настойчиво навязывали своим авторам работу под «иноземными» псевдонимами (так, Е. Хаецкая свой первый роман выпустила под именем Мэделайн Симмонс).
С тех пор прошло всего десять лет, и за это время фэнтези-литература на нашей почве не только «обрусела», но и – благодаря продюсерским усилиям таких издательств-гигантов, как «АСТ», «ЭКСМО», «Армада», «Центрполиграф», «Росмэн», «ОЛМА-Пресс», «Нева», «Азбука», – превратилась в бесперебойно работающую отрасль словесной промышленности. Книги, в которых, – по словам Виталия Каплана, – «фантастический элемент несовместим с научной картиной мира», ежегодно издаются сотнями, и лишь малая их часть удостаивается внимания критиков, отмечается корпоративными литературными наградами. Остальные просто раскупают и читают – прежде всего, для отдыха, так как – сошлемся на мнение Владимира Губайловского, – в этих книгах «некому по-настоящему сострадать. Все то, что происходит в волшебной стране, со мной не может произойти ни при каких обстоятельствах. Это – бесконечно удаленный мир». Эскапистский потенциал фэнтези-литературы, надо думать, объясняет и то, что именно она, – как свидетельствует Владимир Березин, – «оказалась видом литературы, чрезвычайно способствующим объединению читателей» в замкнутые сообщества фэнов, ролевиков, где «живут по своим законам, общим для групп, посвятивших себя популярной эзотерике».
Как бы то ни было, выделяя в общем масскультовом потоке книги, действительно удачные, сближающиеся по уровню исполнения с литературой миддл-класса (их, кстати, не так уж мало), критики полагают возможным говорить едва ли не о десятке внутривидовых подразделений русского фэнтези. Помимо сакральной и сказочной фантастики, а также славянского фэнтези, которым в словаре посвящены отдельные статьи, это фэнтези и эпическое (представленное такими циклами, как «Хроники Хьерварда» и «Хранители Мечей» Ника Перумова, «Круг Земель» Александра Зорича, «Хроники Арции» Веры Камши), и авантюрное или героическое (например, «Лотар-Миротворец» Николая Басова, «Хроники Сиалы» Алексея Пехова, «Идущие в ночь» Владимира Васильева и Анны Ли), и мифологическое (здесь вне конкуренции авторский тандем Генри Лайон Олди, создавший романы по мотивам, кажется, всех мировых религий), и историческое (упомянем книги Елены Хаецкой, Ольги Елисеевой, Андрея Валентинова), и юмористическое (давшее литературе такого прекрасного писателя, как Михаил Успенский), и многие-многие другие.