Страница 5 из 14
Когда после Литературного института я вступила в Профессиональный комитет московских драматургов, у меня было два культурных шока. Первый – после того, как мы молодой драматургической командой лоббировали какое-то решение и долго проговаривали его со своим главным союзником, председателем профкома драматургов, Алексеем Симуковым. Мы обсасывали планируемое заседание правления профкома до мелких косточек и крохотных хрящиков, практически репетировали его заранее, на год вперед настроили планов на фундаменте грядущей победы.
И вот, в самый момент заседания, увидели, как все пошло не по нашему сценарию, и пара человек подняли руки против... это еще не определяло итогов голосования, но наш союзник, душка Симуков, за десять минут перед этим планировавший с нами победу за чашкой чая, внезапно проголосовал против только что предложенного им самим двумя, данными ему уставом, голосами!
После заседания я подошла к нему с исследовательским интересом орнитолога, обнаружившего новую породу птиц:
– Алексей Дмитриевич, но ведь вы сами огласили это предложение. Вы сами хотели его провести. Почему вы проголосовали против, да еще двумя голосами?
Он удивился моему недоумению, развел руками и пояснил:
– Я почувствовал, что их больше...
Я пыталась понять, сделав скидку на то, что Алексей Дмитриевич родился в 1904 году, прошел через все фокусы советской власти, в самые жесткие годы руководил репертуарным отделом Министерства культуры, и одна из его пьес носила характерное название «Это сильнее меня». Пыталась понять, но не смогла...
Практически через год в предперестроечной стране компания молодых драматургов попыталась создать свое независимое объединение, с правом организации театральной студии. Основную воду мутила я, но человек десять молодых активистов были так же сильно заинтересованы в победе: цензура и коррупция не давали нам никаких щелок для проникновения в театр. Мы составили учредительные документы, подготовили конференцию, разослали приглашения...
Ясное дело, что люди в штатском не дремали. И хотя создание микростудии с ее микропостановками не могло угрожать отечественной идеологии, на конференцию явилось стадо специально инструктированных околокиношных и околотеатральных молодых людей (часть из которых после переворота маркировала себя в качестве мучеников совести) и аккуратно задавило нас голосами, придав объединению комсомольский статус.
Я еще была слаба в политических играх и ощущала мизансцену как удар в солнечное сплетение, но этот удар стерся в ту секунду, когда вся моя команда проголосовала за их вариант...
– Ребята! – кудахтала я. – Но ведь мы же... ведь вы же... ведь нас же...
– Что ты вопишь? – удивились братья по оружию. – Их ведь было большинство... и ты со своим: двести человек «за», одна Арбатова «против» – выглядела как идиотка.
– Ребята, но ведь у вас же была позиция! Вас ведь за нее не накажут, не посадят, не расстреляют! Почему вы ее сдали??????? – не унималась я.
– Не накажут, не посадят, не расстреляют, но их все равно большинство...
Никто из этих людей впоследствии не стал заметным драматургом... кто-то эмигрировал, кто-то ушел в бандитский бизнес, кто-то – в фальшивое православие, кто-то – в откровенную халтуру... А я, оставшись самой собой, по-прежнему «выгляжу как идиотка». Но в отличие от них точно знаю: чтобы научиться писать, нужно научиться не бояться и не стыдиться себя и не угадывать, каким захочет увидеть тебя общество, а ежесекундно завоевывать данное при рождении право быть собой.
Позже, выучившись на психоаналитика, я поняла, что у них просто были давящие родители, и выход из образа хорошей девочки и хорошего мальчика вызывал такую высокую тревожность, что потушить ее потерей лица оказывалось сущим пустяком. Я всегда вспоминаю про это голосование, когда меня спрашивают, почему я буддистка, когда всем положено быть православными.
Шумит не похож на наших мужчин. Он ведет себя то как герой индийского эпоса, то как герой индийского кино... Единственное, что сближает его с русскими мужчинами, – это ситуация, когда его припираешь к стенке аргументами и он, вместо того, чтобы согласиться с очевидным, кричит:
– У тебя нет души! Ты состоишь из одного мозга!
Как всякого мужчину планеты, распускающего слухи о «женской логике», его пугает формальная логика. Но здесь приходится делать ему как индийцу послабление. На философском факультете меня когда-то обучали тому, насколько различны формулы созерцания мира в зависимости от типа культуры, и если сформулировать их словами, то получится, что европеец говорит: все делится на белое и черное. Китаец говорит: белое станет черным. Индиец говорит: белое и есть черное...
На этом основании классическая индийская медицина Аюрведа утверждает, что лекарственные препараты могут помочь не всегда, а только тогда, когда наша карма проста, а мысли по отношению к себе или окружающим корректны. Просто психоанализ в чистом виде...
– Шумит, у вас сильная медицина? – спрашиваю я.
– Достаточно. И традиционная для нас, и традиционная для вас! Все средства хороши, если они лечат. Правда, несколько лет назад у мамы на ноге появилась трофическая язва. Ее лечили лучшие врачи Калькутты, но ей становилось все хуже и хуже. И тогда я прислал ей пузырек облепихового масла, и все зажило...
– А ваш великий Саи Баба?
– Он помогает тем, кто свято верит в него. Он неоднозначная фигура: для кого – Бог, для кого – фокусник... но однозначно он великий бизнесмен.
– Я знаю несколько русских, которые ходят с его фотографиями в бумажнике и носят слепленные им из воздуха перстни. Кто-то из них даже с жаром рассказывал, что его мать родила от непорочного зачатия. И что в детстве, когда он учился в школе, по просьбе одноклассников он мог из своего пустого портфеля достать для них что угодно – ручки, тетрадки...
– Меня всегда настораживают две вещи: когда государство занимается духовной жизнью граждан и когда духовные силы занимаются бизнесом, с налаженными толстыми финансовыми потоками. На финансовом сленге это называется «бабло побеждает зло», – говорит Шумит. – Раньше Путтапарти, место, где живет Саи Баба, был маленькой деревушкой. А сейчас Саи Баба имеет свой аэродром, вокруг ашрама вырос богатый город, сюда прилетают со всего мира, и работа по просветлению поставлена на индустриальную основу.
– Неужели?
– Там вело– и моторикши дерутся из-за клиентов. Владельцы гостиниц пиарятся, что Джон Леннон останавливался именно у них! Ашрам от слова «ашрай» – убежище. «Шрам» – это труд. Короче, это место для духовного труда, как для вас монастырь... Но когда духовный поиск приносит такие деньги, я начинаю сомневаться, что ищут духовность...
– Кто обычно живет в ашрамах?
– Гуру и его ученики. Ашрамы бывают аскетическими, как у Махатмы Ганди, а бывают «пятизвездочными», как у Раджниша-Ошо. У него в Америке было 93 «роллс-ройса»...
– У Ошо 93 «роллс-ройса»? Я знаю людей, которые медитируют на его фото!
– Именно благодаря этим людям у него и было 93 «роллс-ройса», – смеется Шумит. – Ошо ежемесячно тратил 75 000 долларов на косметику для придания взгляду глянцево-божественного вида! Он мог покапризничать и дать срочное указание привезти ему из Парижа за ночь бриллиантовые часы за 5 миллионов долларов. Так развлекался наш религиозный олигарх... Согласись, очень трудно, накопив столько добра, расстаться с материальным миром.
– У нас тоже РПЦ со всех сторон омывают толстые финансовые потоки...
– Среди учеников Ошо были лауреаты Нобелевской премии, звезды кино, миллионеры... все они башляли за просветление... Увы, подобные духовные подделки пользуются большой популярностью на Западе, где торжествует идеология «все продается, все можно купить за деньги, если предлагаешь правильную цену». У вас привыкли к пилюлям, которые быстро снимают боль, вот и покупают красиво упакованный продукт быстрого приготовления, а собственную духовную пищу им некогда сварить.