Великое избавление

Сколько болезненных ассоциаций вызвал у Барбары этот рассказ! Нужно срочно, немедленно сменить тему. Судорожно сжав дрожащими руками дорожный атлас, Барбара невпопад выпалила:

– Вы давно знаете этого Ниса? – Черт, как неудачно, сразу видно, что она хочет уйти от разговора. Барбара исподтишка бросила взгляд на своего спутника.

Глаза Линли сузились, но с ответом он не спешил. Снял одну руку с руля. На миг Барбаре почудилось, что эта рука нацелена на нее, что он силой готов заставить ее замолчать. Однако Линли просто выхватил наугад другую кассету и воткнул ее в магнитофон, но включать не стал. Барбара угрюмо глядела в окно на проносящийся мимо пейзаж.

– Странно, что вы не слыхали об этом, – произнес он наконец.

– О чем?

Линли посмотрел прямо на нее. Он пытался разглядеть в ее лице вызов, насмешку, а то и желание оскорбить. Не заметив и признака подобных эмоций, инспектор вновь сосредоточил свое внимание на дороге.

– Примерно пять лет назад мой зять Эдвард Дейвенпорт был убит в собственном доме неподалеку от Ричмонда. Суперинтендант Нис счел необходимым арестовать меня. Мучения мои длились недолго, всего несколько дней. Но мне и этого хватило. – Он оглянулся на нее, усмехаясь над самим собой. – Неужели вы не слыхали об этом, сержант? Отличная сплетня для любой вечеринки.

– Нет, нет, я об этом никогда не слышала. Да я и не хожу на вечеринки. – Барбара слепо уставилась в окно. – Скоро уже будет поворот. Мили три осталось, – без особой нужды подсказала она.

Она была потрясена до глубины души. Она не смогла бы объяснить это чувство и не желала даже думать о нем. Вместо этого Барбара заставила себя внимательнее всматриваться в пейзаж, прячась от любого продолжения разговора. Пристальное созерцание картин сельской природы все более поглощало ее, и Барбара постепенно поддалась их очарованию. После безумного темпа лондонской жизни и неизбывной мрачности родного Актона безмятежность Йоркшира пронзала ее до глубины души.

Сельская местность являла глазам путников тысячи оттенков зеленого цвета, от аккуратных полос возделанной земли до внушающих страх безбрежных болот. Дорога то ныряла в долину, где рощи укрывали в своей тени аккуратные деревеньки, то взбиралась виражами и вновь выводила на открытое пространство, под беспощадные удары ветра, устремившегося сюда от самого Северного моря. Единственные живые существа на этих просторах – овцы. Они бродят свободно, на неогороженных лугах. Здесь нет даже тех старинных невысоких каменных стен, которые обозначают границы пастбищ в долинах.

Этот край полон противоречий. Ухоженные луга, где полная жизненных соков земля рождает изобильные урожаи кормовых трав, вики и клевера. В этих местах автомобилю приходится притормаживать, дожидаясь, пока пара пастушеских собак не перегонит через дорогу отару откормленных овец. Пастух следует в отдалении, лишь свистом напоминая о своем присутствии псам, полностью передоверив им свою работу и судьбу принадлежащего ему скота. А затем внезапно и травы, и деревеньки, и величественные дубы, вязы, каштаны – все исчезает, покоряясь вкрадчивой власти великих болот.

Блаженно-голубое небо внезапно омрачается тучами, опускается вниз, навстречу хмурой, непокорной человеку земле. Земля и небо – больше ничего, одни лишь черномордые, спокойные овцы, безмятежные обитатели этих пустынных мест.

– Прекрасно, не правда ли? – вновь заговорил Линли. – Несмотря на все, что со мной тут стряслось, я по-прежнему люблю Йоркшир. Наверное, меня притягивает уединение. Полная отгороженность от мира.

И вновь Барбара проигнорировала слышавшийся в этих словах намек, что человек, сидевший с ней рядом в машине, способен понять ее.

– Очень красиво, сэр. Ничего подобного раньше не видела. Наверное, это и есть наш поворот.

Дорога в Келдейл петляла, кружила, заводя их в центр большой долины. Стоило им свернуть на повороте, и деревья плотно сомкнулись с обеих сторон, нависли аркой над дорогой. Папоротники повсюду. Они приближались к деревне с той самой стороны, с какой некогда вошел в нее Кромвель, и застали деревню пустой, как некогда застал ее лорд-протектор.

Услышав перезвон колоколов церкви Святой Екатерины, путники сразу же догадались, почему в деревне не видать было ни единой живой души. Когда прекратился звон, достойный описанных Дороти Сейерс больших колоколов1 Намек на известный детективный роман, в котором жертва погибает от звона колоколов. (Прим. перев.)], двери храма распахнулись, выпуская на улицу немногочисленную паству.

– Наконец-то, – пробормотал Линли. Прислонившись к своему автомобилю, он задумчиво оглядывал деревню. Машина была припаркована перед Келдейл-лоджем, аккуратным маленьким пансионом, украшенным нарядными ставнями и разросшимся во все стороны, почти скрывавшим стены плющом. Поглядишь на эту мирную красоту, и невозможно представить, чтобы в такой деревеньке произошло убийство.

На север уходила узкая улица с серыми каменными домами, черепичными крышами, белыми ставенками. Здесь, на главной улице, располагались все необходимые для деревенской жизни учреждения: почтовая контора размером с киоск, неказистая бакалейная лавка, магазинчик под ржавой вывеской с рекламой печенья «Лайонс» – в нем продавалось все что угодно, от подгузников до машинного масла; методистская церковь, пристроившаяся между «Чайной Сары» и «Парикмахерской Синджи» – «красивые кудряшки для любой милашки». По обе стороны мостовой тротуар был едва приподнят, и дождь оставил глубокие лужи перед дверями всех домов. Теперь, однако, небо прояснилось и воздух был свеж – Линли пил его жадными глотками.

К западу Епископальная улица уводила в поля и к фермам. Здесь стояли дома, сложенные из местного камня. На углу, под тенью деревьев, всего в нескольких шагах от дороги располагался уютный коттедж. С одной стороны к домику примыкал огороженный сад, и оттуда доносилось восторженное тявканье мелких собачонок, словно кто-то трепал их и дразнил, вовлекая в азартную игру. На окне домика, стараясь не бросаться в глаза, приютилась состоявшая из единственного слова надпись синим по белому: «Полиция». Тут-то и живет архангел Габриэль, отметил Линли, тихонько улыбаясь.

К югу ответвлялись сразу две дороги: Келдейл-эбби-роуд, очевидно ведущая к аббатству, а по горбатому мостику через ленивую речонку Кел бежала Черч-стрит, по которой прихожане добирались до церкви Святой Екатерины на холме. Эту дорогу огораживала низкая каменная стена, в которую была вмурована доска в память погибших в Первой мировой войне, обычная печальная примета любой английской деревушки.

Дорогу, ведущую на восток, они как раз проехали, поднимаясь вверх, к этой частичке йоркширских небес. Прежде эта улица казалась совсем пустынной, но теперь на ней показалась согбенная женская фигура, закутанная в черное пальто, обмотанная шарфом. В тяжелых башмаках, в пронзительно ярких голубых носках. Женщина зачем-то тащила с собой хозяйственную сумку – обвисшую, явно пустую. В воскресенье днем у нее не было ни малейших шансов наполнить ее покупками, поскольку все магазины, даже бакалея, были закрыты. Впрочем, женщина шла совершенно в другом направлении, прочь из деревни, в сторону болот. Должно быть, жена фермера: кому-то что-то занесла и возвращается домой.

Деревенька, затерянная среди лесов, прячущаяся в ложбине, внушала чувство полного покоя и безопасности. Умолкли колокола Святой Екатерины, и послышалось пение птиц, приютившихся на деревьях и на крышах домов. Где-то вдали разложили костер, дымок с запахом горящего дерева – скорее, с легчайшим привкусом этого запаха – растворялся в воздухе. Можно ли поверить, что три недели назад, всего в миле отсюда мужчина был обезглавлен родной дочерью?!

– Инспектор Линли? Надеюсь, я не заставила вас ждать. Я всегда запираю дом на время мессы, ведь смотреть за ним некому. Я – Стефа Оделл, хозяйка пансиона.

Услышав чей-то голос, Линли быстро повернул голову, но при виде хозяйки пансиона вежливое приветствие замерло у него на устах.