Страница 4 из 40
Без четверти час Бреннер отложил журнал, а когда он через десять минут посмотрел на часы, было все еще без четверти час. И фокус был не в том, что кухонные часы остановились, они-то шли правильно, ведь уборщица каждое утро их заводила, так что тут все было в полном порядке. Просто внутренние часы Бреннера от скуки стали постепенно сдавать.
И в час все еще ни одного вызова.
— В нашей работе от этого просто с ума можно сойти, — прервал молчание Бимбо. — Мы ведь все время на улице, в потоке движения, воздух дрянной, сплошной транспорт вокруг. Я по своей золотой цепочке вижу. Но знаешь, что я тебе скажу? Моя новая, которую я вчера надевал, вот она нисколько не пачкается! В нее вся эта дрянь просто не попадает!
Неделю назад Бимбо купил себе новую золотую цепочку, она была в три раза дороже самой дорогой из его старых. Самая тоненькая и самая дорогая! А сегодня он в первый раз для разнообразия надел одну из старых. Поэтому ему и приходилось в качестве компенсации говорить о новой:
— Это только простые якорные, которые крест-накрест приварены, вот те грязнятся. А моя новая неприваренная. Она вручную склепана! На ней хоть в полтонны груз подвешивай — и то не порвется! И никакая дрянь в ней не застревает!
— А зачем тогда ты это старье носишь? — теперь вмешался уже старик Ланц, ну тот, помнишь, который две недели назад у сосисочного ларька Рози обставил Бимбо.
А Бимбо опять покраснел как светофор:
— Что значит «старье»? Что ж я, по-твоему, все остальные теперь выбросить должен? Только потому, что они крест-накрест сварены? Будем менять помаленьку. Как с бабами.
Старик Ланц сразу угомонился. Потому что, ясное дело, Бимбо и дочка Ланцева. Про это уже несколько дней шли разговоры.
— Да уж, не всякий день праздник, — подал голос сонный Ханзи Мунц. — Иной раз чего только не случается, работы невпроворот, не успел еще с надувного матраца мозги самоубийцы смыть, как тебе на него надо инфаркт миокарда укладывать.
— Когда это ты матрац-то мыл?
— А потом вдруг простой, — Ханзи Мунц не дал Бимбо сбить себя с толку, — нет вызовов даже за дристунами.
Тут нужно объяснить: интересные вызовы случаются редко. Обычно время проходит в поездках за дристунами: например, свозить старуху на диализ, а через два часа снова забрать. Доставить пациента из госпиталя Вильгельма к Милосердным братьям, а взамен взять другого в ЦКБ. Или отвезти контейнер с донорской кровью из центра переливания в травматологию. Или везешь кого-нибудь на занятия для больных Паркинсоном. Или на гимнастику для стариков. Иногда попадаются чудаки с такими дополнительными страховками, что нужно еще радоваться, когда тебя не заставляют возить их на «скорой» в кафе.
Да, действительно, звонок в дежурке звенел куда реже, чем приходила пневматическая почта, по которой перебрасывались из диспетчерской формуляры для обычных вызовов. Обычные вызовы. Не хочется все время повторять «поездки за дристунами» — звучит вообще-то не очень хорошо. Для срочных вызовов давали сигнал жутко дребезжащим звонком, и уж тут ты должен был бегом нестись на улицу, а если Молодой заставал тебя идущим обычным шагом, то такая буря начиналась, не дай боже.
Пять лет назад Молодой стал руководить фирмой вместо своего отца, и хотя со временем он сделался вовсе не таким уж молодым, все по-прежнему называли его «Молодой». Так вот, если он замечал, что ты выскакиваешь на вызов не бегом, то быстро давал понять, кто тут старший.
И все-таки лучше уж проклятия Молодого, чем это тягомотное ожидание, когда же наконец в этом городе полетят клапаны у какого-нибудь перестаравшегося менеджера. Ан нет, ничего похожего. Сегодня ни тебе звонка, ни пневматической почты.
Сегодня была только Стефания и Букингемский дворец. Бреннер добрался уже до третьего журнала, и все это время молчали и пневматическая почта, и звонок.
Зато вдруг загремел селектор:
— Бреннер, зайдите в диспетчерскую!
На службе им приходилось быть на «вы», особенно по рации, потому как существуют международные правила поведения в эфире и все такое. А селектор, считай, уже почти эфир.
Когда тебя вызывают в диспетчерскую, радоваться обычно не приходится, коллеги из диспетчерской были, как бы это сказать, настоящие солдафоны.
Но сегодня Бреннер обрадовался смене обстановки. Едва увидев его на мониторе, толстяк Буттингер нажал кнопку, с жужжаньем открывающую дверь, и тут же заорал:
— Бреннер! Замена водителя! Молодой берет себе коллегу Гросса водителем.
Ведь официально Бимбо все еще числился под фамилией Гросс, и сегодня Бреннер был в одной упряжке с Бимбо. Каждый день разные дуэты, в соответствии с принципом ротации. А еще Молодой ввел такое новшество — водитель и санитар тоже менялись по очереди. Но Молодой просто души не чаял в Бимбо и ездил только с ним. И уже поговаривали, что именно Бимбо первым получит повышение и будет ездить водителем с врачом на хорошо оборудованной реанимации.
— Немедленно выезжайте на семьсот двадцатом. С санитаром Шимплем. — Это толстяк Буттингер отдавал приказ и вдруг продолжил совсем другим тоном: — Служба спасения?
Потому что это он обращался к оранжевому телефону. И в ту же секунду толстяк Буттингер уже жал на звонок. А в следующую секунду орал прямо в лицо Бреннеру с расстояния в полсантиметра:
— Подъем, Бреннер! Бегом марш!
И только теперь Бреннер сообразил, что колесо фортуны провернулось и перетащило его с седьмого на первое место и что теперь он со своим новым санитаром должен ехать по срочному вызову.
Когда Бреннер добежал до машины, Шимпль уже ждал его там. Бреннер боялся, как бы тот сразу не начал читать ему лекцию, потому что он был из тех, которые любят обстоятельно излагать свое мнение первому встречному, хотя их решительно никто об этом не просит.
Мнение свое он и вправду изложил, но не по поводу медлительности Бреннера.
Едва по рации прозвучало: «Вокзал Франца-Иосифа, 15б», как Шимпль тут же разъяснил Бреннеру, какая за этим кроется проблема:
— С ума сойти, сколько у нас бомжей в городе развелось. Скоро уже почти каждая вторая ездка будет за ними. Работаем как такси для господ бродяг. Сейчас ведь нельзя уже говорить «бомж». Нужно говорить «бездомный».
А надо тебе вот что сказать, код «15б» по рации означал «бомж в бессознательном состоянии». Это был единственный код, где использовалась буква «б», в остальных были только цифры, потому как где ж это видано, чтобы в радиокоде использовалось «б». Но «15» — это потеря сознания, а «б» — просто тайное указание на бомжа.
Вообще-то такие указания делать не разрешается, разрешается лишь сообщить, что случилось. Но не с кем, потому как с гуманитарной точки зрения это нарушает разные там международные нормы. А с другой стороны, водителю все ж таки легче ориентироваться, когда у него есть это «б». Иначе при коде «15» приходится всякий раз рисковать головой ради того, кто без сознания. А когда ты прибываешь на место и оказывается, что это всего лишь упившийся бомж, тебе как спасателю приходится сдерживаться, чтобы не добавить ему ногой еще немножко процентов к его «15».
Может, это звучит резковато, но не забывай, чего только в тебе не выделяется, пока несешься на вызов на всех парах с мигалкой и сиреной. Начиная с адреналина и кончая… ну да ладно, я не врач. Я только знаю, что все эти выделения делают тебя агрессивным. Да и как же без агрессивности, когда приходится сломя голову нестись на красный, и не один раз, а пешеходы и велосипедисты едва успевают отскакивать от тебя по обе стороны. А когда после этого ты натыкаешься на пьяного бомжа, ради которого рисковал жизнью, то, естественно, на некоторое время можешь и контроль над собой потерять.
Вот поэтому Молодой однажды решил — будем добавлять «б». За бомжом лучше ехать себе потихоньку, зато и агрессия не скопится. Кажется, это было лет пять-шесть назад, когда случилась история с бомжом, у которого была травма головы. Тогда еще в газетах про это писали.