Страница 2 из 9
– Только она не вполне достроена, – признался он. – И место такое… не вполне. Не знаю, стоит ли позориться перед немцами…
Я только махнула рукой:
– Ничего! Достроенные дачи они и у себя увидят. Они такие любознательные – вот пусть и познают мир в новых для них проявлениях. А грибы-то там есть?
– Есть, как ни странно. Видимо, люди так увлечены огородами, что им не до грибов. А что? В конце концов, просто прогуляемся.
– Да извел меня Кнут этими грибами, – не стала скрывать я. – Все повторяет, что слышал о такой русской народной традиции и хотел бы испробовать ее на себе. Боюсь, у него об этом мероприятии несколько превратное представление. Он упорно пытается у меня выяснить, достаточно ли для этого шести человек. То ли он считает, что нам придется за каждый гриб бороться с волками и медведями, то ли что другие грибники способны отобрать у нас добычу. Он что-то объяснял, но я, разумеется, не поняла. Разобрала только машрумс и энималс… это ведь животные и грибы?
Игорь кивнул. Он был в курсе моих оригинальных проблем с английским языком, возникших в связи со сдачей кандидатского минимума (о нем в свое время). То есть проблемы у меня были всегда, но оригинальностью они раньше не отличались. Я в точности подходила под графу в анкете «читаю и перевожу со словарем» (хочется честно продолжить – а без словаря ни бум-бум). Однако в процессе подготовки к экзамену я неожиданно научилась неплохо по-английски говорить – с ужасным произношением, зато доходчиво, а ведь это главное. Зато разбирать сообщения иноязычных знакомых для меня значительно труднее. Русских, изъясняющихся по-английски, я понимаю нормально, а речь представителей иных национальностей представляется мне чем-то вроде «бу-бу-бу, шшш, бу-бу-бу, шшш». При этом они пребывают в наивном убеждении, что раз они меня понимают, то и я их тоже. А Кнут к тому же имел привычку половину слов глотать, а оставшиеся произносить с немыслимой скоростью. Обычно при нашем общении мой вклад в беседу заключался в том, что во время редких пауз я вставляла: «Помедленнее, пожалуйста», – после чего в течение пары минут он действительно притормаживал, а потом возвращался к прежнему темпу. В результате большая часть рассказов гостя прошла мимо меня, что, впрочем, нимало его не смущало.
– А Кнут прав! – неожиданно заявил Игорь.
– Да? – Я была приятно удивлена. – На твоей даче водятся волки и медведи?
Мой собеседник засмеялся:
– Максимум, на что можно рассчитывать, – это собака Баскервилей. У нас там рядом болото. Можем сказать гостям, что из самого центра Гринпинской трясины часто раздается подозрительный вой.
– Здорово! – восхитилась я, обожающая фильм «Собака Баскервилей» (наши актеры там куда больше похожи на англичан, нежели все виденные мною англичане), и бодро процитировала: – А орхидеи у вас уже зацвели?.. Впрочем, немцы твою идею не оценят. Ради дрессированной собаки Баскервилей надо ехать в Англию, а в России положено водиться диким медведям.
– У нас на даче водятся только садоводы. Иногда кажется, что дикие. Но все равно стоит поехать туда всем вместе. Вшестером. Хоть развеемся немного…
Вот мы и поехали. Должна признаться, садовые участки несколько меня разочаровали, так как, помимо шахматной доски, вызвали печальную ассоциацию с колумбарием: множество мелких ячеек, а в них – люди. Зато порадовало другое. До недавнего времени я считала, что хуже меня разбирается в грибах лишь один человек на свете – моя мама.
Оказалось, я впала в манию величия. В стране – да, возможно. Но не на свете. Я, например, без труда способна отличить мухомор. Все остальные, может, и перепутаю, однако мухомор, особенно красный, отличу и отбракую.
Зато Кнут бросался к каждому мухомору, словно к родному брату, обретенному после долгой разлуки, и гордо укладывал в корзинку. Я, естественно, не желала позволить нашему гостю отравиться и потому отбирала и выкидывала драгоценную добычу.
Кнут со стоном уточнял:
– Опять он?
– Опять, – безжалостно сообщала я.
К сожалению, никаких съедобных грибов нам не попадалось. Игорь с Юсуповым набрали моховиков и подберезовиков, а мы с Кнутом, словно заколдованные, натыкались лишь на мухоморы. Более того, при попытке ответить на естественный вопрос собеседника, что же это за сорт, который мне так не нравится, я обнаружила, что слово «мухомор» не входит в мой английский лексикон. В этот лексикон не входит даже слово «муха»! Вот про то, на какие части делится Великобритания и каковы ее величайшие поэты, я поведала бы без труда, а мухи и мухоморы университетской программой почему-то обойдены. Правда, благодаря знакомству с творчеством ансамбля «Биттлз» я была в курсе, что название это означает «жуки», однако сообщать гостю, что он сует в корзинку смерть «Биттлз», я сочла слишком трагичным.
Впрочем, подобные проблемы я разрешала легко.
– Этот гриб, – сообщила я, – называется «смерть з-з-з».
Жужжа, я изобразила руками крылья и сделала выражение лица, которое сочла подходящим для мухи.
– «Смерть з-з-з»? – ужаснулся Кнут и уставился на пролетающий в небе самолет.
Ну что за люди эти иностранцы! Не способны разобрать по моему лицу, муха я или самолет.
– Это не «з-з-з», – возразила я. – «З-з-з» – животное.
К сожалению, ответить точнее я не могла, так как слово «насекомое» вылетело у меня из памяти.
Кнут просиял и изобразил нечто, больше всего похожее на киношного Кинг-Конга. Однако я отличаюсь сообразительностью и сразу догадалась, что это не Кинг-Конг, а представление нашего гостя о медведях. Медведи явно занимали собой ум Кнута. Похоже, он считал, что это единственная достопримечательность Петербурга, которую от него почему-то утаили. Видимо, дома его первым делом спросят, сколько он встретил медведей, и, узнав, что ни одного, сочтут поездку неудачной. А что я могу поделать? Не изображать же мне медведя, в конце концов? У меня, правда, есть коричневая шуба из искусственного меха, но голова все равно будет торчать наружу, а даже иностранец вряд ли поверит в медведя с человеческой головой. И вообще, летом в шубе жарко. Нет уж, переживет Кнут без медведя…
Я помахала руками, словно крыльями, дабы указать гостю на его ошибку. Уточнять, что медведь говорит вовсе не «з-з-з», я сочла излишним. После этого наши с Кнутом поиски грибов свелись к тому, что при виде любой птицы или насекомого он с надеждой спрашивал: «Это з-з-з?» – а я горестно мотала головой.
Минут через десять мой шеф не выдержал.
– Вы что, потребовали, чтобы Кнут поймал вам ворону? – по-русски поинтересовался он, подходя к нам.
Я опешила. Не скрою, вороны внушают мне глубокую симпатию, но тем более я не стала бы требовать, чтобы представительниц столь милого мне племени ловили…
Я удивленно повторила:
– Ворону?!
– Нуда. Он вам, по-моему, предлагал на выбор воробья, зяблика и осу, а вы упорно требуете что-то Другое.
– Мне нужна муха, – пояснила я. – Показать Кнуту, как она выглядит.
– Вообще-то в Германии есть мухи, – помолчав, поведал Юсупов. – Мало, однако есть.
Я решила не нервировать научного руководителя и честно поделилась своими затруднениями. Похоже, проблема мухомора поставила в тупик и его. По крайней мере он перевел разговор на другое.
– Во время алгебраической конференции к нам приедет, по меньшей мере, пятьдесят иностранных гостей. И всех придется развлекать. Правда, нас тоже будет больше, чем трое, но все равно заняты будем по горло. Так что сейчас еще цветочки.
– А у нас ожидается алгебраическая конференция? – вежливо осведомилась я.
Юсупов посмотрел на меня взглядом, который каждый раз заставляет меня вспоминать, что мой шеф крайне скептически относится к способности женщин заниматься математикой и я – его первый эксперимент по части научного руководства особой женского пола. И, судя по всему, последний.
– Хотелось бы знать, чем вы слушаете? – раздраженно фыркнул он. – По-моему, мы последние дни ничего другого просто не обсуждаем.