Страница 2 из 83
Хелен открыла правый глаз и выразительно поджала губки.
– В семь утра?
Автор вопроса, осознав всю его абсурдность, на миг опустил голову вниз, но тут же вновь впился взглядом в обозначившийся на подушке профиль.
– А нашему русскому другу ты говорила, где остановишься в Нью-Йорке?
– Говорила. Ты что, забыл? Вы меня вчера об этом уже спрашивали. Когда мурыжили в своем склепе.
– Я помню. Просто уточнить. Это он тебя об этом спросил?
– Он. По-моему. Я уже не помню.
– Хм, молодец. Грамотно спросил, раз не помнишь. А ты ему что сказала? Дословно.
– О господи! Допрос по новой? Сказала, что остановлюсь в «Марриотте».
– Без уточнений? Их же тут, в городе, вроде целых пять штук.
– Без уточнений. Слушай, я хочу спать.
– И он больше не расспрашивал? На эту тему.
– Нет.
– Хм. А кто еще знает, что ты здесь?
– Откуда я знаю, кто знает.
– Ну ты кому-нибудь об этом говорила?
– Может, и говорила. Что я, помню? Ты дашь мне, наконец, поспать или нет? – Прелестная головка с растрепанной рыжей копной повернулась в фас.
– Нет, конечно. С какой стати.
– У тебя с головкой все в порядке? Начало восьмого!
– Вот именно. Восьмого! Очнитесь, мадмуазель, это вам не Париж, а Нью-Йорк. Здесь, если вы забыли, несколько иные ритмы. И вообще, ma cherie[2], пора бы уже забыть о вашем версальском распорядке. И богемном умонастроении. Настали суровые, боевые будни.
– Ты у психоаналитика давно был?
– Давно. В день первого причастия.
– Оно и видно. Хотя, я боюсь, тебе уже вряд ли кто поможет. Впрочем, как и всей вашей шайке-лейке. Церэушной. У вас же это хроническое. Неврастения с садистским уклоном. Ой, пардон. Я выдала такие секреты. Нас же здесь наверняка прослушивают. И русские. И Аль-Каида.
Медноволосая красавица уже было размахнулась, чтобы по самую шляпку вбить гвоздь своего накипевшего негодования, но, увидев перед собой сошедшиеся к переносице брови, набухшие подскулья и тонкую полоску на месте, где должны были быть губы, вовремя сдержала свой порыв и, повернувшись к прикроватной тумбочке, нервными движениями, с третьей попытки, вытянула из плоской бледной пачки тонкий цилиндрик «Вирджинии слимс». По всему объему просторной спальни растеклось довольно тягостное молчание. Хелен, устремив глаза в потолок, делала немного нервные, глубокие и быстрые затяжки. Она понимала, что ее занесло, но горевать о пролитом молоке было уже поздно. Она также чувствовала, что ее визави вполне адекватно уловил причину и суть воцарившегося молчания, и ей это было неприятно.
«Ну и плевать, подумаешь», – попыталась утешить себя она, и это немного помогло, но, правда, очень немного.
Джефф медленно, как бы украдкой, боясь встретиться с курильщицей взглядом, поднял на нее глаза. Курильщица, чуть прищурившись, разглядывала на белом полотне потолка невидимые там рисунки, периодически выпуская в том же направлении из колечка губ куцеватые и быстро тающие сизые завитушки. Она полусидела-полулежала, придавив подушку к спинке кровати. Простыня, прежде закрывавшая ее до самого подбородка, своим краем проходила уже на двадцать сантиметров ниже, открывая взору покрытые безупречно равномерным загаром руки, в одной из которых тлел миниатюрный белый цилиндрик; полноватые, в самую меру, плечи и самое начало двух весьма аппетитных, пикантных округлостей.
Джефф непроизвольно сглотнул слюну. По идее, равно как и по всем писаным и неписаным правилам и законам воспитания подобного рода контингента, ему сейчас следовало предельно предметно и жестко, соблюдая при этом абсолютную эмоциональную бесстрастность, сухим языком читающего лекцию патологоанатома напомнить агенту, каково его истинное место в многосоставном и сложном механизме разведки и еще раз вкратце обрисовать наиболее вероятные для него последствия любого неумышленного разгильдяйства и уж тем более, упаси господь, сознательного вольнодумства. Но как он ни пытался пробудить в себе если не Игнатия Лойолу[3], то хотя бы какого-нибудь Савонаролу[4], обличительно-менторский настрой почему-то никак не хотел овладевать соответствующими струнами и фибрами его организма. Напротив, внутри себя, особенно в области где-то чуть пониже ватерлинии, Джефф вдруг явственно ощутил стремительное зарождение совсем иных чувств, настроений и импульсов. Он только сейчас внезапно и очень четко осознал, что уже добрые четверть часа активно и абсолютно непринужденно фигурировал на авансцене в костюме Адама. И то, что это осознание пришло именно сейчас, в данный момент, тоже было явно не случайно. Джефф непроизвольно поежился.
Похоже, что биотоки, зародившиеся в недрах одной из присутствующих в данном замкнутом пространстве органических субстанций, не остались не замеченными для подкожного локатора другой. Выпустив вверх последнюю тонкую струйку дыма, Хелен медленным движением загасила сигарету в стоящей там же, на тумбочке, пепельнице и, смотря куда-то вниз и в сторону, произнесла, стараясь придать при этом своему голосу максимально равнодушный тон:
– Ну и... какая программа дальнейших действий? Допрос продолжается? То есть, пардон, не допрос, конечно. Я хотела сказать, наша теплая дружеская беседа. Подведение итогов за последний отчетный период.
– Ну... беседа, я думаю, может подождать и до после завтрака. А сейчас можно придумать и более интересное занятие. Не менее теплое и дружеское, – уголки губ Джеффа чуть опустились вниз, обозначая улыбку, скорее похожую почему-то на легкую гримасу.
Хелен из-под полуоткрытых век быстро скользнула взглядом по средней части фигуры сидящего рядом с ней Адама, что позволило ей тут же зафиксировать и вполне адекватно оценить степень развития антигравитационных устремлений известных элементов вышеназванной фигуры, что Адам, надо отдать ему должное, попытался аккуратно, как бы естественным образом завуалировать с помощью определенного рода телодвижений, использовав все объективные возможности, предоставленные ему для данного маневра.
Сделав свое открытие, женщина также быстро снова отвела глаза в сторону и очень осторожно потянула еще дальше вверх, на себя, край покрывающей ее простыни. Правда, она буквально тут же столкнулась с неожиданным сопротивлением прежде абсолютно податливой ткани, что слегка ее удивило. Переведя взгляд прямо перед собой, она увидела, что руки Джеффа, какую-то секунду назад покоящиеся в скрещенном состоянии чуть выше колен, крепко, с двух сторон по бокам, держат ту же простыню. И не просто держат, а медленно, но упорно тянут ее в противоположном направлении. После нескольких секунд активного противоборства Хелен почувствовала, как край освобожденной ее спарринг-партнером материи уткнулся ей в подбородок, а руки партнера вновь вернулись в исходное положение.
– Кошечка опять решила показать свои коготки. И гордый, неприступный нрав. – Лицо Джеффа снова изобразило нечто задуманное как улыбка. – Похоже, вчерашний разговор не пошел впрок.
– Что тебе нужно от меня, – взорвалась Хелен. – Что вам всем от меня нужно! Мало того, что я горбачусь на них, а они меня подставляют на каждом шагу, я еще и ублажать их всех должна. В любое удобное для них время. Неплохо устроились. Запомни, я вам в бесплатные шлюхи не нанималась.
– Да? А куда ты нанималась? – вздернул вверх брови Джефф.
– Никуда!
– У-у! Тогда смею напомнить. Еще раз. Когда в тысяча девятьсот девяносто пятом незабвенном году, в мае, одна известная, тогда еще очень покладистая и все правильно понимающая особа собственноручно и, подчеркиваю, абсолютно сознательно и добровольно дала подписку о сотрудничестве...
– Смею напомнить, во-первых, я ее давала не тебе, а...
– Не мне. Естественно. Ты давала ее организации, которую я имею честь представлять. Снова хочу напомнить, пока еще самой мощной и сильной организации в мире.
2
Моя милая (фр.).
3
Игнатий Лойола – основатель ордена иезуитов и соответствующей системы воспитания, цель которой – превращение человека в послушное орудие церкви.
4
Джироламо Савонарола – флорентийский религиозно-политический деятель, отличавшийся своей нетерпимостью и обличительным нравом.