Ахиллесова пята

– Ну, в принципе, у меня зам ничего. Толковый.

– Это который Будко?

– Бутко. Через «т».

– Михаил... как его там?

– Альбертович. – Минаев обратил внимание, что Ахаян, при упоминании отчества его зама, слегка нахмурился. – В те времена модные имена были.

– Не знаю. Я вроде тоже из тех времен. А у меня и имя, и отчество... – Ахаян задумчиво пожевал губами. – А не зеленоват он еще? Сколько ему годков-то? Сорока вроде нет еще. Или есть?

– Есть. Сорок два. Маловато, конечно. Но товарищ он серьезный, не по годам. Тут и ровесники его есть, и даже постарше, а перед ним вытягиваются.

– Что, суров?

– Ну не то что суров, а... сумел себя поставить. Опять же исполнительный. Аккуратный.

– Ну... это, может, и не самое-то главное. – Ахаян кивнул на бутылку. – Как по этому делу?

– Да... скорее нет, чем да. По крайней мере в особом пристрастии не замечен. Да это как-то и не в его характере. Хотя, когда надо, на грудь может принять. Без проблем.

– Особенно если на халяву, – то ли вопросительно, то ли утвердительно протянул Василий Иванович.

– Это есть. Парень такой, в общем, как бы это сказать, экономный. Ну и то неплохо. Значит, в руках себя держать может.

– Н-да. Вот чем наша профессия интересна, так это тем, что любое качество человеческое может для нас что в плюс пойти, что в минус. Если человек, скажем, прижимистый, значит, мало вероятности, что ударится в какой-нибудь там разгул, нам меньше головной боли, да и супостатам лишней пищи для размышлений. А с другой стороны, скаредный, следовательно, может польститься. Когда-нибудь, если много посулят.

– Да... – неопределенно протянул Минаев, задумчиво качая головой.

– Диалектика. Ладно, о преемнике твоем мы еще поговорим. Пока можно, конечно, и Альбертовича оставить. Посмотрим, как сумеет себя проявить. Хороший зам вовсе не означает автоматически хороший начальник. Принцип Питера знаешь?

– Нет.

– Плохо. Пробел.

– Восполним. И... что сей принцип означает?

– А означает он следующее... – слегка назидательным тоном, медленно продолжил Ахаян, – в иерархической системе каждый служащий имеет тенденцию подниматься до своего уровня... чего? – Проследив за тем, как Минаев, что-то неопределенно промычав, пожал плечами, он сам ответил на поставленный вопрос: – Некомпетентности!

– То есть?

– Ну вот ты, к примеру, неплохой резидент. Нам бы тебя им и оставить, раз справляешься. Так нет. Мы тебя, по своей дурости, наверх потянули. А ведь место-то уже совсем другое. Уровень другой. Масштабы. Мы на тебя понадеялись, а ты – бамц, в лужу-то и сел. Мы же сразу волосенки на лысине рвать. Как так? Что случилось? Был хороший, вдруг резко стал плохой? Нет. Это просто у нас мозгов не хватило вовремя понять, что хороший-то ты был именно на том, старом месте. – Ахаян увидел, что при последних его словах Минаев слегка шмурыгнул носом и, чуть нахмурившись, опустил глаза. – Ты чего это закручинился?

– Почему закручинился. Нет. Я, Василий Иванович, между прочим, в большие кабинеты-то особенно и не рвусь.

– Да я не тебя конкретно в виду имел. Так просто, принцип пояснил. И в кабинет большой я тебя, может быть, именно поэтому и тяну, что ты сам туда не особенно рвешься. Не из ретивых. Но тем не менее предупредить хочу. Доказывать тебе, Гелюша, на новом месте придется еще ох как много. Особенно на первых порах, – Ахаян пожевал губами. – Впрочем, так же, как и мне самому. И престолонаследнику твоему. Полгодика посмотрим, как он тут сам барахтается. А там, если что... может, и в Центре кого подберем. Как говаривал лучший друг физкультурников, незаменимых людей нет. – Ахаян произнес окончание фразы немного протяжно, имитируя кавказский акцент, который, в общем-то, несмотря на фамилию, мало шел ему, выросшему в Ростове полу-, даже четвертькровке, в чьей внешности с трудом можно было разглядеть характерные армянские черты. – Да? – и не давая времени на ответ, продолжил: – Что-то мы паузу как-то растянули. – Василий Иванович поднял свой стакан. – Предлагаю тост за продолжение нашей успешной совместной работы на благо горячо любимой Родины.

– Но уже в новом качестве, – немного смело, но, в общем, в правильной тональности подхватил призыв Гелий Петрович.

– Это точно. – Ахаян, не нарушая традиции, медленно выцедил свою дозу. Минаев, который до сего момента старательно пытался повторять манеру шефа, на этот раз проглотил свой коньяк одним лихим махом, и он ему в этот раз показался почему-то особенно вкусным и даже, как ни странно, менее крепким.

III

Молодой человек в бежевом плаще и серой шляпе с загнутыми вниз полями вышел из метро на станции «Авеню Фош» и ускоренным шагом направился в сторону бульвара маршала Ланна. Было явно видно, что он очень торопится и уже никоим образом не пытается этого скрыть. Минут через десять молодой человек, успешно преодолев за это время расстояние в без малого целый километр, подошел к массивному квадратному зданию, расположенному за густым частоколом полутораметрового железного забора, на пересечении с улицей Жерара Филипа, и, сунув в нос маячащему здесь днем и ночью полицейскому, в черной униформе и такого же цвета цилиндрической каскетке, какое-то удостоверение, оказался на внутренней и уже суверенной территории российского посольства.

Пройдя через служебный вход, он снова показал свое удостоверение, на этот раз мужчине лет тридцати пяти, в немодном двубортном костюме серого цвета, сидящему за толстым стеклом специально оборудованной кабинки. В принципе, он мог бы этого не делать, что, в общем-то, и не делал, когда в кабинке сидели другие охранники, ограничиваясь лишь приветственным взмахом руки или кратким рукопожатием. Все эти ребята, которые по традиции набирались из числа кадровых офицеров погранвойск, хоть и не относились официально к личному составу резидентуры, но тем не менее подчинялись непосредственно офицеру безопасности посольства, имеющему к этой резидентуре самое непосредственное отношение, а значит, считались, в общем-то, почти своими. Однако именно этот хмурый товарищ, в мешковатом сером костюме и явно не гармонирующим с ним каким-то синим галстуком, то ли в силу своей природной, немного туповатой педантичности, а может, и просто по причине некоей, трудно скрываемой, но, в общем-то, по-человечески объяснимой зависти к пользующимся всеми прелестями дипломатического бытия коллегам, постоянно требовал практически от всех сотрудников посольства низшего и среднего звена «предъявлять при входе», и не иначе как «только в развернутом виде». Поэтому, оградив себя показом внутреннего разворота плоской темно-вишневой книжечки от ненужной потери нескольких драгоценных секунд, которые могли уйти на препирательство с охранником, молодой человек резко направился к лифту и, войдя в открывшиеся двери, уверенно нажал кнопку предпоследнего этажа.

Выйдя из лифта, он оказался в просторном холле, напротив единственной малоприметной двери, окрашенной в тот же блекло-салатовый цвет, что и окружающие ее стены. Над дверью, на аккуратной, вращающейся в двух плоскостях подставке была зафиксирована миниатюрная телекамера, которая слегка напоминала примостившуюся на какой-то жердочке маленькую птичку. Сбоку от двери, никакими надписями или табличками не выдающей своего предназначения, на уровне груди, также еле различимо белела круглая кнопка звонка. В принципе, появление здесь каких-либо посторонних лиц практически исключалось. На этот этаж лифт шел только от служебного входа. «Чистые» же посольские, то есть те из сотрудников диппредставительства, которые никак не были связаны с резидентурой и не привлекались ею для выполнения тех или иных заданий, вообще старались по возможности лишний раз не вспоминать о существовании этой достаточно внушительной части здания.

Подойдя к двери, молодой человек вставил в узкую щель, тонкой полоской темневшей над дверной ручкой, магнитную карту-ключ и после глухого щелчка, свидетельствующего о срабатывании электронного замка, исчез за плавно, но с небольшим ускорением закрывшимся за ним массивным металлическим щитом.