Страница 39 из 69
Когда Всеволод ещё в Лебедяни интересовался у Агафьи, где его молодой друг, та ответила: "В Холмах, батюшка, в Холмах!"
Князь и не подумал, что Прозора за его лечение взялась.
Он спросил:
— Могу я Любомира увидеть?
— Не обессудь, княже, — развела руками знахарка. — Он никого видеть не хочет. Родной матери отказал. До срока.
Но князь все пытался любопытство свое удовлетворить.
— Ты мне поясни, от чего Любомира лечишь? Неужто заболел серьезно?
— Душа у него болит. Горб, вишь ли, стал шибко давить на нее…
— А не наведешь ли ты и на меня морок, как на Грека?
— Ты думаешь, что я… твоего тиуна зачаровала? — изумилась Прозора. Что ж это делается, люди! Добрая слава на месте лежит, а худая впереди бежит!
— Что поделаешь, болтают всякое, — пожал плечами князь.
— А как ты тогда ко мне жену не побоялся привезти?
— Так я же думаю… не осмелишься! — вырвалось у Всеволода.
Знахарка расхохоталась.
— Ведьмы же никого не боятся… Какая у тебя против меня сила есть? Кроме княжьей власти… — она сжалилась над смущенным князем. — Так чем же я могу тебе помочь?
— Хочу, чтобы ты сказала: ждать мне от Ингрид наследника али нет?
Огонек мелькнул в глазах знахарки.
— Арсений смотрел?
— Смотрел. Руками разводит: мол, здорова, рожать может, да только слова его не сбываются!
— Ты думаешь, я, как врач, посильнее арамеина буду? — лукаво взглянула она.
Всеволод пожал плечами.
— Удается и червячку на веку… Не серчай, это я от расстройства. Надежда всегда теплится, а ну как с твоей помощью…
— Сделаю, что смогу. А ты пока к Лозе загляни. Он, поди, соскучился по тебе. С той поры, как бог его своих детей лишил, он к тебе будто к родному сыну относится. Уж как меня изругал, что любимца его отказом обидела!.. В лесу, сказывал, оленя видел. Охоту для тебя готовит.
Всеволод в момент забыл свое недовольство. Люди за то и любили князя, что хоть во гневе он бывал горяч, но быстро отходил и никогда зла не держал. Он похлопал по плечу Ингрид.
— Оставляю тебя, ладушка, в хороших руках. А меня дела мужские ждут.
Он почти бегом выскочил из светлицы. Прозора с улыбкой обернулась к Ингрид и, увидев её жалобный, почти молящий взгляд, подмигнула:
— Погоди, княгинюшка, раньше смерти умирать. Сдается мне, помогу я твоему горю.
— Поможешь? — засветилась глазами Ингрид.
— То, что Арсений здоровой тебя признал, большую надежду мне подает. Врач он хороший, но что-то, кажись, упустил. Погоди, я насчет бани распоряжусь.
— Бани? Так я же…
— А в бане-то мы обо всем и поговорим, — сказала Прозора и про себя посмеялась: "Опять я начинаю с бани!"
Глава тридцать пятая. Кара для нелюдей
Анастасия нежно провела рукой по слегка шершавой войлочной стене юрты: её дом! Сколько же он видел и слышал. Непохожий на привычный родительский, и вообще русский, он приютил её, и эти стены видели её счастье…
Но пора! Скоро за нею отправится Бучек, а она ещё должна разыскать Джанибека и попросить его об одной услуге.
Джанибек сидел на солнце — утреннем и пока нежарком — и приводил в порядок свой кожаный шлем. Видно, перешедший к нему по наследству от отца, потому что на затылке он начал расползаться от ветхости.
Анастасия осторожно огляделась — никого из нукеров рядом не было — и позвала:
— Джанибек!
Тот сразу без суеты поднялся с корточек, аккуратно сложил свою работу и подошел к Анастасии.
— Беда пришла! — шепнула она. — Мне нужна твоя помощь.
— Сделаю все, что нужно, — просто сказал он.
— Если сможешь, достань мне верблюда…
Нукер слушал молча, только при её словах у него слегка приподнялись брови.
— … И с двух сторон привяжи по крепкой глубокой корзине.
— Это все?
— Все. Приведи его к нашей юрте.
Джанибек кивнул и ушел. Анастасия вернулась к юрте — ждать, пока за нею придет Бучек. Дети спали, но маковый отвар она приготовила — кто знает, может, и ей придется им воспользоваться.
А шли за нею Бучек и ещё один нукер Тури-хана, настоящего имени которого никто не помнил. Лицо его будто принадлежало не человеку, а плохо раскрашенной кукле: плоское, рыхлое, невыразительное, с маленькими, похожими на запеченных тараканов глазками. Чурек!
С того момента, как Заира и Аслан, прихватив с собою сына, покинули ортон, Анастасия будто превратилась в чуткую настороженную хищницу. Еще не готовую нападать первой, но уже способную до последнего дыхания защищать своих детенышей.
Она больше не боялась ни хана, ни Бучека. Даже об Аваджи пока не думала. Одно желание владело ею: выжить и спасти детей.
Казалось, она вдруг вспомнила нечто, чему обучали ещё её далеких предков. Так, на рассвете, стоя у входа в юрту, Анастасия протянула руки к темному, начинающему светлеть небу. Трудно сказать, сколько она так стояла, превратившись в одно сплошное ожидание, не зная, чего она ждет, как вдруг…
Где-то далеко, в недоступной вышине, словно открылось окошко и невидимый тонкий луч коснулся её, пробежав от пальцев рук до кончиков пальцев на ногах. Каждая жилка в её теле соприкоснулась с этим омывшим её потоком. Ей даже показалось, что, захоти она теперь взлететь, в ту же минуту оторвется от земли, как подхваченный ветром листок.
Небо одарило её мудростью? Силой? Обновило кровь? Но если в ней ещё и оставался страх за себя и за своих детей, то сейчас она была от него полностью свободна.
Бучек был уже недалеко, где-то за ближними юртами, но Анастасия ощущала его нерешительность.
Чувствовал что-то старый шакал. Может, и он обладает какой-то злой силой, но боится, что Анастасия сильнее его? Иначе почему вдруг его ноги сделались будто ватные и он, обычно ничего не боявшийся, почти волоком тащил самого себя к проклятой юрте!
Он скосил глаза на идущего рядом Чурека — лицо нукера ничего не выражало. Да и что оно могло выражать при пустой-то голове?!
— Я возьму девку, — Бучек щелкнул в воздухе бичом, и этот звук сразу привел его в себя, придал уверенности, — а ты заберешь детей. Понял?
— Чего ж тут не понять, — кивнул Чурек, чем опять вызвал раздражение товарища.
Проклятая девка встретила их у входа. Бучек и сам не знал, отчего в последнее время стал называть её так. Может, потому, что выпытал у светлейшего, что уруска обладает некоей силой, и от одного её взгляда можно ослабеть.
Как бы то ни было, Бучека она не боялась, что для него было странно. До сих пор такой женщины он не встречал. Он привык наполнять ужасом глаза этих отродий.
— Оставь свой кнут, Бучек, — между тем насмешливо проговорила уруска. — Все равно ты не сможешь им воспользоваться.
— Это почему же не смогу? Хо-хо… — он начал было смеяться, но смех застрял у него в глотке. — Почему не смогу?
— Потому, что раньше ты сгоришь!
Нукер, уже шагнувший было вперед, так резко остановился, что идущий следом Чурек ткнулся в его спину, недовольно ворча.
Анастасия таких слов произносить не собиралась. Будто кто-то произнес их за нее. Чей-то чужой голос. Раньше она считала, что голоса слышат только юродивые.
Она вздрогнула от дикого вопля, который издал Чурек. Со страхом глядя на свои руки, он кричал:
— Я обжег руки! Я обжег руки!
— Перестань орать! — прикрикнул на него Бучек. — Слушаешь эту бесноватую!
Он обернулся с намерением дать Чуреку крепкого тумака и с недоумением увидел, как в диком ужасе пятится от него Чурек, показывает пальцем и кричит:
— Дым! От тебя исходит дым!
Теперь и сам Бучек почувствовал в теле такой жар, словно внутри, возле сердца, разгорелся костер. И дым! Из ушей, ноздрей, рта — отовсюду из него шел дым!
Бучека обуял ужас. Он бросился назад, к Тури-хану, единственному близкому человеку — он должен помочь. Бучек бежал к его юрте и орал во всю глотку:
— Она — ведьма! Уруска — ведьма! Она меня заколдовала! Где шаман? Пусть снимет колдовство.