Сладкое вино любви

Рузвельт принял решение снабжать, союзников оружием и боеприпасами, но в войну мы вступили только после того, как японцы разбомбили Перл-Харбор.

Ваше поколение помнит, кто, где находился и что делал, когда погибла Диана, принцесса Уэльская. Моя дочь помнит тот день, когда убили президента Кеннеди. А мы, я и мои друзья, навсегда запомнили день нападения на Перл-Харбор.

Это было воскресенье. После обязательного посещения церкви мы пообедали, и я пошла к Карлу. В доме у его родителей было гораздо уютнее, чем у нас. Не забывайте, что мне исполнилось семнадцать и я любила его без памяти.

Джереми и Брид старались не пропускать новости из Англии – у них были друзья в Ирландии. Ленд-лиз они встретили с энтузиазмом.

В тот день мы слушали выступление Рузвельта, сидя в гостиной: родители Карла на стульях, а мы с ним на полу, чтобы быть поближе к радио и друг к другу. По голосу президента мы с Карлом сразу поняли, что что-то стряслось. Глаза наши встретились, и в тот момент мы поняли, что это событие перевернет нашу жизнь.

Оливия попыталась сама догадаться.

– Он ушел в армию? – спросила она.

– В военно-морской флот.

– Но у него же не было американского гражданства.

– Почему же? Он вместе с родителями получил гражданство за несколько лет до войны. Они очень гордились, что стали американцами.

– Он же их единственный сын, и на ферме было полно работы. Неужели его не могли оставить?

Натали усмехнулась:

– Разве я говорила, что его забрали силой? Он сам записался добровольцем. Не смотрите на меня такими глазами, Оливия. Это не делает чести вашему поколению.

– Но… если он любил вас…

– Таких, как мы с Карлом, были тысячи и тысячи. Но как можно думать о любви, когда твоей семье и дому угрожает диктатор, который сажает людей в концентрационные лагеря и сжигает в печах, или страна, уничтожившая за день бомбежки две с половиной тысячи наших военных?

Вам повезло – вы не знали войн. По крайней мере, таких, какие угрожали бы вашей стране. Нас уверяли, что Гитлер не выйдет за пределы Европы, но он начал бомбить Англию. Мы были на очереди. Сторонники изоляции Америки сразу прикусили язык. У нас был теперь общий враг.

Что касается Карла, – продолжала Натали, – то он не колебался ни секунды. Здоровый, сильный, он был полон решимости сражаться за свою страну. И не только он. Мужчины записывались в армию, потому что это считалось долгом чести. Никто не придумывал себе отговорок, чтобы остаться. Один парень из нашего города – я говорю об отце Сэнди Адельсон – был ровесником Карла, но из-за глухоты не прошел медкомиссию. Когда ему отказали, он чувствовал себя несчастным. Бороться за правое дело можно не только в армии, но отец Сэнди до самой смерти жалел, что глухота помешала ему сражаться за свою страну.

– А ваш брат тоже записался добровольцем?

– Да, еще до нападения на Перл-Харбор. Он был в армии с самого начала войны. – Глаза Натали стали печальными, и Оливия все поняла.

– Он погиб? – спросила она, хотя знала ответ.

Натали поднялась с кресла и подошла к окну. Оттуда открывался вид на виноградник и океан. Еще один пасмурный гуманный день в Асконсете. Под угрозой не только будущий урожай, но и праздник, посвященный Дню независимости.

Отойдя от окна, Натали оперлась о спинку кресла, в котором только что сидела, и тихо проговорила:

– Перл-Харбор был первым. Узнав о бомбежках, мы ужаснулись, но и успокоились немного. Брэд служил на Мидуэе. – Оливия попыталась припомнить что-нибудь из военной истории, но Натали опередила ее: – Пока мы слушали про Перл-Хлрбор, японцы нанесли бомбовые удары и по другим базам.

– И Мидуэй был в их числе?

– Да. Страшную весть сообщили нам только через несколько дней. Внезапное нападение внесло хаос и сумятицу в ряды военных. В первую очередь оказывали помощь раненым. Мертвым уже ничем нельзя было помочь.

Оливия с трудом могла себе представить ужас тех дней, Она была еще ребенком, когда шла война во Вьетнаме. Никто из ее знакомых и друзей там не служил. И, сочиняя истории про воображаемых отца и братьев – морских офицеров, она и в мыслях не допускала, что они могут погибнуть.

Но у нее есть дочь. Если, не дай Бог, случится война, Тесс могут забрать в армию – ведь у женщин теперь равные права с мужчинами. Да Оливия с ума бы сошла от тревоги!

– Ваши родители, наверное, очень горевали.

– Горевали, – сказала Натали. – Брэд ушел из дома за несколько лет до войны. Каждый год он приезжал в Асконсет на несколько недель, но мой отец продолжал надеяться, что он вернется насовсем. Эти надежды рухнули. – Натали тяжело вздохнула. – Карл же не мог не пойти в армию – и не только из патриотических побуждений. Он должен был отомстить за Брэда.

– Патриотизм, – повторила Оливия. Ей вспомнился фильм «Музыкант», где Роберт Престон и музыканты его оркестра одеты в парадные военные мундиры, но боль в глазах Натали оказалась сильнее. Война не парад. Потеря близких, смерть – в этом нет ничего романтичного.

Натали грустно улыбнулась:

– Патриотизм ваше поколение тоже понимает по-другому.

– Я понимаю вас, – возразила Оливия.

– Нет. Когда я говорю «патриотизм», вы думаете о Джордже Скотте в роли генерала Паттона или о Мэри Лу Реттон олимпийской чемпионке. Для вас патриотизм – это шоу. Для нас – образ жизни. Когда мы вешаем на доме американский флаг, мы гордимся тем, что мы американцы. Вот и завтра, четвертого июля, мы будем праздновать День независимости. Наша страна завоевала свободу, но вы воспринимаете ее как должное. А наше поколение, прошедшее через Депрессию, научилось ценить ее. Пусть у нас не было денег, но свобода была. И за нее мы сражались во время Второй мировой.

– И вы тоже?

– Нет, я не служила в армии. Осталась в Асконсете. Но это не значит, что я ничего не делала. Каждый из нас трудился ради общей победы.

– И что делали вы? – спросила Оливия, представляя, как Натали работает на военном заводе, собирая бомбардировщики.

– Многое.

– А именно? Натали вздохнула:

– Служила в гражданской обороне наблюдателем. Поскольку мы жили на Восточном побережье, я думала, что первой встречу и небе «люфтваффе». К счастью, немецкие самолеты так и не появились.

– А что еще вы делали? – спросила Оливия. На этот раз она вообразила, как Натали скатывает бинты для Красного Креста и ухаживает за ранеными. Конечно, это не так впечатляюще, как работа на военном заводе, но зато более трогательно.

Натали выбрала одну из фотографий и показала Оливии. На снимке в поле трудились несколько человек.

– Асконсет превратился в настоящую овощную плантацию. Крупные хозяйства снабжали продуктами армию, мелкие же, вроде нашего, заполняли местный рынок.

– Здесь одни женщины.

– Больше никого и не осталось. Под руководством Джереми мы выполняли всю работу. Одна из женщин присматривала за детьми, а остальные трудились на полях.

Дети. Оливия вытащила из пачки другую фотографию – Натали с младенцем.

– Когда была сделана эта фотография?

– Незадолго до того, – ответила Натали, показывая на снимок женщин в поле. – Это мой сын Брэд. Он родился в сорок втором, ему дали это имя в честь моего брата. Сюзанна родилась в сорок четвертом, Грег – в шестидесятом.

– Брэд ни разу не звонил вам, – заметила Оливия.

– И не позвонит.

Оливия подумала, что Брэд-сын, как в свое время и Брэд-брат, отправился искать свое место в жизни, как вдруг Натали оглянулась на дверь и просияла.

– Вот так сюрприз! – воскликнула она, обнимая светловолосую молодую женщину, ровесницу Оливии. Блондинка в летних брюках и трикотажном топе была чуть выше Натали. Дутые золотые серьги, ожерелье и кольца с бриллиантами довершали ее наряд.

Натали окинула ее взглядом с головы до ног.

– Ты что-то бледна, невестка, но все такая же красавица. Как у вас, все в порядке?

Женщина смутилась. Натали нахмурилась:

– Что случилось?

– Да так, – ответила та с принужденной улыбкой, – ничего особенного. – И, понизив голос, добавила: – У нас с Грегом возникли кое-какие трудности. Я решила пока переехать к вам.