Сладкое вино любви

Я больше не стремилась обратно в Нью-Йорк. Та прошлая жизнь постепенно поблекла в моей памяти. Здесь, на ферме, было хорошо. Запахи оттаявшей земли по весне сменялись благоуханием лета и ореховым ароматом осени. Зимой голая пустынная земля отдыхала, набираясь сил, но я знала, что за ней обязательно наступит весна, а как же иначе? И Карл будет со мной. И я стану на год старше и на год ближе к тому моменту, когда мы соединим наши судьбы.

– А Карл знал о ваших планах? – спросила Оливия.

– Я не совсем вас понимаю.

– Вы говорили с ним о доме и детях?

Натали задумалась.

– Нет. Я считала это само собой разумеющимся.

– Почему вы так решили?

– Я поняла это по тому, как он смотрел на меня, как обнимал меня.

– Обнимал?

– Это были вполне невинные, но нежные объятия.

– Может, мне не стоит расспрашивать вас дальше? – робко заметила Оливия.

– Может, и нет, – ответила Натали, не глядя на нее. Помолчав и, по-видимому, собравшись с духом, Натали поспешно добавила: – Мы обнимались, как обнимаются влюбленные.

– И целовались в кино?

Натали помедлила, потом тихо сказала:

– Мне было шестнадцать, а ему уже двадцать. Потом мне исполнилось семнадцать, а ему – двадцать один. – Она приложила руку к груди, и глаза ее наполнились слезами. – Я была от него без ума.

Оливия смутилась, почувствовав себя так, словно подглядывает в замочную скважину.

– Мне не следовало заводить этот разговор.

Натали вздохнула:

– Нет, это ваша обязанность.

– Но это личные отношения. Я… мне становится неловко, когда вы о них рассказываете.

– Потому что мне семьдесят шесть лет? И вам неприятно думать о своей матери или о бабушке как о чувственной женщине?

– Я никогда не видела свою бабушку, – сказала Оливия, – однако моя мама – женщина весьма раскрепощенная в этом отношении. – Пока Оливия росла, мать меняла мужчин как перчатки. – Но вы – другое дело. Вы настоящая леди.

Натали неожиданно рассердилась:

– А почему леди не может испытывать страсть? Почему не может любить не только душой, но и телом? – Она покачала головой. – Я не прошу вас подробно описывать интимный акт, но цель моей книги – дать понять моим родным, что я чувствовала в то время. Прежде чем осуждать меня, они должны знать, что Карл был моим богом. Я просыпалась утром и засыпала вечером с мыслью о нем. Кроме тех часов, что я была в школе, мы все время были вместе. Он пытался освободить меня от тяжелого труда и нарочно поручал работу попроще, но я все равно была там, где он.

– Так что же случилось? – спросила Оливия. – Почему вы не вышли за него замуж?

– Вы любили когда-нибудь?

– Не так сильно, как вы.

– Вы любили отца Тесс?

Оливия познакомилась с Джаредом в магазине Атланты, где в то время жила и работала. Он приехал туда на научный симпозиум. Вид у него был представительный – очки, костюм, но он оказался застенчивым, робким человеком. Оливии это и понравилось в нем.

– Я думала, что люблю его, – сказала она Натали. – Но, слушая вас, я уже в этом не уверена. Он мне нравился, поскольку был добрым человеком. Да, я была влюблена. – Но Джаред ушел от нее еще до рождения Тесс, и хотя Оливия тосковала по нему, после рождения дочери и думать о нем забыла.

Так любила ли она его? Или же просто внушила себе, что любит?

Натали с нежностью смотрела на нее, и Оливии захотелось рассказать ей все… или почти все.

– Джаред был из тех людей, которые ничего вокруг не замечают, кроме своей работы. А я хотела стать для него главной, но мне это не удалось. – Она улыбнулась. – Он подарил мне Тесс. Она – моя единственная любовь.

Натали ответила с улыбкой:

– Она полностью принадлежит вам и никуда от вас не денется.

– Да, вы правы.

– Тогда вы поймете, что я чувствовала по отношению к Карлу. Я знала, что он меня любит. У меня и мысли не было, что он когда-нибудь покинет меня. Он всегда был рядом, а мне так хотелось любви и ласки.

– Но у вас же были родители. И брат.

– У вас тоже.

Оливия мысленно ругала себя последними словами. Ну зачем она солгала?

– Я сказала вам неправду. У меня было не четверо братьев, а всего один.

– Один?..

Ну, это не такая уж большая ложь.

– Но он опекал меня, как и родители. Ему позволялось все, а мою свободу ограничивали только потому, что я девочка, а он мальчик. Мне пришлось уйти из дома, чтобы доказать всем, что я чего-то стою. – Она поспешила переменить тему. – Вы не ответили на мой вопрос.

– Какой вопрос?

– Что произошло с Карлом? Если вы так его любили, почему не вышли за него замуж?

– Дела у моего отца шли все хуже и хуже. Когда отменили «сухой закон», исчез и черный рынок, а с ним и источник наших доходов. Но Депрессия не закончилась. Благодаря программе нового курса фермерские хозяйства стали возрождаться, в том числе и наш местный рынок. Мы обошлись без федеральных дотаций, кормили и одевали себя на свои средства. Но не могли развивать наше хозяйство, не могли вырваться вперед, чего так желал отец. Ведь он, как бизнесмен, понимал, что в любом деле необходим рост. Поэтому-то и скупил все фермы в округе. Отец мечтал восстановить их, продать и возместить потери, а потом вернуться в Нью-Йорк.

Поразительно, как быстро человек теряет связь с реальностью. То, что он задумал, было в принципе неосуществимо. Земли у нас было не так уж много, да и урожаи не такие, как в южных или западных штатах. Асконсет никогда не помог бы отцу вернуться к прежней нью-йоркской жизни. Мало-помалу это дошло до его сознания. Он работал с рассвета до заката, изнуряя себя непосильным трудом, но так ничего и не добился.

У отца часто случалась депрессия. Порой он совершенно уходил в себя, и тогда Джереми с Карлом выполняли за него работу.

Отец по-прежнему выращивал виноград. Поскольку местных сортов было немного, он выписывал дорогостоящие саженцы из Франции. Французские сорта держались не больше года, потом погибали. Но отец не сдавался. Когда он понял, что выращивание картофеля, кукурузы и моркови не принесет нам богатства, то все силы бросил на виноградник. Он с поразительным упорством держался за эту убыточную идею.

Это как в азартных играх. Когда ты много проиграл, то вынужден продолжать – ведь тебе вот-вот повезет. И остановиться уже не можешь.

Виноградарство превратилось для моего отца в своего рода спорт. Он убедил себя, что главное – правильно подобрать сорт. Это стало манией.

Попытайтесь представить, в каком положении мы тогда находились. Отец, истощенный, сгорбленный старик, все больше молчал и никогда не улыбался. Он просиживал ночи над листком бумаги и пытался вычислить хоть какую-то выгоду от нашей фермы. Его надежды разбивались одна за другой.

А тем временем тучи сгущались. Гитлер шагал по Европе, завоевывая одну страну за другой. Первой стала Австрия, потом Чехословакия и Польша. Он с самого начала твердил, что его цель – мировое господство, но его пока не воспринимали всерьез. Нам он виделся неуклюжим человечком с черной щеткой усов над верхней губой, которому почему-то вздумалось присоединить к Германии соседние страны. В этом не было ничего необычного поначалу – в истории полно таких примеров.

Но потом мы узнали, что он творил в порабощенных странах. Это было ужасно.

Он вторгся в Польшу, потом в Данию, Норвегию, Бельгию, Голландию, Францию. И наконец, в Россию. Мы просиживали у радиоприемников ночи напролет, слушая сводки новостей.

Но Гитлер свирепствовал в Европе, а мы были здесь. Нас разделял Атлантический океан. Мы чувствовали себя в безопасности. К тому же у нас и так забот хватало. Страна едва-едва стала приходить в себя после Депрессии.

Когда пал Париж и Гитлер стал бомбить Англию, мы поняли, что война идет совсем рядом. Эдвард Р. Мюрроу буквально поселился в наших домах, его голос звучал у нас в ушах: «Говорит Лондон». Мы слышали вой воздушных сирен и взрывы бомб. Вы, нынешнее поколение, привыкли к прямым репортажам с места событий, и вам не понять, что мы тогда чувствовали.