Спасенный

Все замолкли и долго молчали. Вдруг Кинсби спросил:

— Отче, а как с нами?

— Извини?

— Ну… в экстремальных обстоятельствах. Вы же видели нас. Вы принимали наши исповеди. Наше сознание — оно как? Тоже приближается к сознанию дикаря?

Сагара долго размышлял, прежде чем ответить:

— Да. Иногда. Точно так же, как и мое.

— А как это заметить в себе?

Сагара снова подумал.

— В такие минуты мир становится очень простым и понятным. Как будто раскалывается надвое: вот свои — вот чужие. Это — хорошие парни, это — выродки. Я, естественно, хороший парень, а выродкам вообще незачем жить. Иногда это не так уж и плохо, на самом деле. Иногда это просто помогает выжить — потому что в бою лишняя рефлексия — это смерть. Но это так удобно и соблазнительно, что некоторые начинают жить с этими принципами и вне боя.

— Простите отче, — сказал Кинсби. — Раствор уже закончился.

Сагара включил карту и переключил каналы.

— Шелипоф, где ты?

В наушнике громко вздохнули.

— Только что я был в сладком краю снов, но кто-то меня безжалостно оттуда выдернул в грешный мир.

— В этом грешном мире в семнадцатом-дэ квадрате есть колодец. Веди машину туда и жди нас.

Через несколько минут все были на поверхности. Чёрный город вокруг них понемногу таял, но в просветы между стенами и окна просачивалось небо. Шёл мелкий дождь. Уэле внес ребенка в десантный модуль и положил на колени Кинсби, который сел первым.

— Он ещё не разу не пописал, почему? — спросил он беспокойно.

— Обезвоживание, — пояснил Кинсби. — Пока он не компенсирует себе всю жидкость…

— Ага, понял, — Уэле сел. — Эй, Шел, глянь здесь. Он хорошенький, правда?

— Как обезьянка, — Шелипоф сразу развернулся к сидящим. — Ну ладно, ладно. Хорошенькая обезьянка.

Сагара не стал сдерживать смех. Мальчик действительно выглядел страшновато — волосы сбиты в сплошной войлок, худое лицо из-за недостатка влаги действительно слегка сморщилось, как обезьянье — но он всё равно был хорошенький, потому что живой. И Сагара, несмотря на всю усталость и холод, чувствовал себя счастливым. Остальные тоже выглядели так, точно каждый высидел яйцо.

— Все в сборе, — Коммандер закрыл за собой люк. Шелипоф повёл машину к океану.

— Как думаете, господин медикус, сколько ему лет?

— Не знаю, — чуть испуганно ответил Кинсби. — Может, четыре, может, шесть… Я не очень хорошо разбираюсь в детях.

— А вон горожане, — Шелипоф подал звуковой сигнал, и люди, оглянувшись, расступились, чтобы пропустить модуль. — Снова идут за своими слизняками. Зачем им слизняки, сюда же навезли гору еды?

Действительно, улицей тянулась вереница темных фигур — точно процессия теней.

— Они хотят что-нибудь делать, — сказал Сагара. — Им это нужно, чтобы не утратить смысл существования. Шел, останови.

— А, увидели городского старосту, своего дружбана, — Декурион остановил модуль.

— Я на два слова, — Сагара открыл люк и вышел к господину Ито. — Доброе утро, сэнсэй.

— И вам доброго, отче. Что-то вы сегодня в хорошем настроении. Хотя лоб вам кто-то раскроил очень сильно, — Господин Ито поцокал языком.

— Это из-за своей же глупости, не обращайте внимания. Но я сделал открытие, господин Ито. Знаете, какое?

И, наклонившись к старику, шёпотом сказал:

— Приведения не болеют дизентерией.

На центуриона Сео можно было свалить почти все обязанности, которые нёс Сагара, кроме одного: тот не мог за коммандера отслужить Мессу.

С появлением на Сунагиси тысячи двухсот «поселенцев» ситуация изменилась: вместе с ними прибыли сразу два священника: отец Фаради и отец Коттон. Месса, которую они отслужили втроём в воскресенье, была самой многолюдной из тех, какие доводилось служить Сагаре.

Кроме всего прочего, перед Сагарой ребром встал вопрос логистики: хотя полную Мессу он служил лишь дважды в неделю, и на службу приходила лишь половина горожан (население Сунагиси почти поровну делилось на христиан и буддистов), хлеб и вино, какими бы крохотными кусочками он ни ломал облатки, неумолимо подходили к концу. К концу месяца должен был прийти транспорт из командории, но до того дня оставалось полторы недели, и эти полторы недели нужно было как-то существовать.

У Сагары имелись некоторые резервы хлеба, но с вином было совсем плохо. После торжественной службы он поделился своей проблемой с отцом Фарадом.

— Простите, отче, — ответил коллега. — Но я ничем не могу вам помочь. Мне выданы припасы для Святых Даров на месяц, на тысячу двести человек. Однако на местных я не рассчитывал — мне сказали, что тут одни буддисты.

— Я хотел только занять, — сказал Сагара. — К концу месяца у меня будет транспорт, и я отдам.

— Я, — молодой священник покраснел. — Я бы рад, но… Поймите, приходится всё время думать наперёд. А вдруг транспорт не придет.

— Орденские транспорты, случается, погибают, — согласился Сагара. — Но учитывая то, что боевые действия в секторе Паллады закончены, вероятность своевременного прибытия транспорта довольно высока.

Отец Фарад пожевал губами, глядя на лоб Сагары так, словно у него там был не шрам, а некие таинственные письмена, а потом сказал:

— Нет. Поймите меня, но — нет. Никак.

— Простите, — сказал Сагара — и, поклонившись, ушёл.

Он этого ожидал и старался не давать волю обиде. Синдэн стал не нужен — и синдэновцев потихоньку выдавливали с Сунагиси.

Да, на словах и даже на деле с виду всё было хорошо. Синдэновцы теперь не принимали участия в разборе завалов — но вели регулярное патрулирование палаточного городка вместе с людьми доминиона Шезаар. Тысяча двести каторжан — это был самый опасный элемент общей мешанины на Сунагиси. Грабители, воры, насильники, убийцы — они столкнулись тут со злодеянием, которого не могли себя представить. Но у Сагары не было иллюзий: они привыкнут к этим картинам за очень короткое время. И тогда их снова будут беспокоить вечные «острые» проблемы: азартные игры, поиски наркотиков, борьба за статус, секс.

— Среди пострадавших — триста двенадцать женщин, — сказала на последним перед прибытием этой гвардии брифинге капитан Твиддл, — и две женщины в нашем экипаже, три сестры-инквизиторши, одиннадцать чиновниц в миссии доминиона. И нам на голову упадут тысяча двести сексуально озабоченных мужиков. Какие меры безопасности принимает доминион, господин Реван?

— Ну… — Молодой человек замялся. — Не надо думать, что их привезут так, без конвоя. Разумеется, будет вооруженная охрана.

— Разумеется, она будет — но охранять заключенных в условиях почти свободного поселения — не то же самое, что охранять их в условиях тюрьмы, — заметила сестра Елена. — Я расследовала бунт на транспорте «Мессина» — там беспорядки начались именно из-за женщин. Вооруженную охрану перебили меньше, чем за десять минут. А это были профессионалы. Двенадцать сотен мужчин, охваченных сексуальным психозом — это не шутка, юноша.

— Мы можем патрулировать палаточный лагерь круглосуточно, — сказал Сео.

— Очень хорошая идея, — поддержал Гельтерман, — учитывая, что ваша помощь при разборе завалов теперь не нужна. Конечно, мы очень благодарны, и всё такое — но наша техника справляется лучше.

— Я тоже так думаю, — кивнул Сагара.

— Но вас, сохэев — лишь сто двадцать, — сказала госпожа Твиддл. — Сколько на «Мессине» было охраны, сестра?

— Пятьдесят человек.

— На сколько заключенных?

— На четыреста мужчин и семьдесят женщин.

Госпожа Твиддл присвистнула.

— Однако! И что помешает этим тюремщикам точно так же разоружить и поубивать наших храбрых сохэев?

— Во-первых, разоружить нас помешает то, что мы не будем брать оружия, — сказал Сагара. — А во-вторых…

— «Во-первого» достаточно. Какая от вас польза без оружия?

— Мы будем патрулировать в кидо, — сказал центурион. — Знаете, тут недавно одному убийце нечаянно скрутили шею… Так вот, мы умеем это делать не только нечаянно.