Страница 22 из 44
Доктор Фелл уставился на него.
— Вы в самом деле в это верите?
— У меня нет привычки говорить то, во что я не верю.
— М-да. Говоря о личном…
— О да, я понимаю. У меня есть дочь. Ничто человеческое мне не чуждо, и я люблю ее. Но это естественно. С этим ничего не поделаешь. Я не могу изменить тот факт, что у меня две руки и две ноги. Но даже такие чувства… — он открыл глазки, — даже такие чувства имеют свой предел. Вы улавливаете мою мысль?
Доктор Фелл вздохнул.
— Да, — сказал он. — Считаю, вы высказали свое кредо. Теперь я предпочитаю всего лишь играть с вами в шахматы.
Судья Айртон не стал утруждаться ответом.
В просторной гостиной с обоями в синих цветах стояло молчание, нарушаемое лишь скрипом карандаша инспектора Грэхема, который записывал содержимое карманов Морелла.
Доктор Фелл рассеянно выдвинул ящик шахматного столика. Обнаружив в деревянной коробке с выдвижной крышкой шахматные фигуры, он все с той же неподдельной рассеянностью стал возиться с ними. Он поставил на доску короля, ладью и слона. Взяв пешку, он принялся крутить ее в руках, подбрасывать и ловить на раскрытую ладонь. Поймав ее в третий раз, он внезапно отбросил фигуру и, словно его посетило внезапное озарение, с силой набрал в грудь воздуха.
— О Господи! — выдохнул он. — О Бахус! О моя древняя шляпа!
Инспектор Грэхем, писавший за столом, поднял голову.
— Пригласите мисс Айртон, Берт, — сказал он.
Констанс блестяще выдержала роль свидетельницы. Ее отец не поднимал глаз, как бы не желая смущать дочь, но настороженно слушал ее, ловя каждое слово.
Она рассказала, что в двадцать пять минут девятого увидела, как Морелл проникает в дом через окно. Как тут же вспыхнула люстра в комнате. Она рассказала, что сидела на берегу, лицом к морю, когда услышала звук выстрела. Как, вскарабкавшись на откос, побежала к бунгало и бросила взгляд в окно.
Далее беседа перешла к той сомнительной части показаний, которой научил ее Барлоу, и он затаил дыхание.
— Понимаю, мисс, — отметил инспектор Грэхем. Он все еще не расстался с подозрениями, но было видно, что рассказ Констанс произвел на него заметное впечатление. — Хотя кое-что мне пока не совсем ясно. Зачем сегодня вечером вы приехали сюда?
— Увидеться с папой.
— И вы не знали, что мистер Морелл явится сюда с той же целью?
Она вытаращила глаза.
— О нет! Понимаете, утром Тони уехал в Лондон. Я ожидала, что он вернется в Таунтон лишь поздним вечером… если вообще вернется.
— Но вот к чему я клоню, — нахмурился Грэхем. — Вы одолжили машину. Она вроде сломалась. Вы направились к бунгало и увидели на дороге мистера Морелла. Почему вы не окликнули его, не дали о себе знать?
Констанс смущенно опустила глаза:
— Я… ну, увидев его, я догадалась, с какой целью он приехал. Он должен был встретиться с отцом, чтобы поговорить… обо мне. И наверное, о свадебном подарке, который показался папе слишком щедрым для Тони. Я не хотела присутствовать при разговоре. Это поставило бы в неудобное положение и их, и меня. Так что я решила немного подождать, а потом зайти как ни в чем не бывало, словно я ничего не знаю.
Судья Айртон продолжал смотреть в пол. У Фредди потеплело на душе. Он испытывал профессиональное удовлетворение. Инспектор Грэхем кивнул.
— Да, мисс, — переборов внутреннее сопротивление, сказал он, — должен признать, что все это звучит достаточно логично.
Через двадцать минут все было кончено. Едва только Констанс завершила свое повествование, стремительно влетел местный полицейский судмедэксперт — он был общепрактикующим врачом и в полиции лишь подрабатывал. Свое опоздание он объяснил необходимостью присутствовать при трудных родах. Он зафиксировал, что кончина Морелла наступила в результате раны, нанесенной малокалиберной пулей, которая проникла в мозг, причинив мгновенную смерть. Пообещав, что с самого утра он первым делом займется извлечением пули, доктор Эрли приподнял шляпу, адресуясь ко всем присутствующим, и мгновенно исчез.
Тело Морелла было вынесено из гостиной. Фред Барлоу довез Констанс до Таунтона. Судья Айртон сказал, что у него нет возражений, если кто-то захочет здесь переночевать — и сегодня, и в любую другую ночь. Но в половине одиннадцатого, когда вся округа уже отходила ко сну, доктор Фелл и инспектор Грэхем вернулись в Тауниш.
Когда инспектор доставил доктора Фелла к ступеням «Эспланады», тот едва ли не в первый раз за последний час подал голос.
— И последнее, — сказал он, хватая Грэхема за руку. — Тщательно ли вы обыскали гостиную?
— Еще как, сэр!
— Каждую щелку, каждую трещинку?
— Каждую щелку и каждую трещинку.
— В которых, — продолжал настаивать доктор Фелл, — вы ничего не нашли, кроме того, что нам известно?
— Совершенно верно, доктор. Но, — многозначительно добавил Грэхем, — я позвоню вам утром, если вы не против. Я хотел бы немного поболтать с вами. О'кей?
Доктор Фелл согласился. Тем не менее пока он не испытывал удовлетворения. Поднимаясь по ступенькам отеля, в котором уже выключили освещение, и чьи лепные украшения были залиты лишь светом звезд, он с силой стучал по каменным плитам металлическим наконечником трости. Несколько раз он с упрямой решимостью покачал головой.
— Нет, нет, нет! — продолжал он бормотать. — Нет, нет, нет!
Глава 11
Так миновала субботняя ночь 28 апреля. В воскресенье инспектор Грэхем смог связаться с доктором Феллом лишь после полудня.
Для всех участников этой истории ночь прошла по-разному.
Инспектор Грэхем в очередной раз просмотрел свои записи, выкурил последнюю трубку и погрузился в здоровый сон.
Герман Эплби, адвокат, — он провел ночь в таком месте, где его меньше всего можно было встретить, — сняв часы и положив искусственную челюсть в стакан с водой, пошел спать относительно рано.
Фред Барлоу размышлял о Джейн Теннант и о том, что он услышал от Констанс Айртон. Подсознательно он склонялся к тому, к чему его всегда тянуло.
В большом белом доме на окраине Таунтона Джейн Теннант, ворочаясь с боку на бок, маялась беспокойным сном.
Констанс Айртон уснула лишь после двух таблеток люминала, найденных в аптечке в ванной. Возвращаясь в свою спальню, она остановилась у дверей Джейн и постояла, прислушиваясь к доносящемуся из-за дверей бормотанию. Констанс приоткрыла двери, вошла, бесшумно присела на стул у кровати и снова стала слушать. Затем, выскользнув из спальни Джейн, она вернулась к себе и, позволив себе пофантазировать, наконец уснула.
В некотором отдалении отсюда, в частном санатории, девушка, именуемая Синтия Ли, лежала без сна, широко открытыми глазами глядя в потолок.
Судья Айртон, облаченный в черную шелковую пижаму, сидел в постели, читая Фрэнсиса Бэкона. Блистательные сентенции последнего доставляли ему удовольствие. Удостоверившись, что провел за чтением предусмотренные четверть часа, он потушил свет и, засыпая, не видел никаких снов.
Последним, кто выключил свет, оказался доктор Гидеон Фелл. Пока часы продолжали отбивать ночное время, он сидел за столом в гостиничной спальне, куря черную трубку и время от времени набивая ее табаком, запах которого напоминал жженую щетку для чистки кастрюль. Когда над морем стал заниматься рассвет, комната была полна едкого дыма, и прежде чем отойти ко сну, ее обитатель наконец распахнул окно.
Так что полдень давно миновал, когда звонок телефона рядом с кроватью все же разбудил его.
Протянув руку, он снял трубку.
— Доброе утро, сэр, — не без ехидства сказал голос инспектора Грэхема. — Я уже звонил вам, но в гостинице сообщили, что вы дали указание не беспокоить вас раньше полудня.
— И теперь вы позвонили сообщить мне, — захрипел доктор Фелл, разражаясь утренним кашлем, — изречение Наполеона. Шесть часов сна для мужчины, семь для женщины и восемь для идиота. Черт бы побрал этого Наполеона. Я должен был выспаться.
Но инспектор Грэхем не стал ссылаться на Наполеона.