За пеленой дождя

Хидэ была еще более миниатюрной, чем ее сестра Юки, и старинного вида зеркало на подставке, которое она сейчас отставила в сторону, было тоже маленькое, почти игрушечное.

– Ну как? – глядя на мужа из спальни, спросила Хидэ. – Все удалось уладить?

– Да как тебе сказать…

Сэндзо положил на столик в столовой конверт и сел на циновку.

– Дайте мне, пожалуйста, шпильки, – попросила Харуэ и взяла в руки расческу. Затем, обращаясь к Сэндзо, сказала: – Мы сегодня топили ванную. Вы сильно промокли. Примите поскорее ванну.

– Что ж, ванна сейчас, самое подходящее дело. Уже все помылись?

– Я тоже совсем промокла, – отозвалась Юки, – и позволила себе принять ванну первой. Хидэ тоже помылась. Чай будем пить после ванны? – Юки стояла перед чайным буфетиком, против Сэндзо. На ней были белые поношенные таби.

– Я купил кое-что получше чая, – вспомнил вдруг Сэндзо. Он вытащил из портфеля бутылочку сакэ и поставил ее на стол.

– Вот, смотрите, что я купил! – По губам его скользнула улыбка.

– О! – воскликнула Юки. – Это уж и впрямь диковина! Хидэ! Знаешь, что он купил? Сакэ!

Вынув содержимое конверта, Сондзо громко сказал, чтобы могла слышать и Хидо:

– У меня здесь без малого тридцать шесть тысяч иен. Харуэ наклонилась к Хидэ и повторила ей сумму.

– Ну что ж, сколько есть, столько и ладно, – прошептала Хидэ, шаря руками по простыне и стараясь, видимо, собрать выпавшие, когда она причесывалась, волосы. – Выходит, что и зеленая яшма сестрицы и твой рубин – все пошло прахом.

– Стоит ли об этом жалеть, – спокойно сказала Харуэ. – Ведь все равно они бы до сих пор не уцелели.

– И то правда, – согласилась Хидэ. – По крайней мере мы сумели тогда уплатить земельную ренту… А дома у нас теперь сколько денег осталось?

– Одна купюра в десять тысяч иен и еще одна в тысячу иен…

– Пожалуй, этих денег нам и хватит, – сказал Сэндзо. – Бумажные деньги ненадежны. Поэтому, когда я покупал сакэ и получал сдачу, я попросил пятьсот иен дать мне серебром. Серебро – более устойчивая валюта.

Сэндзо вынул из кармана брюк кошелек и выложил на стол серебряные и медные монеты.

– Вам пора уже в ванную, – сказала Харуэ.

– Да, надо идти, – согласился Сэндзо. – А то вода остынет.

Вслед за стариком поднялась и Харуэ.

Когда она шла, старые циновки под ее ногами прогибались и от них исходил запах сырости.

– Да-а… зря, видно, пропала моя зеленая яшма, – заговорила сама с собой Юки. – Когда ее продали…

– Сестрица! – крикнула ей из спальни Хидэ. – Уберите, пожалуйста, здесь. И принесите сюда портфель.

Слышно было, как в ванной звякнула пряжка ремня Сэндзо и с шумом захлопнулась стеклянная дверь.

3

– Что это вы делаете, тетушка? – недоуменно спросила Харуэ, возвращаясь из кухни. Юки сидела за столиком в столовой и раскладывала монеты. – Право, тетушка, вы точно ребенок, – рассмеялась Харуэ.

– А вот хочу посмотреть, что такое эти деньги, – отвечала старушка. – Я впервые их так близко вижу.

Юки продолжала аккуратно выстраивать в три ряда серебряные и медные монеты и внимательно их рассматривать.

– Вот если бы их копить и копить и набрался бы миллион, потом десять миллионов… – улыбнулась Харуэ.

– Да, не дурно бы, – отозвалась старушка. – Ведь эти монеты принадлежали к той же компании, что и миллион и десять миллионов.

– Что и говорить, это было бы замечательно, – сказала Харуэ, тоже усаживаясь у столика. Потом, обращаясь к Хидэ, громко сказала:

– Матушка! Позднее вы тоже сюда перейдете, не правда ли?

Хидэ, надев очки, рассматривала документы, лежавшие в портфеле Сэндзо.

– Да, да! – ответила она.

– Что вы там так усердно рассматриваете? – спросила Харуэ.

– А? – переспросила Хидэ, она была туговата на ухо.

– Я говорю: что там за документы?

– Это копии наших метрик. Сэндзо взял их в районном муниципалитете в Токио и привез с собой.

– Хм… – произнесла Харуэ и перевела взгляд на сидевшую напротив Юки. – У нас нет настоящих рюмок для сакэ. Может, вон те чашечки сойдут?

Она достала из буфета четыре небольшие чашки.

– А зачем тебе понадобились рюмки? – не поднимая головы от стола, спросила Юки.

– Как зачем? Сакэ пить.

– А, ладно, сойдут и эти.

– Тетушка, вы собираетесь вечно рассматривать эти монеты?

– Да нет, я теперь задумалась о другом, – вскидывая голову, ответила старушка. – Когда продали мою зеленую яшму, я была в самом расцвете.

– Сколько лет назад это было?

– Давно. Очень давно. Пятьдесят лет назад.

– О, тогда вы еще были совсем молодой.

– Я бы, конечно, так просто не рассталась с яшмой, да ведь она была поддельная.

– Поддельная? Но дядюшка никогда этого не говорил.

– Мало ли чего он не говорил! Он твой рубин считал фальшивым, а мою яшму настоящей. Глупый он.

– Да нет, мне и другие говорили, что рубин искусственный.

– Кто же это?

– Моя хорошая приятельница, с которой я подружилась, работая сиделкой в больнице. Это она мне его отдала перед смертью.

– Ты, Харуэ, всю жизнь о ком-нибудь заботилась, ухаживала.

– Да, это верно.

– Вот и Хидэ, если бы не ты…

– Но и я в свое время немало позволяла себе. И разные слухи обо мне с дядюшкой ходили. Помню, как однажды я целых три месяца не являлась домой. Я. тогда очень рассердилась.

– Да, да. Это было, когда мы жили в районе Адзабу в Токио.

– И я тогда молодой еще была.

– Все говорят, что жизнь проходит быстро, словно сон. Но никто лучше меня не знает, какой это короткий сон.

– У вас завидное здоровье, тетушка.

– Да, я за всю свою жизнь ни разу не побывала в больнице.

– И слышите вы отлично. Стоит вам немного попить лекарства, как у вас снова все в полном порядке.

– Да, а купальный халат ты старику отнесла?

– Сейчас отнесу. – Харуэ встала и сняла с комода в столовой узел со свежевыстиранным бельем. Они с Юки взяли его из прачечной, возвращаясь из театра. – Как приятно!.. – прошептала Харуэ, разворачивая похрустывающий халат Сэндзо.

Юки снова с увлечением стала перебирать серебряные и медные монеты.

– Мой организм и в самом деле хорошо поддается действию лекарств, – рассуждала она вслух.

4

– Ну и пришлось же мне сегодня побегать, – сказал Сэндзо, входя после ванны в столовую и завязывая на ходу пояс халата;

– Устал, наверное? – спросила Хидэ, глядя из спальни на мужа.

– Представь себе, не очень, и это меня удивляет. О, время-то уже около одиннадцати!

– Вчера я легла после часа ночи, – сказала Юки. – И вдруг слышу – кричит иглоногая сова.

– Вот видите, сестрица, у вас очень хороший слух, – улыбнулась Хидэ.

Не слушая болтовни женщин, Сэндзо шагнул к веранде и, открывая стеклянную дверь в сад, сказал:

– Надо немного проветрить…

– Хидэ-сан боится, что налетят комары, вот мы и закрываемся, – сказала Юки. – Дождь не перестал?

– Нет, все сеет и сеет проклятый. Целый день моросит.

– Тетушка! – донесся из кухни голос Харуэ. – Я хочу побыстрей искупаться. Вы не поможете мне?

– Вот и покончено со всеми делами, – сказал Сэндзо, когда они остались вдвоем с женой, и, скрестив ноги, сел у ее постели. – Весь день я беспокоился, не забыл ли чего-нибудь сделать, но потом, садясь в Токио в электричку, почувствовал себя совершенно спокойным. Как никогда раньше, сегодня вечером я мог с чистой совестью смотреть в лицо любому человеку и никого и ничего не бояться. – Сэндзо говорил таким тоном, будто обращался к жене и в то же время рассуждал сам с собой. – Впрочем, я, кажется, не все сделал. Наверняка не все. Но надеюсь, это мне простится.

– Не побывал в больнице у Ямада-сана?

– Ты угадала. Нет, нет, я не забыл. Просто не мог к нему пойти. Говорят, что ему сде*лали уже вторую операцию, но он очень плох. Целых полчаса у него уходит на то, чтобы выпить стакан молока. Болезнь, видимо, перекинулась на горло. Мне мучительно жаль его, и потому я не смог заставить себя повидаться с ним. Думаю, что он поймет меня и простит.