Чарлстон

Офицеры Сиклза обливались потом в суконных мундирах и ругали чарлстонцев ленивыми южанами. Военные работали целыми днями, многих поражал тепловой удар. Чернокожие солдаты были и выносливей, и мудрей. При малейшем недосмотре они убегали с работ на тенистые аллеи и улицы возле доков, которые предстояло восстанавливать. Там был город в городе: там кипела жизнь, звучала музыка и не было стеснительных правил, установленных белыми. В этом городе черные обретали истинную свободу. Главную улицу именовали «Делай что хочешь» и поговаривали о белом парне, недавно прибывшем из села близ реки Эшпу. Новичок называл себя папашей Каином, вокруг него собиралась Союзная лига. Он без опаски выкладывал то, что лежало у него на сердце. Папаша Каин призывал поджигать дома вместе с их обитателями: хозяевами-белыми и предателями-неграми, которые служат им. Присоединяйтесь к Союзной лиге! Когда нас будет много, нас не одолеешь.

Чарлстонцев угнетал неизменный подъем ртутного столбика, хотя завоеватели и не подозревали об их муках. В домах с закрытыми ставнями разыгрывалась тяжелейшая за все время войны битва. Не было ни внезапных переломов, ни героических атак. Чарлстонцы сражались с непривычной для них бедностью. И не Сиклз с его солдатами были теперь врагами, а множество мелочей, которые раньше просто не замечались.

Дом Трэддов не был исключением. Вечерами Пинкни с тяжелой душой возвращался домой. С раннего утра он пропадал в чарлстонском Клубе легковооруженных драгунов и приходил оттуда усталый, подавленный, измученный жарой. Ему хотелось тишины и хорошего ужина, а вместо этого его угощали ссорами и жалобами.

Не кто иной, как генерал Сиклз, призвал чарлстонских ветеранов организовать клуб. Он нуждался в их поддержке, чтобы предотвратить опасность, вызревающую у доков. В городе было несколько таких клубов, и при каждом имелся арсенал, который охраняли ветераны. Смена длилась восемь часов. Генерал был уверен, что ветераны не повернут оружие против него и его полков. Все они бывшие солдаты и джентльмены, и все принесли клятву верности, что должен был сделать каждый южанин.

Только не Джулия Эшли. Ее было не запугать. Примерно раз в неделю офицер Объединенных Сил приходил в дом на Митинг-стрит с требованием, чтобы Джулия Эшли принесла клятву верности новым властям. Джулия принимала его в гостиной, сидя, подобно императрице, в кресле с высокой спинкой. Ее неподвижное лицо напоминало вырезанную из слоновой кости маску. Джулия молча выслушивала, как посланец мямлит свои инструкции, сухо отвечала: «Нет!» – и вставала в знак того, что аудиенция окончена. Если служака был настолько глуп, что принимался убеждать ее, она, не сказав более ни слова, покидала комнату.

Вскоре об упорстве Джулии заговорила вся округа. У Мэри было подавленное настроение, потому что Адам Эдвардс просил ее повлиять на сестру, но Джулия не поддалась на уговоры. Стюарт ужасно гордился своей тетушкой. От него не требовали клятвы, так как он бил еще слишком молод. Стюарт был задет. Он заявил, что непременно отказался бы. Мальчик повторял это вновь и вновь, пока Пинкни наконец слабым голосом не попросил его замолчать.

Но успокоить слуг было куда трудней. Они подстерегали его и жаловались на избыток работы и друг на друга. Они просили дать им новую одежду и денег, требовали, чтобы он разбирал их ссоры. Сложнее всего было с Элией. Дворецкий был недоволен, что слуги Джулии не подчиняются ему. В знак протеста он уходил из дома на много часов, объясняя свое отсутствие тем, что посещает школу. Пинкни не верил ему, но с запретами не спешил. А вдруг старик и в самом деле хочет научиться читать? К тому же Элия был собственностью Трэддов, и Пинкни отвечал за него. Слуга сохранил верность семье, и они должны быть благодарны ему за это.

Подобно Элии, Джо тоже надолго исчезал из дома, никак не объясняя своего отсутствия. Пинкни знал, что иногда он нанимается возить рабочих. Пинкни с неодобрением относился к этой затее, но считал, что не имеет права выговаривать своему младшему товарищу. Он допускал, что Джо тратит заработанные деньги в борделях на Чалмерс-стрит, прозванной улицей мулатов. Однажды он попытался предостеречь паренька от опасности подцепить сифилис, но отказался от своего намерения. При его словах глаза Симмонса пропали в густой сети мелких морщинок. Джо всегда так улыбался – не открывая рта, чтобы спрятать кривые, потемневшие от табака зубы.

По крайней мере, Джо не докучал ему. Пинкни был благодарен пареньку за это. За обеденным столом Симмонс неторопливо ел, не принимая участия в оживленном разговоре. Словно его тут и не было. Если Джо не уходил из дома по собственным делам, он всегда находил себе работу в каретном сарае или в саду. Он то чинил что-нибудь из старых вещей, найденных на чердаке, то выпалывал сорняки, которые пропустил Соломон. За работой он молчаливо жевал табак, сплевывая коричневый сок под кусты роз.

Маленькая Лиззи тоже не докучала Пинкни. Она была очень спокойной девочкой, но это-то и тревожило Пинкни. Лиззи весь день сидела в комнате одна. Выходила только к столу, и дважды, по воскресеньям, ее брали в церковь. Пинкни в это время оставался дома. За столом она, управляясь с ножом и вилкой под руководством Джулии, старательно очищала свою тарелку. Девочка вежливо отвечала взрослым, когда с ней заговаривали, не забывала сказать «спасибо» и сделать реверанс. Но она была ужасающе худа и вздрагивала, стоило кому-нибудь пройти мимо нее. Пинкни каждый день находил время, чтобы побывать у сестрички в комнате, но он не знал, как разговаривают с пятилетними детьми, а сама Лиззи молчала.

Пинкни решил пока ничего не предпринимать. Он ждал, когда пройдет праздник Четвертого июля. Вся деятельность Клуба драгунов в основном состояла в подготовке к этому дню. Сиклза предупредили, что папаша Каин призывает завоевать в этот день подлинную независимость, выкинув из города всех белых. Генерал нашел блестящий выход. Он предложил устроить в Уайт Пойнт Гарденс большое празднество с фейерверком. «Хлеба и зрелищ, – сухо сказал он своим подчиненным. – Этот лозунг работал на Цезаря, пусть теперь поработает на армию Соединенных Штатов». Посты ветеранов Клуба были ненавязчиво поставлены на всех улицах города; офицеры Объединенных Сил возглавили парад, которым открывалось празднество; они же наблюдали за солдатами и толпой после того, как парад закончился, пресекая потасовки и не позволяя уличным перебранкам перерасти в мятеж. День выдался жарким и крайне утомительным, но прошел мирно.

После праздника Пинкни надо было присутствовать в Клубе всего два раза в неделю. Теперь у него было больше времени для того, чтобы вникать в домашние неурядицы. Каждый вечер он сидел с теткой и матерью на веранде. Женщины часто говорили о Боге. Мэри цитировала доктора Эдвардса, Джулия – Вольтера. Пинкни не вмешивался в их спор.

– Я только выкурю сигару, если вы, леди, позволите, да подышу вечерним воздухом. – Он поставил стул спинкой к перилам и сел, скрестив вытянутые ноги. Глаза его были прикрыты.

Женщины прекратили спорить. Наступил долгожданный оазис тишины. Затем Мэри фыркнула.

– Вот так же сидел твой папа, Пинни. Иногда мы выходили на веранду после ужина. Он курил, и мы тихо сидели, пока не наступала тишина. Это было так успокоительно… Мне так его не хватает.

– Нам всем его не хватает, мама.

– Как бы я желала, чтобы все было, как прежде.

– Желаниями не оденешь детей, – отрезала Джулия. Она встала. – Пойду перелицую воротник на рубашке Стюарта.

– Пожалуйста, не уходи, тетя Джулия. Я хочу, чтобы вы, леди, дали мне совет.

Джулия вернулась к своему стулу.

– Меня беспокоит Лиззи. Она такая тихая, запуганная. Мне кажется, так не должно быть, хотя я ничего не понимаю в детях. Я всего лишь мужчина; вы, леди, должны мне помочь.

Мэри всплеснула руками:

– Пинни, я делаю все, что могу, но эти дети только расстраивают меня. Как мне быть? Учитель Стюарта уехал еще до войны, потому что он из Массачусетса. Недурное семейство, однако. Мне ничего не оставалось, как послать его учиться вместе с Алексом Уэнтвортом. Других учителей нет. А учитель Уэнтвортов слишком стар, и его не взяли на войну. Он уже не в себе. И Алекс тоже. Старику не управиться с ними.