За пригоршню астрала

— Эй, черный следопыт, на фига тебе этот гроб? — не слишком тая раздражение, с ленцой спросил Дима.

За окном ветер гонял через лужи украденные на Апраксином рынке обрывки оберточной бумаги.

— Угадай, — самодовольно ухмыльнулся Толик и принялся взглядом искать розетку. Его волосы вились медной стружкой, а лицо было красное, хотя и не загорелое. Но поскольку ни Дима, ни Наташа отгадывать не спешили, а Толика распирала гордость первооткрывателя, то он, даже не выдержав положенной драматической паузы, раскрыл карты. — Помнишь, мы заговоры публиковали? Так вот: одна старуха позвонила, говорит, что наши заговоры соседа не берут.

— Это которые я изобретал? — оживился Дима. Сама собой не сдержалась, наплыла лукавая улыбка.

— Ну. Так я ей сказал, что у меня хранятся оригиналы других заговоров — тех, которыми Джомолунгма Брежнева на ноги ставила. Подлинные. — Розетка оказалась за Наташиным плечиком. И еще на пути к розетке преградой стоял Дима.

— Сколько запросил?

— Пятьсот рублей за все.

Наташу такой поворот разговора не заинтересовал. Сумма не грела. Наташа сделала страшные глаза на замысел Толика протянуть рядом с ней грязный шнур к розетке. Следует уточнить: очень красивые глаза. С поволокой. Обворожительные.

— Джуна, — на автомате поправил Дима, — И она купилась? — в Димином вопросе отчетливо прозвучала нотка зависти. Кто бы мог подумать, что Толик способен проявить смекалку.

— Ну… Боюсь, продешевил… Короче, не могу же я заговоры тридцатилетней давности на компьютере набирать! Тогда и компьютеров-то не было. Поможешь сочинить? Деньги пополам. — Мимо ухоженной Наташи тянуть пыльный шнур к розетке Толик после некоторого колебания не рискнул. Вот бы хорошо, если бы секретарь отправилась в буфет выпить кофе. Но без Димы. Дима был Толику нужен.

— Тогда, вроде, и электрических машинок было — раз, два и обчелся, только механические. А лучше бы — чернилами от руки. На пожелтевшей бумаге. Если сочинять, то мне две трети. — Дима снова говорил с ленцой.

В ответ на деловое предложение Толик подчеркнуто громко захохотал. Наташа, заскучав, побарабанила холеными пальчиками по столу. Дима знал, что Толику некуда деться. Плохой уродился сочинитель из Толика. Пользуясь паузой, Наташа щелкнула пудреницей и полюбовалась на свое отражение в зеркальце. Впереди девушку ожидало несколько важных дел. Во-первых, отказать Диме, когда он решится пригласить ее куда-то там, потому что он герой не ее романа, и лучше они останутся друзьями. Во-вторых, конец рабочего дня в восемнадцать ноль-ноль. В-третьих…

— Две трети от пятисот получается бесконечная дробь, — подумав, возразил Толик, мучительно пытающийся отгадать, почему это Дима нынче такой несговорчивый.

— Лучше бы ты сказал, что у тебя припрятаны неопубликованные дневники Гурджиева. Круче бы слупили. Впрочем, сев на елку, по Деду Морозу не плачут. Округлим в большую сторону, — надменно пожал плечами Дима. Деньги его интересовали постольку-поскольку. Поскольку могли оказаться в его кармане.

— А вдруг она бы спросила имя-отчество этого… Буржуева?

— Редактору настучу, — пригрозила Наташа. Все-таки ей было обидно, что она выпала из разговора. Она относилась к девушкам, не привыкшим оставаться без внимания.

Зазвонил телефон. На АОНе нарисовался номер, и Наташа, брезгливо косясь на пыльную пишущую машинку, вернулась к секретарским обязанностям.

— Редакция газеты «Третий глаз», добрый день… Да… Ну, что вы… Увы, нет… Нет, спасибо, кольца, даже старинные, нас не интересуют. Мы не ювелирный магазин… Девушка, если вы продавать не собираетесь, то зачем вообще звоните?.. Написать о нем?.. Нет, боюсь, наших читателей это не заинтересует. Вообще-то, деньги нужны всем, не только вам… — Красивая белая рука Наташи карандашиком машинально чиркала на бумаге циферки с АОНа. — Девушка, поймите меня правильно: если бы вы собирались сообщить общественности про заговор сатанистов, или как у вас полтергейст налоговую инспекцию испугал, или, еще лучше, про лягушек-мутантов размером с собаку, типа они в канализации поселились… Дослушайте меня и не обижайтесь. То, что ваша семейная реликвия в темноте светится, никому не интересно… — Наташа отняла трубку от милого розового ушка и с грустью сообщила Диме и Толику: — Трубку бросила. Все-таки обиделась.

— Мне двести, тебе триста, талант должен быть голодным, — предложил Толик Диме. — А про лягушек в канализации мы две недели назад писали. — Говорил он торопливо, словно боясь, что его не выслушают до конца.

— Вчера тоже одна звонила, у нее старинные часы шли сто лет и вдруг остановились, — зачем-то поделилась первая девушка редакции.

Конечно, Дима предпочел бы, как в поговорке, миллион и королеву, но сегодня, видимо, был не лучший день и следовало довольствоваться предложенной суммой и потенциальной Наташей. Наташа правильно прочитала Димин взгляд и равнодушно сложила губки в тонкую линию. Предельно аппетитные, следует подметить, губки. За ней ухлестывали и сам редактор, и один мальчик с Валютной Биржи, и один широко известный белый маг, и помощник депутата, жаль, скоро новые выборы…

— Дмитрий, вот вы где, негодник! — В кабинет вплыла дородная дама, гремя рядами бус, как елка, — вокруг которой пляшут взрослые подвыпившие дяди, — стеклянными шарами. Полные губы поджатыми уголками должны были объяснить журналисту, что неприлично заставлять даму его искать. Отягощенный двумя перстнями короткий палец с облезлым маникюром нацелился Диме в грудь.

В закрываемую дверь проскользнул обрывок коридорного разговора:

— А обещали Конец Света!

— Обещанного три года ждут!

— Галина Алексеевна, мы же с вами на четыре договорились, — скорчил недовольную гримасу попавшийся Дима. Эквилибрист пера и ас слоганов, он нагло позволял себе обходиться с заказчиком на равных. Ведь в конечном счете от его гения зависело, что произойдет с целительницей в следующем номере «Третьего глаза». Вступит ли она в неравную схватку с сектой сатанистов и вызволит из их лап заблудшую многодетную мать; подскажет ли многодетной семье, где в огороде дедушка перед кончиной зарыл акции мясокомбината «Самсон»; спасет ли талантливую пятилетнюю девочку-пианистку от неизлечимой хворобы — младшенькую в многодетной семье.

— Дмитрий, народная медицина ждать не может, — кокетливо родила сквознячок ресницами дама. И этот сквознячок должен был означать, что делу время, а секретаршам — час. Пусть и таким смазливым. Хотя, если присмотреться, ничего особенного.

— Куда?! — возмущенным окриком пришпилила Наташенька к месту намылившегося ускользнуть Толика. — Ты это барахло мне на добрую память оставил? — Она правильно поняла ухмылочку дамы: у женщин свои секреты. Но враждовать с рекламодателями себе дороже.

— Народная медицина в прошлый раз «рыженькую» поленилась доплатить, — недвусмысленно напомнил Дима и отчужденно отвернулся к окну. Взгляд Димы невольно выцепил встречный взгляд из здания напротив. Старый вахтер дожидался, когда редакционные девушки, оставшись одни, начнут переодеваться.

— Я действительно лучше от руки, на желтой бумаге, — вяло махнул ладошкой Толик — дескать, оставьте меня в покое. И забормотал, чтоб не забыть: — Буржуев, Буржуев, Буржуев… — поправлять его не стали — бесполезно. Славился Толик в редакции талантом перевирать фамилии, даты и заголовки. Наивысшим спортивным достижением верстальщика был «День святого Огурея» вместо «Андрея». Молодая корректорша по робости исправлять не рискнула. Потом читатели долго донимали редакцию письмами с наказами поведать о загадочном празднике поподробней и растолковать, можно ли в этот день не поститься.

— Верни ее на место! — Наташа всерьез испугалась, что машинка так на ее столе и останется.

— Дык она ж тяжеленная! — бросил через плечо и искренне развел руки Толик. Ему хотелось уйти просто и достойно. Cлушать препирательства журналиста и клиента ему не хотелось. Потому что «рыженькая» его не касалась. Вот если бы Галина Алексеевна обратилась лично к Толику, например с просьбой сделать ее помоложе на предназначенной для публикации фотографии, или добавить что-то такое демоническое во взгляде…