Смотрящий по неволе

И опять не поверил дружеской улыбке Сергей Шрамов. Опять, выходит, торжественно вручают мешок сахара и зовут в светлое будущее. Опять со Шрамом кто-то играет, будто котенок с тампаксом. Сереге, как штрафнику, набухали полный фужер «Крувуазье». Серега принял на грудь янтарную жидкость одним махом, выгоняя из под кожи смертельный холод.

— Ты от нас Вирши подминать поедешь. Был городишко воровской, а сделался бычьий — неувязочка. Нужно вернуть жизнь на круги своя. Знаешь такое место районного значения под Питером? — похлопал Михаил Геннадьевич по плечу Сергея, — Место там теплое, перегонные аппараты стоят. Но не самогон, а нефть перегоняют, — «…Вот так вот будет правильно, — про себя думал главный папа. — Времени у пацана мало. На таком майдане, как Вирши, долго не живут. Вот и станет пацан рыпаться — списки эрмитажные быстрее искать, чтоб, значится, самому тему оседлать, а с нашего опасного паровоза соскочить. А мы ему аккуратно своего долгоносика в свиту зарядим. Надо будет подходящую кандидатуру подобрать. Вот так вот будет правильно…».

И ту в заведение вошла девушка. Походка, как перышко на ветру. Фигура оранжерейная. Глаза — карельские озера. До реформ на Руси такие девушки не водились. Такие девушки тогда в эмпайр билдингах икру ложками жрали, и сама Статуя Свободы им шестерила. Даже не поморщившись на труп, девушка глубоким гортанным голосом обратилась к главному папе. И тот сразу, хотя далеко не молод, из Михаила Геннадьевича превратился в Мишку Хазарова.

— Я что-то путаю, или ты сегодня идешь на мой концерт?

Северное сияние полыхало в глазах девушки. Знакомить девушку с Сергеем никто не рыпнулся. Не того фасона кадр. Да и ваще, хорошо, если месяц прокантуется на свете белом.

— Да-да, — свернув шею, чтобы спрятать нестандартное выражение от соратников, рывком поднялся с места главный папа. От него не ускользнуло, какими глазами облизал его подругу Шрам. «А может, другую карту из колоды следовало тянуть? Впрочем, нет, пустое, — вяло подумал папа, — все равно хлопцу больше месяца не протянуть. А вообще жаль. Нормальный пацан, правильный; и чего его на зоне потянуло из себя лоха корчить?» Докумекать мысль главному папе не дал вопрос Толстого Толяна:

— А со жмуриком что делать?

— Кажись, его погоняло — Ртуть. Ртуть, если учебник не лажает, тяжелее воды. Посему прячьте концы в воду. Аминь.

Глава 2

Я родился и вырос в Ростове

Под опекой дворовой шпаны.

Был кастет мой всегда наготове

И махоркой набиты штаны.

Городок Вирши и Питер разделяло сто километров железной дороги — два с половиной часа в битком набитой отстойными люмпенами электричке. Городок лежал на берегу реки и вонял, как выброшенная на берег и откинувшая ласты рыба. Вонь была особенная, оседающая в горле жирным приторным налетом. Сначала, когда только вышел из электрички, Шрам крутил носом. После пообвык. Городок вонял перерабатываемой нефтью, то есть вонял деньгами. А еще говорят, что бабки не пахнут.

Городок почти спал. За пешую прогулку от вокзала Сергею встретились: на рогах хиляющий до хаты пролетарий с расквашенной мордой; стая устремленно рулящих куда-то еще по летнему легко разодетых девиц шлюшного норова, не иначе, как на танцульки; и два гопника с шакальим блеском в глахах. Обтявкав взглядами Шрама, гопники предпочли пройти мимо без проволочек, и свернули в темный переулок. Авось там попадется кто-то побезобидней.

А ведь внешне Шрамова шибко крутым не назовешь. Обыкновенный тридцатилетний дядька. Не толстый и не худой. Темноволосый и нос немного картошкой. Да вот есть что-то такое железное во взгляде. Да морщины резче очерчены. Да в фигуре что-то… непреклонное, что ли?

Наконец Сергей вышел на одну из главных улиц. Здесь уже была цивилизация. Изредка шастали машины, по своим делам топали редкие прохожие. Топал по своим делам и Серега Шрамов, беспечно размахивая нетяжелым полиэтиленовым пакетом.

Шрамову городок показался похожим на псарню, где между коблами идет вечная драчка за пайки. И эту навозную кучу ему предстоит превращать в правильный воровской цветушник? Михаил свет Геннадьевич не обмолвился, но рикошетом Серега прослышал, что двое человек здесь уже зубки обломали. Шрам заслан третьим.

Наверное, те двое не с той стороны ниточки искали. А что тут мудрить козырно? Город пах нефтью, а это значит, что Сергею прийдется измазать руки по локти в черном золоте. И скорее всего кого-нибудь придется в этой же жиже утопить.

Тускло светились витрины запертых магазинов, зато помпезно пылали холодным неоновым огнем вывески. Шрам с любопытством вертел головой — ему здесь жить. Магазин мужской верхней одежды «Фаворит», «24 часа», «Спортивная обувь», кафе «Чародейка» — закрыто, работает до 23.00, «Пункт обмена валюты» — тоже закрыт. А вот и то, что Сергей искал.

Лишенная всяких художественных наворотов скромная табличка «Баня». Даже в общем неоновом фейерверке не сразу и различимая. Зато дверь — броня крепка. Такую дверь не постеснялся бы примерить и средней руки банк. И самое важное — верная примета, что в теремочке кто-то обитает. Третье окно на втором этаже распахнуто настежь, и от туда надрывает динамики магнитофон:

Шрам переждал, пока мимо не спеша продиффилирует ментовский бобик и от души кулаком несколько раз громыхнул в железную броню. Колокольный гул поплыл по этажам внутри здания. Из третьего окна на втором этаже продолжало шуметь на всю округу:

Шрам выждал с минуту и повторил вечерний звон. Вторая попытка оказалась удачней, и дверь, отлязгав отпирающимися запорами, с внушительным скрипом отворилась.

— Закрыто, — не миролюбиво прогундосил в образовавшуюся щель кто-то.

— Я хорошо отмаксаю, — подчеркнуто вежливо предложил Сергей.

— Мест нет, — не клюнула на предложение та сторона, а голос стал еще гундоснее.

Тогда, полагая, что правила приличия соблюдены, Шрам за ручку от души дернул дверь на себя и таким манером выволок вцепившегося с той стороны в дверь банщика пред светлые очи.

— Ты че, опух!? — взвыл банщик уже не гундосным, а совсем другим голосом. Как в липком коктейле, в голосе один к трем мешались борзость и страх. Белый мятый халат на банщике вспомнил те времена, когда его регулярно крахмалили, и встал дыбом.

Сергей взял хама за грудки и отодвинул от входа, а сам вошел внутрь. Без комментариев.

Внутри ему понравилось. Светленько, чистенько, клубничным мылом вкусно пахнет. Насвистывая какую-то хулиганскую чепуху типа «Цыпленка жареного», Сергей прогулочным шагом двинулся вдоль выкрашенных в стерильный цвет морской волны дверей при табличках «Кастелянша», «Мозольный кабинет», «Гардероб», «Директор»…

— Закрыто! — догнал и засеменил сзади банщик. В коктеле его голоса убавилось борзоты и прибавилось страха.

— Уже нет, — вполне объективно отрезал Шрам, с любопытством осматриваясь, как на экскурсии в Третьяковской Галерее. Всюду белый кафель и в нем северным сиянием бликует свет неоновых ламп. В закутке ларек с гигиеническими прибамбасами: шампуни, лосьены и мазь против грибков. Тех грибков, что грибники собирают между пальцами ног.

— Мест нет! — заныл банщик, жалкий и потный в своем мятом халатике. А ведь на голову выше Сергея, и халат на животе не сходится. Пышные телеса трясутся при каждом семенящем шаге, не человек, а студень.