Смотрящий по неволе

Игорь Чубаха, Александр Логачев

Шрам и Нефтяной Монастырь, или Смотрящий поневоле

Блатной романс

Роман публикуется в авторской редакции.

Генеральный консультант сериала — Таймырская организованная преступная группировка. Все запутки и действующие фраера, пацаны и отцы в этой телеге придуманы от фонаря. Всякое совпадалово — конкретная лажа.

Глава 1

А я рожден под знаком рыб в начале марта,

Когда весна башку могла бы задурить.

Но мне не выпало, друзья, такого фарта —

На дискотеке клевых девочек кадрить.

На самом деле все происходило не так.

На веслах распоряжался Сидор. Он греб с упорством, достойным затюканного завлабом вырвавшегося в отпуск инженера. На голове Сидора плющилась глупая панама. На носу Сидора прели старомодные очки. На плечах Сидора пропитывалась потом выцветшая штурмовка. И даже золотая фикса в щедро улыбающейся пасти Сидора сверкала не тревожно, а как лампочка за стеклом родного окна.

Карпович развалился на носу лодки, вальяжно жмурясь, будто барин, и отмахиваясь от льнущего гнуса подвявшей ивовой веткой. На дородном рыхлом подбородке Аристарха Карповича колосилась и играла на солнце радугой рыжая щетина. И казалось, что Аристарха Карповича абсолютно не колышет, успеют ли путешественники до темна добраться до обещанного ним «пологого бережка с хибаркой».

Солнце болталось низко над лесом за спиной стерегущего руль Сергея. Руки и ноги Сереги сладко гудели, он только минуту назад уступил весла Сидору. А еще минет пятнадцать минут, и солнце булькнет, если не промажет, в реку, или зароется в лесную чащу.

— Господи, как жрать-то хочется! — сплюнул перемешанную с потом слюну за борт Сидор.

— Вот ведь как, Сидор, я тебе про благородное искусство толкую, а ты меня перебиваешь гнусным требованием «Жрать!», — докучливо поморщился Аристарх Карпович, — Впрочем, я не обидчив, и по сему продолжу. Итак, Андрон Петрович Горбунков, тот, который закадычный приятель Василия Парамоновича и шурин Эдуарда Ивановича, оказался самым печальным образом причастен к великой государственной тайне. А всему виной щепетильность старого дурака. А самое грустное то, что все записи Андрона Петровича попали в руки нечистоплотных господ. И доныне господа эти лихо шантажируют некогда бывших и по сей день оставшихся ответственными товарищей.

— А пожрать все-таки не помешает, — как заведенный, продолжал месить веслами зеленую воду Сидор. Хотя он сидел лицом к Сергею, глазами с Серегой не пересекался. То насторожено шерстил вниманием спускающийся по обоим берегам косматый лес, ожидая, когда ж наконец покажется заветный приют. То щурился на солнце, дескать, долго ли еще этот бублик будет действовать на нервы?

— И тут должны появиться мы. Так сказать, археологи от имени справедливости, — как бы не замечая зуда Сидора, продолжал млеть в последних лучах солнышка Аристарх Карпович, — И объявить нечистоплотным господам, дескать, отдайте нам по хорошему все бумаги: кто, когда, по чьей команде наших Врубелей с ихними Рубенсами за границу переправлял? Потому как указывать ответственным товарищам пришло наше время.

А деревья по берегам бодались ветками и кронами. А вода мурлыкала, целуя весла. И такая вокруг, не смотря на сосущий желудок голод и осаждающий кожу гнус, струилась, курилась и марилась лепота, что хоть песни сочиняй. Да нельзя было расслабляться. Сергей сразу смекнул, с какого это лешего Аристарх Батькович разоткровенничался. Типа, приглашает Серегу под крылышко, торжественно вручает мешок сахара и зовет в светлое будущее. Ой, не верил Аристарху Батьковичу рулевой Серега и имел к тому веские основания.

Меж тем солнце накололось на верхушки деревьев. И почти одновременно по правому борту подплыли, как обещал Аристарх Карпович и «пологий бережок», и «хибарка одного доброго мужика». Угрюмый, крытый ржавой корой сруб без окон.

Лодка повернула носом на девяносто градусов. Вода вокруг весел запуржилась придонным илом и водорослями. И здесь Сергей маху дал. Больше беспокоясь, чтобы не замочить нехитрый скарб, перестал пасти спутников. А ведь ни в коем разе нельзя было верить Аристарху Батьковичу. Ведь чересчур настырно кликали Аристарх, по прозвищу Каленый, и Сидор, прозванный Лаем, с собой Серегу в рывок, хотя тот корчил из себя последнего лоха.

А на фига с собой брать в бега лоха? А?! Вот то-то и оно.

Имел ли Серега шансы? Если бы Лай был терпеливее, слушался Каленого, то хрен с укропом. Они спокойно могли придушить Серегу сонного глухой ночью. Так нет же. Не башкой соображал Лай-Сидор, а кишками.

Сергей отыграл ситуацию, уже когда скалящийся и захлебывающийся жадной слюной Сидор высоко занес над головой рулевого весло, а Каленый — если уж Лая не затормозить — перевольтовал из дырявого кармана бушлата в рукав заточенную алюминевую ложку.

Дело было вечером, делать было больше нечего, и Сергей плюхнулся, не концентрируюсь, не жалея шкуры и ребер, всем весом на левый борт, аж доски жалобно скрипнули. Лодка заходила ходуном, как батут. Голодный Лай, по ошибке решивший, что он банкует, взмыл в небо, последний раз хищно сверкнул фиксой и, сделав в воздухе ногами ножницы, спиной вздыбил воду. Ложка, которую хитро, из рукава, метнул Каленый, звонко цикнула об уключину и пустила круги за кормой. И пошла на дно серебряной рыбкой.

Серега и Каленый остались один на один. В глазах колотый лед. Во ртах привкус крови из закушенных губ. Сергей не знал, что сделает в следующий миг: бросится рвать ногтями врагу яремную вену или выковыривать глаза? Сергей полностью доверял вылупившейся внутри дикой твари. Дальше — ее работа, ее черед зарабатывать на билет в Питер.

И тут будто вечерний ветер запутался в полоскающихся у бережка зарослях камыша. Стебли захрустели, раздвигаемые околышами фуражек. А над рекой раздалось громко и беспрекословно:

— Всем оставаться на своих местах! Руки за голову! Сопротивление бессмысленно! — загавкал раньше срока мегафон из кустов, боясь, что беглые зэки порвут друг дружку. Это менты сглупили. Но все равно — мать-ити!

Каленый стал по водолазному, спиной вперед, клониться за борт. И тогда прыснули ментовские калаши. И фонтанчики с трех сторон побежали к лодке, чтобы встретиться под сердцем Сергея. А дальше Сергей Шрамов ничего не слышал. Он шурупом ввинтился в реку, и непрозрачные воды скрыли беглеца. Долго шевелил руками и ногами он, как саламандра перепончатыми лапами. Пока не кончился воздух, и в груди не закололо столь страшно, будто пырнули шилом.

Сергей Шрамов тряхнул головой, отгоняя воспоминания. На самом деле все происходило не так, как рисовал своим поганым языком человечек с погонялом Ртуть.

Откуда проявился этот георгиевский кавалер и к какому монастырю принадлежал, Сергей не ведал. Сергея поставили перед фактом. Он пришел на обыкновенную встречу, а здесь такое…

— …Да, мне это не нравится! — громко, на все собрание, вещал человечек с погонялом Ртуть, — Мне не нравится, когда спрыгивают трое, а потом двоих хоронят при попытке к бегству. И ведь приличных людей-то хоронят. Не хухры-мухры. Каленого и Лая хоронят, а Шрам объявляется в Питере, как ни в чем не бывало. Похоже это на суровую действительность? Вот и я считаю, что не очень! — человечек с погонялом Ртуть обвел присутствующих вопрошающим взглядом. Достаточно ли убедительно он задвинул тему? Слушают ли его внимательно?

Свет в зале был на половину потушен. Но и оставшихся люстр хватало озарить дюжину упакованных в крахмальные скатерти столов с расставленными приборами. На стене кабака красовалась почти обязательная фреска «Здесь была Алла Пугачева». Шут ее знает, может, действительно была. Однако сегодня в зале кроме «своих» ни кого не наблюдалось.

Папы сидели вокруг одного стола. Угрюмые по жизни. И вроде бы не выспавшиеся, будто жевали наболевший вопрос меж собой всю ночь, от зари до зари, да к окончательному мнению так и не пришли. И вот решили послушать человека со стороны. Человечка с погонялом Ртуть.