УЛЫБКА ДЖУГДЖУРА

Книг маловато, но стояли они на полочках опрятно, стройненько, над каждой полочкой было помечено: «русская классическая литература», «зарубежная», «книги Хабаровского издательства»… Отрадно было видеть заинтересованное отношение библиотекарей к своим обязанностям. Самое главное, чему мы порой не придаем значения, что стало для нас таким же привычным, как доступность хлеба – сколько хочешь, какого хочешь, повсюду, где только живут люди и причем самого дешевого, будто вырастить его ничего не стоит, – это наличие библиотеки в деревни, где и жителей-то едва наберется триста-четыреста.

Ночью пошел небольшой дождь, он продолжался и утром, когда мы с рюкзаками и веслами прошли по деревне к берегу. Люди еще спали, лишь кое-где в летних кухнях начинали дымиться печи. Уложив вещи, мы оттолкнулись и вышли на стрежень, отдавшись течению. Накрапывал дождик, и было немного грустно расставаться с жильем, людьми и немного тревожно перед дальней дорогой. Ведь если не найдем Ципанды и пройдем мимо, то перед нами почти на триста километров безлюдная река. Мало ли что может случиться: уйдет ненароком лодка, так и вовек не добраться до деревни пешком, или еще что… Но сидеть сложа руки не приходилось, река петляла, бросая воду от одного берега к другому, и надо было грести. Небольшие белые щитки, прибитые к столбам или деревьям по берегам, указывали фарватер. Берега здесь были пока знакомые, и на них имелись заметные ориентиры: баржа-нефтянка на отмели, залом с лодкой возле Маймакана, гора с осыпями, Хахари… Я мысленно прослеживал весь путь до вторых Крестов, но то, что казалось рядом, когда шли на моторке, словно бы отодвигалось, когда поплыли сплавом. Я успел проголодаться и соскучиться по чаю, пока мы дошли до баржи.

День обещал хорошую погоду, облака поднимались, редели, между ними появлялись голубые латки чистого неба. Леса, казавшиеся хмурыми, вдали голубели, а те, что рядом, отряхивали набрякшие от воды ветви. Повеселели и мы, словно наше настроение целиком зависело от состояния природы.

В этот день мы прошли только до Хахарей, одолев около пятидесяти километров. Все-таки лодка наша была слишком тяжела и непослушна для одного весла, и я натрудил себе руки. Хотя было еще светло, я решил заночевать в домике, потому что палаточка у нас бязевая и совсем не держала воды: случись дождь, не прошло бы и часу, как все на нас перемокло бы.

Поселок имел четыре домика и пустовал, а на полях выросла и полегла густая высокая трава. На яру поднималось несколько темных островерхих елей, возле них кусты необобранной красной смородины, такой рясной, что от ягод краснели ветви. Пока сынишка лакомился ею, а потом перетаскал в избушку рюкзаки, я нашел старую косу и намахал с полкопны травы. Она уже полегла, чуть пожухла и в самый раз годилась на подстилку. Я застелил ею все пространство пола между нарами, чтобы спать было свежо и просторно.

Грустно смотреть на покинутое людьми жилье. Умом понимаешь, что процесс укрупнения поселков за счет мелких необратим, что, переехав в Джигду, люди получили и новые добротные дома, и целый ряд иных преимуществ, которые государство может дать только крупным поселкам – свет, радио, школу, магазины, больницы, ясли, работу для жителей, культуру, а сердце не мирится. Жаль ему, что заросли травами пашни, заброшены охотничьи угодья, в запустении земля, с таким трудом отвоеванная у тайги. Зримо, будто наяву, представляю ту далекую пору, когда гоняли по Мае почту ямщики. Трещит мороз, в розовый туман садится солнце, и ямщик, а может, с ним и еще кто, едущий по надобности в Аян или Якутск, с надеждой посматривают вперед, на крутую осыпь горы, а потом видят белые свечки дымков, домишки на яру, и сердце ликует в предвкушении тепла, горячего чая, отдыха. Распрямится ссутулившийся от долгого и утомительного сидения на возу ямщик, махнет кнутом на лошадок, которые и без того уже ускорили шаг, потому что увидели жило, где будет и им защита от мороза, горсть овса, сенцо и сон под перекличку деревенских псов. А те уже заслышали перезвон колокольцев и громким лаем оповещают хозяев о появлении упряжки.

Деревни, станки поддерживали живую цепочку, на которой держалась связь России с далеким побережьем Тихого океана. Нынче они не стали нужны для России, их заменили радио, телефон, самолеты, но их исчезновение не на пользу району, в котором и без того поселки разделены горной тайгой более чем на двести километров: Аян, Алдома, Тукчи на побережье, Курун-Урях, Нелькан и Джигда за Джугджуром, и в западной части района – Аим. Пока что связь между этими тремя группами поселков только самолетами в зимнее время, когда возможна посадка на снег и лед, да летом по воде.

Мы долго сидели у костра, глядя, как темнеют к ночи ельники и хмурятся пустые избы. Сумерки накрывали землю, нагоняя в заброшенный поселок летучих мышей. Быстро темнело, а я не уходил, все высматривал, не покажется ли из чащи сохатый, следы его копыт я видел неподалеку на берегу заиленной старицы. Но он не пришел, наверное, чуял дымный застарелый запах хибарки и видел огонек костра.

Новый день выдался солнечным, с обильной росой, которую я утром начерпал прямо с травы ладошками, чтоб умыться наскоро и плыть. Оскальзываясь на крутой тропке, мы снесли рюкзаки к лодке и вышли на фарватер. От воды поднимался прохладный туман, и взъерошенная ветерком поверхность отдавала пронзительной синевой, с которой спорили острые всплески солнца, смотревшего нам в спину.

На косе, где мы стояли табором во время рыбалки, курился костер и толклись джигдинцы, вечером выехавшие сюда на рыбалку. Мы прошли мимо, торопясь наверстать упущенное и скорее достигнуть Крестой. Впереди показалась первая гряда желтых скал, она теснила реку вправо. Мы прошли по кромке, где кипуче спорили встречные струи, стараясь не приближаться к скалам, перед которыми кружилась и завивалась воронками черная от глубины вода. Здесь, у Крестов, уже ловят иногда осетров.

В Мае они водятся, но не в таком количестве, чтоб снимать запрет на вылов этой ценной промысловой рыбы. Мне рассказывали, что в Джигде один рыбак поймал их несколько штук, но был оштрафован за браконьерство на такую сумму, что до сих пор никто не помышляет о рыбалке на осетров. Зачем рисковать, когда полно другой рыбы – тайменя, ленка, хариуса…

Как и в прошлый раз, над Крестами кружили коршуны, а над тихими протоками и заводями поднимались на крыло выводки уток. Молодых уже трудно было отличить от взрослых, разве что они были менее осторожны и зачастую подолгу плыли перед лодкой, не желая подниматься, но и не подпуская нас близко. Не с нашим корытом соревноваться в скорости плавания с этими проворными ныряльщиками и пловцами.

Вот и вторые Кресты, возле них в Маю незаметно впадает маленькая речка Ичас. Опять громкий плеск воды на сшибе течения с отбиваемой от утесов водой, она вывертывается из черной глубины так, словно ее гонят оттуда насосами большой мощности. Кипит и пенится вода в грозных воронках, раскручиваемых здесь стремительным течением Маи. На моторках мы подплывали к скалам, когда рыбачили, а сейчас не посмели, чтоб не тратить попусту силы на единоборство с водой на нашей ненадежной и неуклюжей посудине.

Придерживаясь фарватера, мы быстренько скользнули на перекат и помчались мимо галечных отмелей, мимо молодых зарослей тальника и белых плавин – ошкуренных водой тополей, что зацепились в свое время лапами-корневищами за гальку, да так и остались лежать до будущей большой воды, вытянувшись вершиной вниз. Стремительно, как под колесами машины набегало под лодкой речное ложе, выстланное белыми и зеленоватыми валунами и галькой. Мелькала порой стремительная тень рыбы, на которую набегала лодка. Но вот постепенно нарастала глубина, вода темнела, течение гасло. Плес развертывался широкий и глубокий, и сумрачные ельники по сторонам словно бы сторожили его тишину.

Когда смотришь вперед, особенно на перекатах, то видишь узкие полоски отмелей, зажимающих реку, и гладкую воду. А оглянешься, отмели обрываются к воде круто, намывными галечными террасами, а вода ершистая от волны, и не надо нивелира, чтоб угадать падение воды – два-три метра перепада в высоте на полкилометра пути заметны на глаз.