Трехгрошовый роман

По дороге солдат пытался втянуть ее в разговор. Но она отвечала односложно. Возле трактира она отослала его. Зря он ее провожал. А между тем ей ничего не стоило, как ему казалось, дать какие-нибудь сведения, которые укрепили бы его положение у господина Пичема.

Как впоследствии показал хозяин, Суэйер около двух часов прождала в пустом трактире. Потом, не дождавшись Мэкхита, она пошла по направлению к докам. Она сказала хозяину, что пойдет навстречу господину, который назначил ей свидание. Но ей уже некому и нечему было идти навстречу.

Несколько часов спустя тело ее было выловлено из воды полицейским и двумя докерами.

ГОСПОДИН ПИЧЕМ НАХОДИТ ВЫХОД

Ввиду того, что Мэри Суэйер попросила Фьюкумби на обратном пути зайти к ней, чтобы присмотреть за детьми, и дала ему ключ, ему пришлось остаться ночевать у нее иначе она не могла бы попасть домой.

Наутро ее принесли. В лавку тотчас же сбежались соседи, так что солдату удалось уйти незамеченным. Труп положили на прилавок – на кровати в жилой комнате были навалены картонки из-под трикотажа.

От Фьюкумби Пичем своевременно узнал о смерти Мэри Суэйер и успел принять соответствующие меры. В первую голову он постарался выяснить действительную обстановку происшествия.

Он послал на разведку не менее тридцати нищих, которые принялись собирать сведения не только в Вест-Индских доках, но и на Малберри-стрит, в антикварной лавки Фанни Крайслер и Нанхеде.

Люди Пичема были на Малберри-стрит, когда туда впервые явилась полиция.

– Он узнал, что докеры около девяти часов видели особу женского пола, которая быстро шла по направлению к реке. После обеда Фьюкумби, зашедший на Малберри-стрит за детьми, чтобы переправить их к Фанни Крайслер, принес записку, в которой Mэк назначал Мэри свидание. Ребенок Мэри сжевал один угол этой записки. К вечеру у Пичема не оставалось сомнений, что тут имело место самоубийство.

Чтобы окончательно в этом удостовериться, он потратил целых два дня на справки, касавшиеся Мэкхита. Где он находился в момент происшествия, оказалось невозможным установить, но одно было совершенно очевидно: он в тот вечер не виделся с Мэри Суэйер. И все же одного его намерения встретиться с ней было на крайний случай уже достаточно, чтобы предъявить ему обвинение.

Твердая уверенность в том, что Мэкхит действительно непричастен к смерти Мэри Суэйер, была совершенно необходима, потому что, будь он в этой смерти повинен, он, несомненно, имел бы безупречное алиби. Он мог иметь его и так, к этому нужно быть готовым. Но, во всяком случае, он его себе не подготовил. А естественное алиби при всех обстоятельствах менее правдоподобно и убедительно.

Итак, Пичем пригласил хорошего адвоката, который взял на себя защиту интересов осиротевших детей Мэри Суэйер и передал в прокуратуру весь материал. Пичем имел возможность вмешаться в дело в качестве попечителя о бедных.

Адвокат по фамилии Уолли был вполне согласен с господином Пичемом во всем, что касалось алиби господина Мэкхита. Он сказал:

– Исходя из имеющегося у нас материала, я, как и вы, совершенно уверен в полной непричастности вашего зятя к смерти Мэри Суэйер. Вследствие этого я и мысли не допускаю, что у него есть алиби. Он, несомненно, будет нести чушь, вроде «ясиделвресторане», или «ябылвтеатре», или даже «янемогукомпрометироватьдаму». Последняя отговорка, насколько я понимаю, при создавшемся положении вещей особенно соответствовала бы вашим интересам. Настоящее алиби нужно создать, а создать его можно только в том случае, если в самом деле совершено преступление. Оно является составной, более того – основной частью преступного деяния. Возьмите хотя бы такую область, как политика. Когда, например, объявляется война, всегда имеется в запасе алиби. Не говоря уже о государственных переворотах. Виноват всегда тот, на кого напали. У напавшего всегда есть алиби.

Материал, переданный в прокуратуру, состоял из собственноручной записки Мэкхита, показаний бывшего солдата Джорджа Фьюкумби и показаний двух уличных нищих, которые могли присягнуть, что в субботу около девяти часов вечера они видели Мэкхита в обществе опознанной ими Мэри Суэйер в районе Вест-Индских доков.

ГОСПОДИН МЭКХИТ НЕ ЖЕЛАЕТ ПОКИДАТЬ ЛОНДОН

Мэкхит был арестован только в четверг на следующей неделе. Получив извещение Брауна, он вызвал жену в гостиницу, расположенную в восточной части города. О'Хара привел ее, и они поужинали втроем. О'Хара успел уже кое-что предпринять, но он слишком поздно узнал о случившемся. Фанни, как это ни странно, ничего ему не сказала, а между тем она не могла не знать о смерти Суэйер.

О'Хара успел до этого побывать у Брауна. Браун тоже слишком поздно узнал, что все случившееся имеет отношение к Мэкхиту. Следствие вел Бичер из Скотленд-Ярда, неистовая ищейка из тех, что, напав на, след, ни за что не бросят его. Бичер сразу же предположил самоубийство; опрос других владельцев д-лавок, а также ряд помещенных в «Зеркале» статей о последних мероприятиях Мэкхита, поставивших д-лавки в весьма стесненное положение, давали достаточно оснований предположить самоубийство. Но после решительных показаний Пичема, переданных адвокатом Ммли, Бичер предъявил незаконченное письмо Мэри Суэйер, найденное среди вещей покойницы. В этом письме Мэри признавалась, что она анонимно посылала куда следует имевшиеся у нее газетные вырезки, касавшиеся Ножа, и просила адресата отнестись к ней «хоть чуточку приличней». Письмо начиналось с обращения: «Дорогой Мэк».

О'Хара даже мог точно указать время, когда умерла Мэри: это произошло около девяти часов вечера. Как только он об этом заговорил, Мэкхит быстро поглядел ему в глаза. Девять часов – это было очень невыгодное время. В девять часов Мэкхит присутствовал на заседании правления ЦЗТ. Не только то, о чем говорилось на этом заседании, но и самое пребывание Мэкхита в конторе ЦЗТ ни в коем случае не должно было стать предметом огласки, иначе все мероприятия последних дней были обречены на провал. Блумзбери – добродушнейший щенок, но он наверняка не станет лгать суду и утверждать, что собравшиеся играли в бридж.

Итак, Мэкхиту оставалось только исчезнуть и отсидеться за границей до тех пор, пока Браун не замнет следствия или пока не будет закончено дело с Коммерческим банком. О'Хара считал, что Мэкхит должен вместе с Гручем и Фанни уехать в Швецию и заодно организовать там «закупки».

Что до здешних дел, то О'Хара требовал, чтобы ему была выдана доверенность, но Мэкхит предпочел выдать ее Полли; они еще немного поспорили, и О'Хара ушел.

Полли слушала с бледным лицом, ни о чем не спрашивая. Она поняла, что все происшедшее – дело рук ее отца. Что касается Мэри, то Полли была убеждена, что та утопилась только для того, чтобы отомстить Мэкхиту. Но прежде всего она ни за что не хотела отпустить Мэкки в Швецию с Фанни Крайслер.

После обеда они молча пошли домой. Когда она, раздеваясь, гневно заговорила о предстоящей поездке Мака с Фанни, он рассмеялся и тут же обещал оставить Фанни в Лондоне. Он утверждал, что Фанни путается с Гручем. Но подозрения Полли не рассеялись. Она верила Мэку во всем, но только не в том, что было связано с женщинами.

Поздно ночью он проснулся, услышав ее всхлипывания. Несколько минут она бормотала что-то невнятное, а потом, взяв с него слово, что он не рассердится, призналась, что около недели тому назад ей приснился глупый сон. Ей снилось, что она спит с О'Хара. Всхлипывая, она спросила Мэка, очень ли это скверно с ее стороны. Похолодевший от ужаса Мэк лежал неподвижно.

– Видишь, – сказала она, – теперь ты на меня сердишься. Лучше бы я тебе ничего не рассказывала, лучше никогда ничего не рассказывать. Разве я виновата, что мне снятся сны? И кроме того, это продолжалось очень недолго, и еще неизвестно, был ли это О'Хара. Может быть, это был вовсе не он. Я решила, что это он, только когда проснулась, и очень испугалась. Я ведь ни с кем, кроме тебя, не хочу спать. Но за сны свои я не отвечаю. А потом я подумала: ты не поймешь и еще, не дай Бог, вообразишь, что я интересуюсь О'Хара, а на самом деле ничего подобного. Он мне совсем не нравится. Ну, скажи, что ты не сердишься, Мэк! Я такая несчастная! Зачем мне это приснилось? Если бы ты не уезжал, я бы тебе вообще ничего не сказала. И мне с тех пор больше не снились такие глупости, ни одного разу. А если и снились, то только про тебя.