Мистер Бирдринкер

В этот день Вальдемар не завёл ни одного нового знакомства и вернулся домой усталым, злым и голодным. На завтра ему предстояло последнее, самое длительное путешествие в далёкий подмосковный город Рукавинск.

Глава седьмая,

в которой наших героев встречают хлебом, солью и

многим, многим другим

Глухая российская деревня. Изба одино-

кой старухи. Вдруг отворяется дверь и

на пороге возникает немец:

— Бабка! Млеко, яйки, шнапс!

— Откуда, милок! Давно уже последнее

съели.

— Да ты что, старая! Это ж я вам гума-

нитарную помощь привёз!

Анекдот

Дорога в Рукавинск была долгой и тернистой. При этом особенно не повезло Максиму, имевшему неосторожность ещё по пути на склад усесться рядом с американским фотографом Джоэлом, тут же рьяно принявшимся обращать его в христианство. Поняв, что три часа подобного полоскания мозгов он не вынесет, несчастный интерпретёр не нашёл ничего лучшего, как сказать фотографу, что свежеуслышанные мудрые слова вернули его заблудшую душу на путь истинный и что теперь он от макушки до тапочек принадлежит Иисусу и будет молиться и, разумеется, причащаться при каждом удобном случае. Наивный полагал, что теперь проповедник наконец-то отвяжется, но христианин, окрылённый эффектом своей речи, решил закрепить достигнутое и немедленно достал откуда-то огромных размеров Библию, после чего всю оставшуюся поездку новообращённый был вынужден выслушивать различные фрагменты Нового Завета, причём заботливый Джоэл внимательно следил, чтобы ни одно священное слово не ускользнуло от его внимания. Очутившись на божьем складе, Максим сделал отчаянную попытку забраться в грузовик с грузом гуманитарной помощи, но его, проявив завидную сноровку, сумел опередить Ромуальд, тоже решивший наконец дать отдых своим органам слуха. Стиснув зубы, бедняга с видом обречённого на смертную казнь побрёл назад к автобусу. И неизвестно, пережил бы он это последнее испытание, если бы Южинский, верный принципам странствующих философов, не согласился сесть на кресло рядом с проповедником и принять огонь на себя.

Уже через пять минут после того, как автобус тронулся с места, Вальдемар понял, что лучше бы ему угодить прямо на электрический стул. Первые полчаса он неимоверными усилиями ухитрялся переводить разговор в область фотографии, однако американец, оказавшийся на редкость упрямым, твёрдо задался целью приобщить ещё одного русского к христианству. Но Южинский не менее твёрдо решил сражаться до последнего сникерса, так что уже через час Джоэл не выдержал и в сердцах обозвал Вальдемара самым страшным ругательством, которое знал. Он назвал его КОММУНИСТОМ. Южинский от удивления даже поперхнулся сэндвичем, который поглощал во время пламенной речи иностранца в полном соответствии с известной басней о коте и поваре. Довольный произведённым эффектом Джоэл пояснил:

— Ты, как я убедился, являешься ярым материалистом. Следовательно, поскольку коммунизм основывается на материализме, ты являешься ещё и коммунистом.

Подобный подход привёл Вальдемара в восхищение и он, отложив недоеденный сэндвич, немедленно развил светлые идеи американца. Поскольку материализм в свою очередь базируется на логике, рассудил он, то всякий, прибегающий к логическим умозаключениям, то есть, к примеру, считающий, что дважды два — четыре, непременно должен являться закоренелым коммунистом. Запив столь мудрую мысль банкой спрайта, по рассеянности взятого им со столика проповедника, который всё не мог прийти в себя от мысли, что он — коммунист, и поэтому не обратил на это ни малейшего внимания, довольный переводчик в тишине и спокойствии закончил свой скромный ланч. До самого Рукавинска американец не проронил ни единого слова. Больше Вальдемар этого фотографа никогда не видел, но поговаривают, что вскоре Джоэл был замечен с красным знаменем на одном из зюгановских митингов.

Приём в Рукавинске превзошёл все ожидания как христиан, так и переводчиков. Не успели они выйти из автобуса, как к ним подбежал какой-то прапорщик, в свободное время подрабатывающий директором школы, и на чистом английском сказал:

— Всем хау ду ю ду. Плиз пойдёмте ту ючительская ту хэв диннер.

По дороге он объяснил, что последним приказом по гарнизону весь офицерский состав был обращён в христианство, так что теперь в доверенной ему школе вместо пионерских галстуков ученики будут носить нательные крестики установленного образца. Порадовавшись такому рвению в распространении слова Божьего, иностранцы вошли в учительскую, где заблаговременно были расставлены столы со всевозможными кушаньями. Но нежданное пиршество не было последним приятным сюрпризом этого дня. После того, как проповедники расселись и приступили к еде, школьное начальство, памятующее о том, что не хлебом единым жив человек, выпустило в пространство между столами стайку очаровательных девушек, услаждавших взор воинов Христовых различными медленными танцами, так что наши путешественники почувствовали себя настоящими султанами. Пообедав, разомлевшие американцы с неохотой отправились по классам читать проповеди. Повсюду царила чудесная атмосфера всеобщего благодушия и единственным облачком, омрачавшим эту идиллию, было необъяснимое отсутствие грузовика, бесследно сгинувшего где-то по дороге. Видя растущее народное недовольство, вызванное этим загадочным обстоятельством, проповедники пытались любыми средствами потянуть время: Айрин всем описывала немалое количество своих детей, при этом часто сбиваясь со счёта, а Гуффи направо и налево дарил отксеренные фотографии собственных не менее многочисленных girl-friend'ов, подозрительно похожие на журнальные вырезки с изображениями Мадонны и Шарон Стоун. Переводчики тоже зря времени не теряли. К примеру, Южинский, опять превратившийся в Уолтера Бирдринкера, уединился в одном из классов с местной девушкой, с которой он затеял долгий и содержательный разговор о Торе (как я уже говорил, Южинский был на редкость рассеянным человеком и частенько путал Библию, Тору и Коран). На самом интересном месте этой занимательной беседы в незапертую дверь просунулся любопытный нос одного из проповедников, который, к счастью, был очень близорук и туг на ухо, иначе Вальдемар наверняка остался бы без бонуса. Тем не менее, он подозрительно спросил:

— А что это вы здесь делаете?

— Да так, о жизни толкуем, — ответил Южинский и посмотрел на американца настолько честным взглядом, что тот смешался, пробормотал нечто невнятное и быстро исчез.

К счастью для миссионеров, вскоре у ворот раздался рёв грузовика, наконец-то привёзшего что-то гуманитарное. Из машины вышли водитель и взлохмаченный Ромуальд, не замедливший пролить свет на причину столь долгого их отсутствия. Дело в том, что они ухитрились заблудиться в запутанных улочках Рукавинска и решили спросить дорогу у первого встречного, оказавшегося заросшим щетиной мужиком неопределённого возраста. Поняв с третьего раза, что от него нужно, мужик согласился сесть в грузовик и показать дорогу, при этом Ромуальд, втянув ноздрями воздух, удивлённо подумал о странностях российской глубинки, в которой люди месяцами не бреются, но, тем не менее, регулярно душатся одеколоном. Что же касается мужика, то в белой горячке ему пригрезилось, что он — легендарный Иван Сусанин и его задача — завести проклятых империалистов в такие дебри, из которых им не дано будет выбраться. Но сей благородный замысел так и не осуществился, поскольку прыганье грузовика по местным колдобинам подействовало на организм кандидата в народные герои не лучшим образом и вскоре он был вынужден с позором ретироваться, так и не закончив своей миссии. Грузовик же, поплутав ещё пару часов, благополучно добрался до пункта назначения.

Весь обратный путь Вальдемар пробеседовал с одной девушкой из числа проповедников. О чём они говорили, я не знаю, но по окончании поездки Южинский подошёл к двум переводчицам, известным своей религиозностью, и грустно сказал: