Страница 6 из 25
Голос Умберто постепенно стал четче и выразительней, но этого никто не заметил.
– И что мне делать теперь? – спросил он под конец, вовсе не ожидая ответа. Хаген, у которого спина затекла от неудобной позы и в горле словно поселился морской ёж, думал лишь об одном: «Поскорей бы всё закончилось!» – Уйти? Фрегат не отпустит. С капитаном по душам поговорить тоже не получится, он вообще ни с кем разговаривать не хочет. Я запутался…
– А она? – спросил здоровяк, глядя на Умберто со странным выражением. – Ну, баба твоя… не признается, кто ей больше по сердцу?
Помощник капитана впервые за весь рассказ поднял голову, взглянул на своего несостоявшегося противника.
– Нет, – сказал он тихо и хрипло. – Она молчит.
– Ладно… – пробормотал верзила и встал из-за стола. Хаген смотрел в его удаляющуюся спину, не веря в свою удачу: неужели пронесло?! К ним подходили, хлопали Умберто по плечу, неуклюже и нескладно выражая сочувствие. Помощник капитана сидел молчаливый и безучастный. Когда Хаген вознамерился его поднять, совершить нелегкое дело удалось лишь с третьей попытки: моряк едва держался на ногах.
«Да, путь до причала будет долгим…»
– Ты молодец, что не стал с ним связываться! – шепнула у самых дверей одна из служанок. – Это же был сам Чокнутый Гарон! Говорят, он…
И тут девушку позвал хозяин. Хаген досадливо покачал головой: ему было интересно узнать, отчего здоровяк повел себя так странно, но, судя по всему, продолжение этой истории откладывалось на неопределенное время.
Впрочем, сейчас у него и так забот хватало.
… – П-подожди!
На темной улице не было ни души; ни одна лодка не потревожила серебристую гладь канала. Луна лишь краешком выглядывала из-за туч, но её робкого света было достаточно, чтобы различить шагах в десяти от двери «Весёлой медузы» бочку с дождевой водой, к которой и направился Умберто. Шел он медленно, держась за стену, но всё-таки умудрился не упасть.
Хаген наблюдал.
Весенняя ночь была холодна, и вода, должно быть, успела заледенеть – поэтому пересмешник невольно вздрогнул, когда Умберто опустил голову в бочку. Что ж, если помощник капитана хоть ненадолго придет в себя, его будет проще довести до причала, а то магус уже приготовился тащить на себе бесчувственное тело. «Всё равно завтра тебе никто не позавидует, – подумал он. – Или, может быть, уже сегодня. Капитан-то всё знает…»
От размышлений Хагена отвлекли плеск и шумное фырканье – «купание» закончилось. Умберто выловил из бочки соскользнувший с мокрых волос платок и направился к товарищу, чуть пошатываясь. Магус, довольный собой и удачным завершением переделки, в которую попал так неожиданно и странно, расслабился и утратил бдительность, поэтому уклонился от летящего в лицо кулака инстинктивно.
И лишь потом сообразил, что происходит.
– С-скотина! – Лицо Умберто исказила жутковатая гримаса, в глазах горели злобные огоньки. – Ублюдок кракена и медузы!
– Эй, полегче! – Хаген увернулся от нового удара. – Остановись!
Бесполезно.
Пересмешник запоздало подумал, что должен был это предусмотреть…
– Приуныли, ребятки? Давай, плетельщик, показывай своё мастерство!
Хаген склоняется над Умберто, будто желая что-то сказать ему на ухо, и одним ловким движением вытаскивает из-за пояса капитанского помощника кинжал. Рукоять удобно ложится в ладонь, лезвие прячется в широком рукаве, а потом он и впрямь шепчет на ухо Умберто: «Дернешься – убью!» Моряк, к счастью, пьян не до такой степени, чтобы не понять серьезность угрозы. Да кто угодно поймет, когда лезвие упирается в ребра!
Теперь – самое главное.
Навыками чревовещателя Хагену приходилось пользоваться не так уж часто, но его дядя и наставник в свое время потратил немало усилий, чтобы ленивый ученик развил и этот талант наряду с остальными. Что ж, не зря.
– Я н-не… не буду с тобой состязаться… – говорит Хаген, не шевеля губами, и никто из стоящих рядом не замечает обмана.
Умберто сидит, уронив голову на руки и пряча лицо в ладонях.
…потому что кто угодно взбесится, если ему приставить нож к ребрам и украсть голос, да ещё и рассказать такую сногсшибательную историю о несуществующей любви. Под конец, правда, Умберто ему очень удачно подыграл, тем самым введя в заблуждение не только моряков в таверне, но и самого Хагена: он напрочь позабыл о том, что произошедшее серьезно подмочило репутацию помощника капитана Крейна…
Одно хорошо – кинжал Умберто сейчас был за поясом у пересмешника.
– Прости! – Хаген снова отскочил, что не составило особого труда – ноги и руки слушались Умберто лишь от случая к случаю. – У меня не было другого выхода! Ты сам слышал, кто такой этот верзила – с ним не нужно было вообще связываться…
– Заткнись, урод! – прошипел моряк. – Как ты смел лезть мне в душу? Кто тебе дал право читать мои мысли?! Мои чувства к ней тебя не касаются! Да чтоб тебя Шторм прибрал!!
Словно наяву перед Хагеном возникло лицо Эсме, и он обомлел от неожиданной догадки. «Заступница! Я и впрямь натворил кракен знает что!»
– Я не… – Пересмешник осекся. «Не знал, не сообразил, не подумал» – всё это звучало сейчас неуместно и глупо. Сам того не понимая, он рассказал морякам в таверне чистую правду, и этим, возможно, оказал услугу капитану и помощнику, которые никак не решались объясниться друг с другом.
Медвежью услугу, естественно…
– Прости меня, – сказал Хаген, с трудом выдерживая взгляд Умберто, полный яда и ненависти. Судя по всему, он только что нажил себе врага. – Я не умею читать мысли, я просто… догадался. Это вышло случайно!
– Случайно! – повторил молодой моряк с издевкой. – Да с какого неба ты свалился на мою голову?!
– Если уж ты так заговорил, – ровным голосом произнес магус, которому эта перепалка нравилась всё меньше и меньше, – то не на твою голову, а на капитанскую…
– Плевать! – перебил Умберто… и прибавил то самое слово.
От неожиданности Хаген на миг застыл, а потом вдруг почувствовал себя мальчишкой-драчуном, готовым слепо броситься на обидчика, не думая о последствиях. Так случалось не раз: бросался, был нещадно бит, а потом уползал куда-нибудь в темный угол – зализывать раны и сбивчиво шептать угрозы шутнице-судьбе, отпустившей ему такой нелегкий жребий. Пересмешнику нравилось считать, что он давно перерос детские обиды – ещё бы, ведь у него оказалось столько товарищей по несчастью! – но прозвучало всего одно слово, и жгучее ощущение несправедливости вернулось.
Умберто взвыл от боли, когда Хаген перехватил его кисть и заломил руку за спину. Это было самое большее, что магус мог себе позволить, хоть удержаться на грани оказалось непросто: хотелось нажать чуть сильнее, чтобы плечо выскочило из сустава, чтобы лопнули жилы – а потом бросить этого молокососа здесь, на холодной мостовой, и уйти куда глаза глядят.
Пересмешник и сам не знал, что его остановило.
– Отпусти… – послышался слабый голос, в котором не было и тени угрозы. Хаген глубоко вздохнул, закрыл глаза.
– На первый раз я тебя прощаю, – сказал он негромко. – Будем считать, мне послышалось. Понимаю, тебе сейчас нелегко, но напиваться в такой дыре, да ещё и в такой компании…
– Не лезь в мои дела! – огрызнулся Умберто. – Ладно, я спокоен! Отпусти!
Хаген послушался, хотя извинение, на которое он всё-таки надеялся в глубине души, так и не прозвучало. Мгновение они смотрели друг на друга: Хаген – досадливо хмуря брови, Умберто – тяжело дыша и зловеще сверкая глазами… а потом, словно по команде, повернулись в сторону, куда указывал невидимый компас.
«Невеста ветра» звала своих матросов.
– Идти сможешь? – деловито осведомился пересмешник. Умберто одарил его косым взглядом и пробормотал что-то неразборчивое. – Не слышу?
– Обойдусь без твоей помощи! – рявкнул помощник капитана и двинулся вперед, стараясь не отклоняться от прямого курса. «Слишком уж близко к каналу, – машинально отметил Хаген, двинувшись следом. – Как бы не свалился…» Он быстро догнал своего «подопечного» и зашагал рядом; что-то подсказывало магусу, что скоро злость, овладевшая Умберто и на время прогнавшая хмель, вернется – и тогда молодому моряку обязательно захочется поговорить. Заставить пьяного замолчать очень сложно, а если у него есть повод жаловаться на жизнь…