Звёздный огонь

Наталия Осояну

Звёздный огонь

Шум моря

Весна приходит в северные земли поздно. Тусклым туманным утром, когда бледная плакальщица-луна ещё не исчезла с небосвода, невидимкой крадется долгожданная гостья мимо серых стен, наглухо запертых окон и хмурых сонных людей, кутающихся в теплые одежды. Никто не слышит её осторожных шагов, так они легки и невесомы, но совсем скоро она осмелеет: промозглый ветер с моря сменится легким теплым дуновением; на пригорках, где уже сошел снег, проклюнутся зеленоватые, почти прозрачные листочки, и распустятся белые цветы.

Однажды на рассвете запоет первая птица, вернувшаяся из дальних странствий…

Быть может, именно смена времен года и есть величайшее чудо из всех возможных? Если так, думала Фаби, то вечный рай рано или поздно превратится в обитель вечной печали.

…Дерево-дворец растет здесь не одну тысячу лет – вгрызается мощными корнями в самую сердцевину острова, цепляется за землю, словно страшась звездного ветра, который с легкостью смог бы выдернуть его и унести прочь. Когда-то этот ветер принес сюда скитальцев, заблудившихся в неведомых морях – гордые дети неба не знали, что временный приют вскоре станет для них единственным пристанищем, хотя и не превратится никогда в настоящий дом. Призрак прародины будет вечно витать над ними, питаясь потаенными слезами, горечью одиночества, тоской о несбыточном.

Корни уходят вглубь. Если спуститься за ними следом, то можно попасть в пещеры, где спят безымянные существа, лишенные памяти. Здесь царят тьма и тишина; изредка мимо дремлющих созданий пробегают слепые подземные мыши, даже не подозревающие о странных соседях, которые не издают запаха. Эти существа холодны, поэтому обитающие в пещерах змеи, белые и красноглазые, тоже ничего не чувствуют.

Они спят.

Они ждут…

Фаби очнулась; её колотила сильная дрожь, лоб и щеки покрывали крупные капли пота. Странный сон пришел к девушке средь бела дня, как бывало уже не раз, и теперь уповать на совпадение было глупо. «Что-то происходит, – подумала она. – Что-то происходит… со мной». Страх был подобен невнятному шепоту, раздающемуся где-то на самой границе сознания; отчасти походил он и на легкое прикосновение чьей-то руки в пустой и темной комнате.

Она глубоко воздохнула, зажмурилась: надо успокоиться, пока Ризель ничего не заметила. У принцессы достаточно тревог, не хватало ей служанки, грезящей наяву… и о чем?! О тварях, обитающих глубоко под Яшмовым дворцом, у которого, оказывается, есть корни, словно у дерева.

«Эльга, помоги! Я, кажется, схожу с ума…»

Фаби открыла глаза и поняла, что принцессы рядом нет.

С недавних пор Ризель завела обыкновение проводить много времени в Садах Иллюзий. Это было необычно, поскольку ранее Её Высочество предпочитала собственный сад, неухоженный и дикий – тот самый, где её едва не убил сумасшедший оборотень-пересмешник, решившийся отомстить Капитану-Императору за падение своего клана. «Я не люблю ложь, – говорила принцесса, когда кто-нибудь из придворных отваживался спросить о причине такого странного поведения. – А что есть иллюзия, как не обман?» Тем не менее, однажды Ризель целое утро просидела в беседке, расположенной на берегу большого озера, чью гладь усеивали бело-желтые водяные лилии, – и уже на следующий день эта беседка превратилась в её кабинет, занятый книгами и бумагами. Принцесса сидела на корточках перед низким столиком, читала отчеты своих подручных, писала письма и приказы, иногда переводила какие-нибудь древние рукописи. Для Фаби в беседке тоже нашлось место, чего нельзя было сказать о занятии: Ризель могла заговорить с ней, лишь завершив какую-нибудь работу, а до тех пор девушка была предоставлена самой себе. Она вышивала, читала, предавалась мечтам, а иногда дремала… впрочем, как раз последнее не приносило удовольствия из-за повторяющихся тревожных видений, о которых Фаби не решалась никому рассказать.

Вот и теперь она ненадолго провалилась в сон, а принцесса тем временем исчезла.

– Ваше Высочество! – позвала Фаби и почувствовала в собственном голосе страх. Неужели что-нибудь случилось? Нет, невозможно – это ведь Сады, здесь безопасно… С трудом уняв тревогу, она вышла из беседки и огляделась: кругом царило безмятежное лето, над кустами жасмина гудели пчелы, а где-то неподалеку играла гитара. Пальцы невидимого музыканта заставляли струны звучать то грозно и жестоко, то жалобно и щемяще; мелодия, исполненная светлой печали, была прекрасна до слёз. Фаби знала всех бардов, удостоившихся чести играть в Садах, но ни один из них не был способен на такое. Она, невольно позабыв о принцессе, свернула на тропинку, ведущую к озеру, и вскоре оказалась на берегу.

На камне у самой воды сидела девушка. У незнакомки, одетой в простое белое платье, были темно-рыжие волосы, заплетенные во множество косичек, украшенных монетками, кольцами и разноцветными лентами… а ещё у неё были крылья. Ослепительно-белые, большие – на зависть любому из ручных лебедей, обитавших на другой стороне озера, – и настоящие. Они были сложены за спиной, но то и дело подрагивали, когда музыкантша недовольно хмурилась или, наоборот, улыбалась.

«Я сплю, – подумала Фаби, ошеломленно отступая, будто опасаясь спугнуть восхитительное видение. – Она мне снится…»

Когда-то здесь уже жил крылан, но было это давно и закончилось плохо. «У него оказался буйный нрав, – с неохотой признался распорядитель Садов, устав от расспросов Фаби. – Его пришлось продать». Ещё удалось выяснить, что тот человек-птица обладал угольно-черным оперением. Диковатое существо, представлявшееся ей в фантазиях, было скорее птицей, чем человеком, и уж точно не имело ничего общего с прелестной незнакомкой, игравшей на гитаре куда лучше самого умелого из дворцовых бардов.

– …но я всё равно очень рада, – проговорил знакомый голос, едва пробившись сквозь очарование музыки. Фаби оглянулась и увидела Ризель: принцесса стояла спиной к озеру, держа за руку незнакомого магуса. На её появление оба не обратили внимания.

– И это самое главное, Ваше Высочество, – сказал магус. Седые волосы и бесстрастное лицо с жесткими чертами выдавали весьма почтенный возраст: триста лет, не меньше. Только разменяв четвертый век дети Неба начинали по-своему стареть, оставаясь при этом здоровыми и полными сил. На правой щеке незнакомца виднелся уродливый шрам – след давнего ожога, – и это примета была столь необычна среди высокородных аристократов, в чьем распоряжении всегда имелись целители, что Фаби сразу поняла, кого ей удалось встретить.

Это был Рейнен Корвисс, старейшина клана Воронов – Бдительных. Некогда он оставил своё семейство, отправившись в добровольную ссылку и тем самым приняв на себя одного наказание за то, что Бдительные не сумели излечить Капитана-Императора. С тех самых пор о нем ничего не было известно.

Теперь мудрейший Ворон здесь…

– Как поживает владычица наших сердец, королева Алиенора? – спросил Рейнен.

– День нашего с вами расставания, мэтр, был и последним днем, когда я видела королеву, – ответила Ризель тусклым голосом. Её лицо было бледным, глаза подозрительно блестели. «День расставания, – мысленно повторила Фаби. – Последний день…» Ещё одна тайна, случайно раскрытая в присутствии незаметного Воробышка: императрица заперлась в Садах после трагической гибели Амари, младшего принца, а ведь это случилось без малого три года назад… значит, Рейнен Корвисс не впервые появился во дворце.

– И всё-таки скажите, что на этот раз заставило известного отшельника прервать свой уединенный труд и вернуться? – спросила принцесса. Ворон улыбнулся и развел руками; его голос обладал столь богатыми интонациями, что Фаби невольно перестала замечать, насколько невыразительным кажется его лицо.

– Стремление к порядку иной раз заставляет делать глупости! Я случайно услышал о некоторых… э-э… скажем так, не очень добродетельных поступках Кармора, который в день нашего с ним расставания клялся памятью предков, что будет соблюдать мои предписания до конца своих дней – я тогда решил, что он, хоть и клялся письменно в силу своей немоты, делал это искренне. Однако на самом деле дорогой племянник решил, что недовольство предков – не столь тяжкое бремя. Моё появление застигло его врасплох… Впрочем, моя госпожа, это внутрисемейное дело.