Страница 80 из 192
Тем не менее, наступившая затем контрреформация привнесла в обращение с евреями не меньше суровости, чем протестанты. Традиционно папы, подобно другим князьям, использовали евреев и покровительствовали им. К моменту изгнания из Испании в Италии проживали 50 000 евреев, и это число быстро увеличивалось за счет беженцев. Этот приток вызывал проблемы, как в Венеции, но в целом политика папства оставалась неизменной. Павел III (1534—1549) даже поощрял поселение евреев, изгнанных из Неаполя (1541) и шесть лет спустя принял и марранос, пообещав защиту от инквизиции. Его преемник Юлиан III возобновил эти гарантии. Однако в мае 1555 года кардинал Караффа, Великий Инквизитор и бич евреев, диссидентов и еретиков, стал папой под именем Павла IV и немедленно изменил политику на 180 градусов. Не только в Анконе, но и во многих других итальянских городах, как находящихся под властью папы, так и других, христиане и евреи свободно перемешивались, но папа принял точку зрения Эразма, что влияние иудаизма несет смертельную угрозу христианской вере. Через два месяца после своего избрания буллой «Cum nimis absurdam» он приложил к Риму венецианское решение, и евреи были вытеснены на левый берег Тибра и окружены стеной. В это же время в Анконе он организовал изгнание марранос, причем двадцать пять человек из их числа были публично сожжены. Гетто стали возникать во всех городах, находящихся под папской юрисдикцией, и с 1562 года это слово стало официальным термином, употребляющимся в антиеврейских законах. Запылали костры из еврейских книг, причем не только в Риме и Болонье, но и во Флоренции. Пий V (1566—1572) был еще более свиреп, а его булла «Hebraeorum Gens» (1569) изгонял еврейские общины, в том числе такие, которые существовали еще с античных времен. В дальнейшем папы менялись, но папская политика удерживать евреев в пределах гетто в городах, находящихся под папской властью, и побуждать других правителей действовать таким же образом оставалась неизменной. Таким образом, гетто были введены в Тоскане (1570—1571), в Падуе (1601—1603), в Вероне в 1599 году и в Мантуе (1601—1603). В Ферраре герцоги отказались следовать этой линии, но согласились запретить евреям печатать книги. В конце концов единственным городом, который не создал у себя гетто, остался Леггорн.
Папство было не единственным государственным институтом, который ополчился на евреев. Сильнейшие монархии, которые традиционно считались самыми надежными покровителями еврейских общин, были одновременно и самыми неистовыми преследователями ереси. В значительной части Европы поднялась высокая волна антиреформации как реакция на возмущающие идеи первой половины столетия, как возврат к трезвому подходу и порядку; этой волной руководили сверху, но она имела широкую общественную опору. Это было движение против расизма, разрушительной деятельности и всякого рода нововведений. Евреев, особенно марранос, при этом расценивали как некий возмущающий элемент. Эти насильственно обращенные люди и их потомки, отрезанные от дисциплины ортодоксального иудаизма, кидались от одного движения к другому, включая анабаптизм, который власти ненавидели пуще всего, для них анабаптизм был обобщающим названием всякого рода религиозного неповиновения. У многих марранос вера состояла теперь из сложной смеси христианских и иудейских верований. Они были скептиками, иронически относившимися к Деве Марии и святым, насмехавшимися над образами и благочестивой практикой. Они имели собственное суждение о всякого рода властях. К марранос относились как к потенциальным предателям государства и еретикам. Доказательным примером этого служила ненавистная фигура Жоао Мигеца, герцога Нахоса, самого высокопоставленного из всех экс-христиан-евреев, который стал советником самого султана.
Контрреформация, как клерикальная, так и светская, была особенно подозрительной по отношению к иммиграции, составной частью которой были марранос. Власти познали на своем опыте, что перемещения евреев сулят неприятности. Они не имели ничего против сложившейся формации евреев, а вот пришельцы принесли с собой угрожающие им опасные идеи. Страх перед новым срабатывал на разных уровнях. Венецианская гильдия пекарей публично осудила пришельцев-иммигрантов: «Они идут по стопам лютеран и, похваляясь тем, что они натворили в христианской Германии… не жалеют усилий, чтобы разрушить нашу гильдию пекарей». В конце концов посол Карла V в Венеции предупредил республику, что, не сумев искоренить ересь, она спровоцирует «враждебность князей, желая завоевать дружбу народов… поскольку они не хотят, чтобы вассалы повиновались своему князю, и стараются разрушить всяческую власть и освободить народы». Нунций Пия V в Венеции, Джованни Антонио Факхинетти, без колебаний приписал военные поражения Венеции в войне с турками ее позорной неспособности искоренить евреев и еретиков, в результате чего войну против республики ведут теперь не столько турки, сколько сам Господь Бог, и республиканские власти должны спросить себя: «Чем наша страна прогневила Господа?» Власть любила еврея как создателя богатств и ненавидела его как носителя новых идей.
Однако обе эти ипостаси были двумя сторонами одной и той же монеты. Опыт показал, что приезжий еврей, который приносит дестабилизирующие идеи, с большой вероятностью несет и новые или более эффективные способы приращения национального богатства. История постоянно учит нас, что сам факт переезда и поселения на новом месте оказывает животворное воздействие на идеи и способы производства товаров, чем превращает эмигранта в более эффективную экономическую силу. Еще в VIII-VII веках до н.э. обнищавшие греческие пастухи и сборщики маслин, покидая свою древнюю землю, становились процветающими торговцами-колонистами в Средиземноморье. В XIX веке голодные шотландские горцы, обитатели ирландских болот из графств Клэр и Керри, полурабы из Польши, безземельные крестьяне из Меццоджорно превратились в предприимчивых граждан в Онтарио и Новой Зеландии, Бостоне, Нью-Йорке и Чикаго, на Среднем Западе, в Аргентине и Новом Южном Уэльсе. Да и в наши дни мы постоянно наблюдаем почти чудесный эффект, который производит переселение на Тайвань и Гонконг из материкового Китая, в Калифорнию и Австралию из Вьетнама и во Флориду с Кубы.
Реформация, контрреформация и религиозные войны разворошили европейский муравейник и разбросали маленькие предприимчивые общины во всех направлениях. Иногда, чтобы избежать беспокойства и преследований, они переселялись по 2 или 3 раза, прежде чем осесть окончательно. И почти всегда это приводило к процветанию их последнего пристанища. Часто утверждали (например, Макс Вебер и Р. Х. Тоуни), будто современный капитализм явился продуктом религиозных принципов, которые называли то «протестантской этикой», то «кальвинистской паникой спасения», причем в обоих случаях имелся в виду дух упорного труда и накопления. Но имеется ряд неопровержимых возражений против этой теории, и в настоящее время представляется более правдоподобным, что решающую роль играл фактор переселения, а не сектантские верования. Динамический импульс национальным экономикам, особенно в Англии и Нидерландах, а позднее в Северной Америке и Германии придали не только кальвинисты, но и лютеране, католики из Северной Италии и не в последнюю очередь евреи. Что было общим у этих общин переселенцев, так это не теология, а нежелание жить в условиях государственной регламентации религиозных и моральных идей в соответствии с установками церковной власти. Все они отказывались признавать церковную иерархию, отдавая предпочтение религиозному управлению при помощи конгрегации и индивидуального сознания. Во всех этих отношениях евреи были самыми характерными из различных категорий эмигрантов. Они отвергали клерикализм еще со времен разрушения Второго Храма. Они приняли конгрегационализм задолго до всех протестантских сект. Их общины выбирали себе раввинов, и эта специфическая форма руководства оказалась работоспособной благодаря отсутствию догматической теологии и благодаря духу интеллектуальной терпимости. И уж во всяком случае, они были большими специалистами по переселению. Всю свою историю они только и делали, что перебирались с места на место. Будучи с самого своего появления «пришлецами и поселенцами», они на протяжении многих поколений и в бесконечно разнообразных ситуациях отрабатывали столь важные для иммигрантов способности, как умение концентрировать свое состояние, чтобы его можно было быстро перебросить из опасного района в новое место жительства. И в этой их мобильности им помогали их профессии и ремесла, их народная культура и законы.