Страница 17 из 31
Это были счастливые дни, когда все выкупалось от закладчиков и мы покупали ("в будущее") голову сахара. Пенсия была 150 р. (в год 300 р.). Но какая неосторожность или, точнее, небрежность: получай бы мы ежемесячно 25 р., то, при своем домике и корове, могли бы существовать. Между тем доходило иногда до того, что мы питались одним печеным луком (свой огород) с хлебом. Обычно 150 р. "куда-то проплывут", и месяца через 3–4 сидим без ничего.
Как сейчас помню случай: в дому была копейка, и вот "все наши" говорят: "Поди, Вася, купи хлеба 1/2 фунта". Мне ужасно было стыдно ходить с копейкой, и я молчал и не шел — и наконец пошел. Вошел и сказал равнодушно мальчишке (лет 17) лавочнику: "Хлеба на копейку". Он, кажется, ничего не сказал (мог бы посмеяться), и я был так рад.
Другая мамаша (Ал. Адр. Руднева) по пенсии дьяконицы получала, кажется, 60 руб. в год, по четвертям года, но я помню — хотя это было незаметно для меня, — с каким облегчением она всегда шла за нею. Бюджет их держался недельно в пределах 3-5-8 рублей: и это была такая помощь.
Мне кажется, в старых пенсиях, этих крошечных, было больше смысла, чем в теперешних, обычно «усиленных», которые больше нормальных в 5 приблизительно раз. Человек, в сущности, должен вечно работать, вечно быть "полезным другим" до гроба: и пенсия нисколько не должна давать им полного обеспечения, не быть на «неделание». Пенсия — не «рента», на которую бы "беспечально жить", а — помощь.
Но зато эти маленькие пенсии, вот по 120 р. в год, должны быть обильно рассыпаны. 120 р. в год, или еще 300 в год — это 3000 — на 10, 30 000 — на 100, 300 000 — на 1000, 3 000 000 — на 10 000, 30 000 000 — на 100 000. "По займам" Россия платит что-то около 300 миллионов, и если бы 1/10 этих уплат выдалась в пенсию, то в России поддерживалось бы около 1/2 миллиона, может быть, прекраснейших существований!
Я бы, в память чудного рассказа Библии, основал из них "Фонд вдовы Сарепты Сидонской". И поручил бы указывать лица для них, т. е. пенсионеров, 1/2 — священникам, 1/2 — врачам.
* * *
Перипетии отношений моих к М.[149] — целая «история», притом совершенно мне непонятная. Почему-то (совершенно непонятно почему) он меня постоянно любил, и когда я делал «невозможнейшие» свинства против него в печати, до последней степени оскорбляющие (были причины), — которые всякого бы измучили, озлобили, восстановили, которых я никому бы не простил от себя, он продолжал удивительным образом любить меня. Раз пришел в Р.-Ф. собр. и сел (спиной к публике) за стол (по должности члена). Все уже собрались. «Вчера» была статья против него, и, конечно, ее все прочли. Вдруг входит М. с своей "Зиной[150]". Я низко наклонился над бумагой: крайне неловко. Думал: "Сделаем вид, что не замечаем друг друга". Вдруг он садится по левую от меня руку и спокойно, скромно, но и громко здоровается со мной, протягивая руку. И тут же, в каких-то перипетиях словопрений, говорит не афишированные, а простые — и в высшей степени положительные — слова обо мне. Я ушам не верил. То же было с Блоком: после оскорбительной статьи о нем,[151] — он издали поклонился, потом подошел и протянул руку. Что это такое — совершенно для меня непостижимо. М. всегда Варю любил, — уважал, и был внутренне, духовно к ней внимателен (я чувствовал это). Я же всем им ужасные «свинства» устраивал (минутные раздражения, которым я всегда подчиняюсь). Потому хотя потом М. и Ф.[152] пошли в "Рус. Сл." и потребовали: "Мы или он (Варварин[153]) участвуем в газете", т. е. потребовали моего исключения — к счастью, это мне не повредило, потому что финансово я уже укрепился (35 000), — нужно понять это как "выдержанность стиля" (с.-д. и "общественность"), к которой не бьшо присоединено души. Редко в жизни встретишь любовь и действительную связанность', и имя его, и дух, и судьба — да будут благословенны; и дай Б. здоровья (всего больше этого ему нужно) его "3".
11 июля 1912 г. (Мер. и Фил.).
* * *
Что это, неужели я буду «читаем» (успех "Уед.")?
То только, что "со мной" будут читаемы, останутся в памяти и получат какой-то там «успех» (может быть, ненужный) Страхов, Леонтьев, Говоруха бы Отрок (не издан), может быть, Фл. и Рцы.
Для «самого» — не надо и, м. быть, не следует.
11 июня 1912 г.
* * *
Что, однако, для себя я хотел бы во влиянии?
Психологичности. Вот этой ввинченности мысли в душу человеческую, — и рассыпчатости, разрыхленности их собственной души (т. е. у читателя). На "образ мыслей" я нисколько не хотел бы влиять; "на убеждения" — даже "и не подумаю". Тут мое глубокое "все равно". Я сам «убеждения» менял как перчатки, и гораздо больше интересовался калошами (крепки ли), чем убеждениями (своими и чужими).
11 июня 1912 г.
* * *
Будет ли хорошо, если я получу влияние? Думаю — да. Неужели это иллюзия, что "понимавшие меня люди" казались мне наилучшими и наиболее интересными. Я отчетливо знаю, что это не от самолюбия. Я клал свое «да» на этих людей, любовь свою, видя, что они проникновеннее чувствуют душу человеческую, мир, коров, звезды, все (рассказы Цв-а о мучающихся птицах и больных собаках, о священнике в Си-бири и о проказе, — умер, и с попадьей, ухаживая). Вот такой человек "брат мне", "лучший, чем я". Между тем как Струве сколько ни долдонил мне о «партиях» и что "без партийности нет политики", я был как кирпич, и он был для меня кирпич. Так. обр., "мое влияние" было бы в расширении души человеческой, в том, что "дышит всем" душа, что она "вбирает в себя все". Что душа была бы нежнее, чтобы у нее было больше ухо, больше ноздри. Я хочу, чтобы люди "все цветы нюхали"…
И — больше, в сущности, ничего не хочу:
И царства ею сокрушатся,[154] И всем мирам она грозит
(о смерти). Если — так, то что остается человеку, что остается бедному человеку, как не нюхать цветы в поле.
Понюхал. Умер. И — могила.
11 июля 1912 г.
* * *
Конечно, я ценил ум (без него скучно): но ни на какую степень его не любовался.
С умом — интересно; это — само собою. Но почему-то не привлекает и не восхищает (совсем другая категория).
Чем же нас тянет Б…? Явно — не умом, не «премудростью». Чем же?
Любованье мое всегда было на душу. Вот тут я смотрел и «забывался» (как при музыке)… Душа — обворожительна (совсем другая категория). Тогда не тянет ли Б. мира «обворожительностью»? Во всяком случае Он тянет душою, а не мудростью. Б. - душа мира, а — не мировой разум (совсем разница).
11 июля 1912.
* * *
Сколько праздношатающихся интеллигентов "болты болтают": а в аптекарских магазинах (по 2 на каждой улице) засели прозорливые евреи, и ни один русский не пущен даже в приказчики. Сегодня я раскричался в одном таком: "Все взяли вы, евреи, в свои руки". Молоденькая еврейка у кассы мне ответила: "Пусть же русские входят с нами в компанию".
— Ведь 100 % дает эта торговля! — сказал я, со слов одного русского "с садоводством" (видел в бане).
— Нет, только 50 процентов.
Пятьдесят процентов барыша!!
* * *
Русский ленивец нюхает воздух, не пахнет ли где «оппозицией». И, найдя таковую, немедленно пристает к ней и тогда уже окончательно успокаивается, найдя оправдание себе в мире, найдя смысл свой, найдя, в сущности, себе "Царство Небесное". Как же в России не быть оппозиции, если она, таким образом, всех успокаивает и разрешает тысячи и миллионы личных проблем.
"Так" было бы неловко существовать, но «так» с оппозицией — есть житейское comme il faut.
* * *
Пришел вонючий «разночинец». Пришел со своею ненавистью, пришел со своею завистью, пришел со своею грязью. И грязь, и зависть, и ненависть имели, однако, свою силу, и это окружило его ореолом "мрачного демона отрицания"; но, а под демоном скрывался просто лакей. Он был не черен, а грязен. И разрушил дворянскую культуру от Державина до Пушкина. Культуру и литературу…
149
*М. — Д. С. Мережковский (1866–1941), кризис взаимоотношений с которым отражен в статьях Розанова: "Трагическое остроумие" (Новое время. 1909. 9 февраля), "Мережковский против «Вех» (Новое время. 1909. 27 апреля), "Погребатели России" (Новое время. 1909. 19 ноября).
150
*3ина — 3. Н. Гиппиус (1869–1945), жена Д. С. Мережковского.
151
*…после оскорбительной статьи о нем. — Речь идет о статье Розанова "Попы, жандармы и Блок" (Новое время. 1909. 16 февраля).
152
*Ф. — Дмитрий Владимирович Философов (1872–1940), критик, близкий друг Мережковских.
153
*Варварин — псевдоним Розанова, под которым он печатался в московской газете "Русское слово" с 1906 по 1911 г.
154
И царства ею сокрушатся… — неточная цитата из стихотворения Г. Р. Державина "На смерть князя Мещерского" (1779).