Страница 70 из 77
Элинор отодвинула ногой мешок с песком, лежавший у двери, чтобы перекрыть нижнюю щель во избежание сквозняков, и, дрожа от холода, царившего в коридоре, подошла и входной двери:
– Кто там?
– Знакомая Билли, – ответил женский голос. Обладательницу его Элинор разглядеть в темноте не удалось.
– Проходите скорее, тут очень холодно.
Закрыв дверь, Элинор зажгла свет в коридоре и только теперь увидела вошедшую: одной рукой она прижимала к себе грудного ребенка, завернутого в одеяло, в другой держала небольшой потрепанный чемодан.
– А я помню вас! – воскликнула удивленная Элинор. – Я однажды видела, как вы разговаривали с моим мужем в одной пивной в Уайт-холле.
Это произошло в тот самый день, когда родилась Аннабел. В памяти Элинор не стерлись печальное выражение личика девушки, умоляющий взгляд, ее тоненькая фигурка в коричневом пальто, бессильно опущенные плечи. От нее, казалось, исходила некая аура отчаяния. Элинор не забыла, и как девушка припала головой к плечу Билли, и как он почти грубо оттолкнул ее.
– Кто там?
В дверях комнаты появился Билли с номером „Дейли телеграф" в руке.
– Пэт! Что ты тут делаешь, черт возьми? – Билли попятился назад, в комнату, женщина вошла следом. Элинор показалось, что он испуган – разом ощетинился, занервничал.
Девушка окинула взглядом Билли. Он стоял перед ней в поношенной вязаной куртке, ковровых шлепанцах, без галстука.
– Дома ты выглядишь вовсе не сердцеедом, Билли, – негромко и как-то глухо произнесла она. – Я же говорила, что принесу ее к тебе, если ты сам не придешь. – Она повернулась к Элинор. – Это его ребенок, – и кивком указала на маленький сверток, что держала в руках.
– Как ты посмела прийти сюда! Как ты смеешь предъявлять мне эти смехотворные обвинения! – загремел Билли.
– Тише! Ты разбудишь девочек, – машинально остановила его Элинор, чувствуя, что сердце сжимается у нее в груди.
Уже долгие годы она подсознательно страшилась, что в один прекрасный день подобная сцена произойдет, что когда-нибудь Билли не удастся выйти сухим из воды. Ей было совсем нетрудно поверить этой девушке, от слов которой на нее повеяло какой-то сюрреалистической неизбежностью, как будто ей, Элинор, уже доводилось пережить такой эпизод, хотя она ожидала увидеть его героиней какую-нибудь многоопытную, стреляную хищницу, а не эту девону с измученным лицом.
Стоя посреди комнаты и по-прежнему прижимая к груди крохотный сверток, девушка заплакала – тихо, безнадежно.
– Я знаю, Шорти говорил тебе, что я родила, Билли. Он приходил ко мне в больницу, принес пару яиц. Я каждый день ждала, что ты придешь… – И тут слезы прорвались рыданием. – Но… ты ни разу… – едва выговорила она.
– Чего ты хочешь, черт побери? – грубо спросил Билли.
– Я не могла дольше оставаться в больнице, Билли. И в общежитие я не могу прийти с ребенком. И домой тоже… Отец просто убьет меня. Я не знаю, что делать. Ты поможешь нам, Билли? Ты позаботишься о нас? Ты ведь столько раз обещал!
– Ты не имеешь никакого права приходить сюда и портить мои отношения с женой, – был ответ.
Лицо девушки словно окаменело. Она обернулась, чтобы взглянуть на Элинор.
Элинор также окинула ее взглядом. Поношенное коричневое пальто девушки не могло скрыть ее по-детски худенькой фигурки; она еще не сознавала собственной женской привлекательности, и, возможно, именно поэтому Билли обратил на нее внимание. С глухим раздражением Элинор вспомнила, что зеленая форма Женской добровольческой службы не слишком-то ловко сидит на ней, придавая несуществующую громоздкость.
– Почему ты хочешь остаться с ней? – спросила девушка Билли, кивнув в сторону Элинор.
Молча, дрожащей рукой Элинор указала ей на две фотографии в серебряных рамках, стоявшие на каминной полке: Эдварда в возрасте семи лет и Эдварда и Джейн в день их венчания.
– Мы с Билли женаты двадцать три года, – проговорила она. – Это сын Билли. На этой кровати спят внучки Билли. Мы – семья Билли, и он не оставит нас никогда. – В ее голосе звучала спокойная уверенность, которой на самом деле она не ощущала, хотя и понимала, что Билли зависит от ее силы, ее изобретательности, ее способности даже посреди бедствий, причиняемых войной, ухаживать за ним, заботиться о нем и о том, чтобы сохранять в доме хотя бы некое подобие привычного уюта. А Билли любил, чтобы о нем заботились, и ему вовсе не улыбалось взвалить на себя ответственность за эту несчастную женщину-ребенка и ее беспомощное дитя.
– Но ты же не можешь бросить меня! – взмолилась Пэт Кеттл. – Ты ведь должен позаботиться о нас, Билли! У нас ведь больше никого нет…
Это было ее роковой ошибкой. Билли сделал неуверенный шаг к Элинор.
– Ты же не можешь сделать вид, что мы просто не существуем! – простонала Пэт. Ребенок на ее руках заплакал. – Снами мне, что делать, Билли! Я ведь не могу и заниматься ребенком, и работать, чтобы выжить! – Она устремила на Билли умоляющий взгляд. – Это же твой ребенок, хотелось бы тебе этого или нет. Ты знаешь, что я никогда не была ни с каким другим мужчиной! Я люблю тебя, Билли! – Он молчал, и она обратилась к Элинор: – Этот ребенок настолько же его, насколько и мой! Почему же я одна должна нести всю ответственность? У Билли есть дом, есть кому о нем позаботиться – а у меня нет.
Повысив голос, чтобы перекрыть плач ребенка, Билли сказал:
– Я не считаю, что это мой ребенок. – Он обернулся к Элинор: – Я… Ты ведь сама видела, она прямо-таки висла на мне. Но это произошло всего пару раз. И… это было несерьезно. Если бы не ее идиотская религия, она могла бы предохраняться. Она сама виновата во всем!
Шум разбудил Аннабел, и та расхныкалась. Клер тоже проснулась и запищала из солидарности с сестрой. Билли зажал рунами уши и отвернулся от обеих женщин к окну.
Еще не веря, девушка тупо смотрела ему в спину. Потом словно очнулась.
– Что ж… я не могу больше… – И, положив сверток с ребенком на крышу „палатки", выбежала из комнаты, заливаясь слезами.
Хнычущий, шевелящийся сверток не удержался на месте и покатился к краю; из него высунулся крошечный кулачок.
Одним прыжком Элинор преодолела расстояние, отделявшее ее от „палатки". В тот момент, когда она подхватила ребенка, входная дверь хлопнула.
– Проклятая идиотка, – проговорил Билли, как бы оправдываясь, и, чтобы прервать тяжелую тишину, воцарившуюся в комнате, включил радио. Сестры Эндрюс бодро распевали песенку о парне из роты В – страстном любителе буги-вуги.
Переложив ребенка в одну руку, другой Элинор выключила радио.
– В холодном чулане есть немного сухого молока. Сделай полную кружку. И быстро: ребенок голоден.
Она будет говорить всем, что эта девочка – третья дочь Эдварда и Джейн. Разумеется, полуторамесячный ребенок вряд ли сойдет за десятимесячного, но в ее документах должна стоять новая дата рождения – до гибели Джейн. Придется некоторое время прятать девочку от соседских глаз, а потом говорить, что она родилась преждевременно, слишком маленькой и несколько месяцев находилась в больнице… К счастью, Аннабел и Клер еще чересчур малы, чтобы запомнить, каким странным образом у них появилась новая сестренка… Да все не так уж сложно.
– Что случилось с… моей матерью? – шепотом спросила Миранда.
– Я больше никогда не видела мисс Кеттл, – ответила Элинор виновато. – Не знаю даже, встречался ли с ней Билли. Думаю, навряд ли после всего, что произошло. Мы с ним никогда не говорили об этом.
– Она бросила меня. Моя мать бросила меня, – словно не веря, повторила Миранда.
– Она была совсем юной и дошла до предела отчаяния, – сказала Элинор. – Ты должна быть великодушной.
– Нет! – почти выкрикнула Миранда, лицо ее стало пепельно-бледным. – Пожалуйста, Ба, я не хочу! Я хочу, чтобы у меня были сестры… и ты… Я люблю тебя, Ба! Я хочу быть частью твоей семьи. Ты – единственная, кто всегда заботился обо мне, кого я всегда любила!
– Ты моя, девочка, – твердо произнесла Элинор, раскрывая объятия навстречу Миранде и обнимая ее худыми руками. – Одни родятся в семье, других в нее принимают. Я давно приняла тебя, Миранда, и я люблю тебя точно так же, как Аннабел и Клер. – Она погладила Миранду по голове. – Они твои сестры, и я надеюсь, что ты никогда не скажешь им, что это… не совсем так.