Страница 2 из 77
– Да, в общем-то, все уже более или менее ясно. Мы не получим ни гроша в течение ближайших трех лет, а может быть, и дольше, – ответил Джонни. – Честно говоря, я в полном нокауте. Мне придется продать дом.
Адам выругался. Знаменитая неограниченная ответственность „Ллойдс" означала, что и он также будет объявлен банкротом.
– Сколько времени они могут подождать с уплатой? – спросил он.
– Ты же знаешь, старик, „Ллойдс" никогда не ждет. Платить следует немедленно, как только арбитры вынесут решение: на том стоит вся репутация „Ллойде". С „Ллойде" не стоит связываться, Адам. Ты ведь сам знаешь, – прибавил Джонни. – Потом с тобой и знаться никто не захочет – уж „Ллойде" об этом позаботится.
После разговора с Джонни Адам позвонил Неду Синклеру, главному бухгалтеру „СЭППЛАЙКИТС".
– Нед, – усилием воли Адам заставил свой голос звучать спокойно. – Мне хотелось бы, чтобы ты еще раз взглянул на то, что предлагает „Кэйрфри" – эти беспошлинные магазины в аэропортах. Знаю, что они запрашивают больше, чем мы хотели бы, но, если ты помашешь перед носом главного менеджера новыми акциями, думаю, тебе удастся убедить его, а он уговорит других. Так что потолкуй с ним, узнай, чего он хочет, и вместе придумайте что-нибудь к следующей неделе.
– Я уже занимаюсь этим, – бодро ответил Нед. Положив трубку, Адам вздохнул. Снова его левая рука принялась теребить волосы, но на сей раз, кажется, все-таки забрезжил свет в конце туннеля. Если как следует пошевелить мозгами, всегда где-нибудь что-нибудь да найдется. Адам чувствовал, что сделка с „Кэйрфри" выгорит. А в поле зрения у него еще немало других интересных сделок.
И, может быть, сейчас как раз подходящий момент, чтобы начать игру козырными картами. Таких удачных обстоятельств, скорее всего, больше не представится. Пожалуй, надо будет подстраховаться.
Скотт дозвонился до Сарасана как раз тогда, когда только что прозвучал гонг, призывавший на обед. Аннабел стремглав поднялась в свою комнату и бросилась на кровать, покрытую лоскутным уэльсским покрывалом в кремовых и розовых тонах.
Ожидая, когда зазвучит в трубке голос Скотта, она ясно представила себе, что происходит сейчас на телестанции. Аннабел навсегда запомнила первую экскурсию, которую ей устроил Скотт по своей студии, и то впечатление, которое она произвела на нее. С того дня она просто боготворила Скотта. Порой ей казалось, что если он не будет сидеть там, за столом телеведущего, подгримированный и причесанный, с блестящими от лака волосами, то программы новостей просто не выйдут в эфир, да и вообще не будет никаких новостей.
Наконец на другом конце провода зазвучал голос Скотта, приглушенный расстоянием:
– Детка, я знаю, что тебе будет не слишком приятно слышать это, но ведь ты сама просила агентство связаться со мной, как только „Аванти" примет решение. Они не хотят возобновлять твой контракт.
Аннабел почувствовала, что она теряет контроль над собой. Лоб ее покрылся холодной испариной, руки задрожали. Ей стало трудно глотать. Сердце ее колотилось так громко, что на секунду она подумала: наверное, Скотту тоже слышно. Казалось, ее грудная клетка стала тесна для задыхающихся легких, а под ложечкой – именно там, наверное, гнездилось ее ощущение уверенности в себе – внезапно что-то тяжело и гулко оборвалось.
– Аннабел! Ты слышишь меня? – За тысячи миль от Сарасана Скотт расслышал странный, сдавленный звук и поспешил сказать успокаивающе: – Это ведь еще не конец света, детка.
– Для меня – да, – ответила Аннабел.
Измученная тревогой и волнениями этого дня, Клер решила лечь спать раньше обычного. В огромной, тридцати футов в длину, отделанной темными дубовыми панелями спальне она буквально рухнула в постель, сбросив только платье: снять нижнюю юбку и все остальное у нее просто не было сил. Лежа поперек своего пышного ложа времен короля Якова, под алым парчовым пологом, опиравшимся на четыре столба, она думала: вот если бы кто-нибудь изобрел такую кнопку, чтобы нажать ее – и ты уже в постели, умыт и с вычищенными зубами.
Она медленно повернула голову в сторону окон, выходящих на запад, и тупо уставилась на соседнюю гору, что возвышалась над сарасанским холмом.
В который раз Клер задавала себе вопрос: не переусердствовала ли она, так отрицательно высказавшись о бабушкиных романах и столь категорично выступив против треста.
Кто-то постучал в дверь.
– Войдите, – отозвалась Клер. Дверь медленно открылась.
В дверном проеме обрисовалась крупная фигура Сэма. Вид у него был робкий и виноватый.
На какое-то невыразимо счастливое мгновение Клер захотелось броситься к нему, прижать голову к его широкой груди, ощутить, как его сильные руки поглаживают ее по спине, и предоставить ему сделать все, на что у нее не оставалось сил. Но тут перед ее мысленным взором вспыхнула картина: Сэм в постели с той девицей, которая надеялась таким образом выйти в кинозвезды… И, подавляя свой порыв, Клер устремила на мужа взгляд, исполненный негодования, и холодно спросила:
– Что ты здесь делаешь?
– Я прилетел, как только узнал, что Элинор… больна. Прочел об этом в „Трибюн" пару дней назад. Я приехал, потому что подумал, что, может быть, нужен тебе. А если Элинор уже не выкарабкаться, то я хочу, по крайней мере, попрощаться с ней.
– Весьма трогательно, но ей уже лучше. Тебе незачем было приезжать.
– Знаю. Адам мне уже сказал. Он встретил меня почти так же приветливо, как ты. Почему он находится здесь, если Элинор пошла на поправку?
– Адам имеет полное право находиться здесь, – отрезала Клер, сделав особое ударение на слове „Адам". – Он уже несколько лет является адвокатом нашей семьи.
– Я не единственный, кому не внушает доверия этот насквозь фальшивый хлыщ, – заметил Сэм. – Шушу тоже не питает к нему симпатий, а уж у нее-то в мозгах вмонтирован отличный детектор, распознающий дерьмо на расстоянии.
– Адам не единственный адвокат Ба, – возразила Клер. – Кроме него, есть еще Пол Литтлджон.
– Из той же самой конторы? Тогда он наверняка человек Адама.
Внезапно Клер осознала, чего ради примчался Сэм.
– Так, значит, Адам – фальшивый хлыщ, а ты у нас, видимо, ангел небесный? – презрительно воскликнула она. – Кто бы это говорил! Ты обогнул полшарика только для того, чтобы проститься с бабушкой своей почти уже бывшей жены! Как трогательно!
Сэм кивнул:
– А кроме того, разумеется, я бы хотел увидеть Джоша.
– Только не сейчас! Он уже спит.
– Я знаю. Там, в холле, мне попалась навстречу эта сиделка-француженка, похожая на кошку, налакавшуюся уксуса.
– А видел бы ты дневных сиделок! – подхватила Клер и тут же рассердилась на себя за то, что Сэм чуть было не заставил ее улыбнуться. А Сэм тем временем закрыл дверь и шагнул к ней. Клер напряглась.
– А еще мне хотелось увидеть тебя, – проговорил Сэм, и в голосе его звучала надежда.
Он подходил все ближе, и с каждым его шагом Клер отступала на шаг назад, к окнам.
– Ну вот, ты видишь меня, – отрезала она. – Я не слишком изменилась за четыре недели.
– Зато я изменился. – Сэм сделал еще один шаг.
– Не надо покаяний, Сэм. Они на меня уже не действуют, – голос Клер звучал все так же холодно.
Отступая перед приближавшимся Сэмом, она натолкнулась на столик из орехового дерева испанской работы, стоявший перед окном, и хотела было опереться на него рунами, но подумала, что Сэм, пожалуй, сочтет такую позу приглашением к действию. Она скрестила руки на груди и сдвинула брови.
– У меня и без тебя хватает проблем, – резко проговорила она. – Уходи, Сэм. Пожалуйста! Утром можешь опять прийти, чтобы повидаться с Джошем. Но не воображай, что ты останешься здесь и в полчаса разжалобишь меня. На сей раз не выйдет!
– За полчаса, конечно, мне ничего не удастся изменить. Я это знаю, – согласился Сэм. – У меня было четыре недели на то, чтобы понять, каким безмозглым ублюдком я был до сих пор.