За разломом орла

Минуту спустя мы укладываем Сюзи обратно в капсулу. В первый раз не сработало. Возможно, получится в следующий раз.

Но у нас снова и снова ничего не получалось. Сюзи всегда была умнее меня, она быстрее соображала. Едва выбравшись из капсулы, она сразу догадывалась, что мы улетели гораздо дальше сектора Ше-дар. И всегда опережала мое вранье и оправдания.

— У меня было иначе, — поведал я Грете, когда мы снова лежали рядом несколько дней спустя. Сюзи все еще находилась в капсуле. — Думаю, сомнения терзали меня так же, как и ее. Но едва я увидел ря­дом тебя, как сразу обо всем позабыл.

Грета кивнула. Ее лицо скрывали растрепавшиеся после сна пря­ди волос. Одна прядка оказалась между губами.

— Тебе ведь стало легче, когда ты увидел знакомое лицо?

— Отвлекло меня от проблемы, уж это точно.

— Все равно тебе от нее никуда не деться. Кстати, с точки зрения Сюзи, ты ведь для нее тоже знакомое лицо, правильно?

— Возможно. Но меня она ожидала увидеть. А вот я, если и ожи­дал кого-то увидеть возле капсулы, то уж точно не тебя.

Грета провела согнутым пальцем по моей щеке. Ее гладкая кожа скользнула по щетине.

— Но тебе постепенно становится легче, так ведь? — спросила она.

— Не уверен.

— Ты сильный человек, Том. И я знаю, что ты сможешь пройти через это.

— Но пока еще не прошел, — буркнул я. Меня не покидало чувст­во, будто я иду по канату, натянутому над Ниагарским водопадом. Просто чудо, что я смог пройти по нему столько, сколько успел. Но это не означает, что я в безопасности.

Все же Грета права. Надежда есть. Меня не завязывала узлом то­ска по поводу смерти Катерины или моего вынужденного невозвра­щения — называйте, как хотите. Я испытывал лишь горько-сладкое сожаление, какое может появиться, если нечаянно сломаешь фа­мильную драгоценность или вспомнишь давно умершего домашнего любимца. Меня не мучила мысль, что я никогда больше не увижу жену. Но мне было очень жаль, что я не увижу многого другого. Воз­можно, потом мне станет хуже. Может быть, настоящий нервный срыв еще впереди. Хотя вряд ли.

А тем временем я продолжал искать способ, как сообщить обо всем Сюзи. Она стала загадкой, которая не давала мне покоя. Конеч­но, я мог просто разбудить ее, все рассказать, а дальше пусть она справляется, как может, но такое решение представлялось мне жес­токим. Ведь Грета открыла мне истину мягко и постепенно, дав вре­мя привыкнуть к новой обстановке. И сделала необходимый шаг, от­даляющий меня от Катерины. Когда же она сообщила кошмарную истину, та уже не потрясла меня. Я был к ней подготовлен, а острота утраты притупилась. Я не мог предложить Сюзи такое же утешение, но не сомневался: способ терпеливо и деликатно открыть ей действи­тельность отыщется непременно.

Мы будили ее снова и снова, пробовали самые разные подходы. Грета сказала, что имеется «окно» в несколько минут, прежде чем пе­режитые Сюзи события начнут перемещаться в ее долговременную память. Если мы «выключим» ее вовремя, то буферные воспомина­ния в кратковременной памяти окажутся стерты еще до того, как пе­ресекут гиппокамп, направляясь в долговременную память. В преде­лах этого «окна» мы можем будить ее сколько угодно раз, пробуя бес­конечные варианты сценария пробуждения.

Во всяком случае, так мне сказала Грета.

— Мы не можем проделывать это бесконечно, — сказал я.

— Почему?

— Разве она не запомнит хоть что-нибудь? Грета пожала плечами:

— Возможно. Но сомневаюсь, что она придаст этим воспомина­ниям серьезное значение. Разве у тебя, когда ты вылезал из капсулы, никогда не возникало смутного впечатления, что подобное с тобой уже происходило?

— Иногда, — признал я.

— Тогда пусть это тебя не беспокоит. У нее все будет хорошо. Обе­щаю.

— Может, ее надо просто разбудить, и все?

— Вот это будет жестоко.

— Жестоко снова и снова будить ее, а потом выключать, словно механическую куклу.

В ответе Греты чувствовался подтекст:

— Аты старайся, Том. Я уверена: ты уже близок к правильному ре­шению. А думая о Сюзи, ты помогаешь себе. Я всегда знала: это по­может.

Я начал было отвечать, но Грета прижала палец к моим губам.

Грета оказалась права. Ответственность за Сюзи помогала мне за­глушить собственную тоску. Я вспомнил слова Греты о других экипа­жах, оказавшихся в той же ситуации еще до нас. Ясно, что моя подру­га освоила много психологических трюков — гамбитов и кратких пу­тей, облегчающих адаптацию. Я испытывал легкую обиду из-за того, что мною столь эффективно манипулировали. Однако с удовлетворе­нием отмечал: мое собственное самочувствие заметно улучшается. Оторванность от дома уже не доставляла мне невыносимых страда­ний. Более того, я даже стал считать, что нахожусь в привилегирован­ном положении: я оказался в космосе так далеко, как это не удава­лось почти никому в истории. Я все еще был жив, и меня окружали люди — то есть любовь, партнерство и участие. И не только со сторо­ны Греты, но и всех собратьев по несчастью.

Кстати, их оказалось гораздо больше, чем я увидел в первый день. В коридорах — сперва почти пустых — становилось все более много­людно, а когда мы обедали в куполе под Млечным Путем, то многие столики оказывались заняты. Я вглядывался в лица сотрапезников, мне было приятно узнавать знакомые черты, и я гадал, какие исто­рии могут рассказать эти люди, где был их дом, кто у них там остал­ся, как они приспособились к жизни здесь. У меня будет еще много времени, чтобы познакомиться со всеми. А на этой станции никогда не станет скучно, потому что в любой момент, как сказала Грета, из скважины может появиться очередной заблудившийся корабль. Трагедия для его команды, но для нас — новые лица, свежие новости из дома.

В целом, все складывалось не так уж и плохо. А потом у меня в голове щелкнуло.

Причиной стал мужчина, достававший рыбину из прудика в вес­тибюле отеля.

Я его уже видел. Возле другого пруда с больными карпами. В дру­гом отеле.

Затем я вспомнил гнилые зубы Колдинга, и как они напомнили мне о другом человеке, которого я повстречал очень давно. Но фокус заключался в том, что это вовсе не был другой человек. Другое имя, другие обстоятельства, но во всем остальном Колдинг от него ничем не отличался. А когда я пригляделся к другим обедающим — как сле­дует пригляделся, — то смог бы поклясться, что уже видел любого из них прежде. Здесь не оказалось ни единого лица, поразившего бы ме­ня полной незнакомостью.

Оставалась Грета.

И я спросил ее, глотнув вина:

— Здесь все ненастоящее, так ведь?

Она ответила бесконечно печальным взглядом и кивнула.

— А как же Сюзи? — спросил я.

— Сюзи мертва. И Рэй тоже. Они скончались в капсулах.

— Но как? И почему они, а не я?

— Частички краски забили входные фильтры. На коротких марш­рутах это почти не имело значения, но оказалось достаточно, чтобы убить их во время полета сюда.

Полагаю, какая-то часть моего сознания всегда это подозревала. И шок оказался слабее, чем жестокое разочарование.

— Но Сюзи выглядела такой реальной. Даже в том, как она сомне­валась, сколько пролежала в капсуле... и в том, как она вспоминала предыдущие попытки ее разбудить.

К столику подошел стеклянный манекен. Взмахом руки Грета отослала его.

— А это я сделала ее убедительной.

— Ты ее сделала?

— Ты еще не проснулся окончательно, Том. В твой мозг закачива­ется информация. И вся эта станция — симуляция.

Я глотнул вина, ожидая, что вкус его вдруг станет водянис­тым и синтетическим, но оно и теперь имело вкус очень хорошего вина.

— Значит, я тоже мертв?

— Нет. Ты жив. И до сих пор лежишь в своей капсуле. Но я пока не привела тебя в сознание полностью.

— Ладно. Теперь поведай мне всю правду. Я смогу ее принять. Что здесь реально? Существует ли станция? Действительно ли мы на­столько далеко, как ты говорила?

— Да. Как я и говорила, станция реальна. Просто она выглядит... иначе. И она действительно находится в Большом Магеллановом об­лаке и обращается вокруг коричневого карлика.