Отныне и вовек

– Не могу. Меня перевели по рапорту начальства.

– Так-так, – понимающе покачал головой Маджио. – Значит, еще один придурок вроде меня. Что ж, друг, сочувствую, – язвительно сказал он, – но при всем сочувствии не совсем тебя понимаю.

– А что там за скандал?

– Да ничего особенного. Обычное дело. Цербер с Динамитом вставляют фитиль Уилларду. Все в порядке вещей. А сегодня на кухне смена Уилларда, так что он потом отыграется на мне. У этого Уилларда в голове одна извилина, и та – след от шляпы. В любой другой роте его бы близко к кухне не подпустили, а тут он – первый повар. Потому что Приличных поваров сюда не заманишь. Все из-за Прима. Этот скотина как нажрется ванильного экстракта, так потом сутками не просыхает.

– Тебя послушать, мне с переводом повезло.

– А то! – Маджио скривился. – Что ты, друг! У нас тут не жизнь, а сказка! А если бы ты еще был спортсмен… Я здесь всего полтора месяца, прямо с подготовки, а уже сплю и вижу свой родной подвал в «Гимбеле»[10]. Я там работал приемщиком на складе. – Он горестно покачал головой. – Скажи мне кто полгода назад, что я захочу туда вернуться, я б такому в морду плюнул.

Он пошарил рукой в баке и выудил оттуда последнюю картофелину.

– Ты, друг, в общем-то не очень меня слушай. Просто настроение хреновое. Мне бы навестить девчушек миссис Кипфер, и я целую неделю буду в порядке. – Он вздохнул, потом неожиданно спросил: – Слушай, а ты в карты играешь? Как ты насчет покера, или в очко, или в банчок? Или, может, больше кости любишь?

– Играю, конечно. Во все подряд. Ты, я погляжу, в сарае О'Хэйера свой человек, – усмехнулся Пруит.

– Когда-то захаживал, но там для меня крупновато ставят, – сказал Маджио. – Ты как, при деньгах?

– Кое-что наскребу.

– Тогда вечером увидимся. – Темные глаза Маджио заблестели. – Перекинемся вдвоем. Если, конечно, я отыщу этого малого из шестой роты. Он мне трешку должен.

– Вдвоем-то что за игра? Выигрыш плевый.

– Очень даже милое дело, – возразил Маджио. – Особенно когда в кармане шиш, а девочка нужна во как! – Он окинул взглядом узкие полоски, темневшие у Пруита на рукаве в том месте, где недавно были нашивки: – Вот будешь получать двадцать один зеленый в месяц, запоешь по-другому.

Маджио встал, потянулся и поскреб пятерней курчавые всклокоченные волосы.

– Позволь, друг, дать тебе ценный совет. Тут у нас настоящая война. И кто победит, даже ежу понятно. Если ты не дурак, становись спортсменом. Только не тяни. Тогда тебе выдадут большую ложку и будешь жить в армии как человек. Будь я поумнее, записался бы с юных лет в какой-нибудь спорт-клуб. Вместо того чтобы играть в расшибалочку, стал бы классным спортсменом. Не был бы сейчас у Динамита в черном списке. Мамочка родная, святая ты моя, почему я тебя не слушал? Подавитесь вы вашей картошкой! Если это называется служить в армия, служите сами!

Пробормотав, что ему нужно принести еще картошки, он скрылся в кухне – сварливый, разочарованный в жизни гном, у которого обманом отняли законное место в пантеоне героев.

Пруит щелчком отправил окурок в черно-красную урну и, вернувшись в казарму, прошел по коридору мимо канцелярии в комнату отдыха. Дневальный, явный сачок, прятавшийся от строевой, сидел, зажав швабру между колен, в изъеденном молью кресле и лениво листал комиксы. Он даже не поднял головы, когда услышал шаги Пруита.

Чувствуя себя здесь чужим, Пруит повернул назад. В полутемной нише он увидел бильярдный стол и остановился. В его жизнь снова вмешались посторонние силы, он явственно ощущал это. Малыш Маджио мечтает вернуться на склад «Гимбела» – вспомнив их разговор, Пруит улыбнулся, потом включил над бильярдом свет, выбрал кий, натер его мелом и разбил пирамиду шаров.

Громкий треск расколол гнетущую утреннюю тишину пустой казармы, и из канцелярии высунулась в коридор голова. Узнав Пруита, мужчина разгладил пальцами тонкую щеточку усов, изогнутые сатанинские брови дрогнули, как нос собаки, учуявшей новый след. Легко и неслышно он на цыпочках подкрался к Пруиту и встал у него за спиной. В тишине, нарушаемой лишь постукиванием шаров, его голос прогремел как внезапный раскат грома.

– Ты что здесь делаешь?! – возмущенно рявкнул он. – Почему не на строевой? Как фамилия?

Пруит даже не вздрогнул. Все так же согнувшись над кием, он медленно повернул голову.

– Пруит. Переведен из первой роты. Ты же меня знаешь, Тербер.

Здоровяк молча провел пятерней по буйным взлохмаченным волосам: его неожиданный и необъяснимый гнев исчез так же неожиданно и необъяснимо, как возник.

– А-а. – Он злорадно улыбнулся и тотчас убрал улыбку с лица. – Значит, к командиру?

– Вот именно. – И Пруит послал в лузу следующий шар.

– Я тебя хорошо помню, – мрачно сказал Тербер. – Маленький трубач… Вызову. – И, прежде чем Пруит успел ответить, повернулся и ушел.

Пруит продолжал гонять шары, думая, как это похоже на Тербера: любой другой старшина приказал бы немедленно отойти от бильярда, но у Тербера – своя система. Пруит методично забивал шары один за другим и промахнулся всего раз. Закончив, он снова сложил шары в пирамиду и повесил кий на место – бильярд ему надоел. Постоял, глядя на гладкое сукно, потом выключил свет и вышел на галерею.

В канцелярии по-прежнему звучали громкие недовольные голоса. Маджио все так же сосредоточенно чистил картошку. На кухне гулко громыхали сковородки и кастрюли. Пишущая машинка на складе уже заглохла. Казалось, он повис в прозрачном герметическом пузыре, погруженном в некую обезличенную и деятельную среду, и рабочее утро седьмой роты, обтекая его, неумолимо и тяжеловесно тащилось своим ходом, безразличное к переводу Пруита, событию столь значительному в его жизни и в то же время совершенно его не касающемуся. Он словно стоял на пересечении всех дорог мира в том месте, где стрелки указателей веером расходятся во все стороны; машины с разноцветными табличками номеров проносятся мимо, и никто не замечает, что он тут стоит, никто не останавливается, чтобы подвезти его.

Из канцелярии вышел Уиллард в белой поварской форме, с еще багровым от обиды лицом. Он прошагал на кухню и громко хлопнул дверью, но до этого успел наорать на Маджио, чтобы тот, идиот безмозглый, убрал с дороги свой идиотский бак. И все вокруг Пруита вновь ожило.

– Что я тебе говорил! – подмигнул ему Маджио.

Пруит усмехнулся, щелчком послал окурок с галереи во двор и выдохнул последнюю затяжку, глядя, как на солнце кольца дыма вдруг стали объемными, четко очерченными во всех своих бесконечных извивах. Прямо как седьмая рота, подумалось ему: на первый взгляд все понятно и просто, а подсветить – и тут же проявятся скрытые оттенки и бесконечные хитросплетения, которые теперь опутают и его.

Не успел окурок упасть на землю, как из окна раздался зычный окрик Тербера:

– Пруит, заходи!

Пруит не мог побороть восхищения: до чего же точно Тербер его вычислил. Откуда Тербер знает, что он уже ушел из комнаты отдыха? В сверхъестественной интуиции Цербера было что-то жутковатое и недоброе.

Пруит продел руку под ремешок шляпы, чтобы никто не украл ее, пока он будет в канцелярии, подтянул шляпу к плечу и вошел в дверь.

– Рядовой Пруит по вашему распоряжению прибыл, сэр, – отчеканил он уставную формулу, и все, что в нем было от живого человека, в тот же миг пропало, осталась лишь пустая бескровная оболочка.

Признанный кумир любителей спорта на Гавайях, капитан Динамит Хомс строго повернул голову к стоящему перед ним солдату. У Хомса было вытянутое лицо с выступающими скулами и орлиным носом, волосы над высоким лбом гладко зачесаны наискось, прикрывая намечающуюся плешь. Не глядя на Пруита, Хомс взял со стола приказ о переводе.

– Вольно, – скомандовал он.

Стол Хомса стоял напротив двери, а слева, под прямым углом к нему, стоял стол старшины, и там, опираясь на согнутые локти и чуть подавшись вперед, сидел Милт Тербер. Перейдя из стойки «смирно» в положение «вольно», Пруит заложил руки за спину и мельком покосился на Тербера. Тот ответил ему пристальным взглядом, в котором светилось зловещее ликование; он весь как-то подобрался, и казалось, только ждет минуты, чтобы напасть.

10

Крупный универмаг в Нью-Йорке.