Страница 16 из 16
— Когда надевал, тогда и надевал, — пробурчал Федор и, снова покосившись на Осьму, добавил: — будут мне тут всякие небрежением службой глаза колоть…
— Кхе! — Корней тоже глянул на Осьму, но не зло, как Федор, а с хитрецой, казалось, вот-вот подмигнет. — Ну, стало быть, пятьдесят девять и тридцать три, выходит девяносто два. И полсотни — сто сорок два… едрена-матрена, даже полутора сотен не набирается, и больше трети мальчишки. Сколько ты говорил, Леха, у Журавля? Полторы тысячи?
— Да нет, батюшка, это я того, погорячился, привык, понимаешь, что в Перяславской земле почти с каждого дыма можно двух, а то и трех оружных мужей поднять. Из них половина конных и не в одной сече уже побывавших — степной рубеж, жизнь там такая… не то, что здесь.
— Здесь тоже когда-то так было, а теперь… Кхе! Так что там с полутора тысячами?
— Я думаю, что настоящих ратников у Журавля сотни две — две с половиной, ну, на край, три. А остальные — пешцы, да еще подневольные — толку с них… да и не поднимешь быстро. Есть еще сотни полторы стражи, но они бездоспешные и раскиданы по разным местам, можно в расчет не очень-то и брать — они не для войны обучены, а для охраны.
— Многовато, пожалуй, три сотни, — усомнился Осьма — не прокормить. У него ж не все Погорынье под рукой, а со смердов или холопов три шкуры драть долго нельзя — или сбегут, или взбунтуются…
— На то и стража! — резко оборвал купца Алексей. — Что б не бегали, да не бунтовали.
— Прокормит! — уверенно опроверг расчеты Осьмы Федор. — У него там народ гуще живет, чем в иных местах, натаскал, паскуда, с разных мест. Сложнее коней прокормить, строевых, заводных, вьючных — у нас же не степь. Если б не кони, я бы и про четыре сотни подумать мог, но табун больше тысячи голов… это ж какие пастбища нужны, сколько кормов на зиму запасать! Хотя, опять же, народу много… если Журавль болотами огородиться сумел, значит есть у него хорошие плотинные мастера, а они умеют и заливные луга устраивать…
— Кхе, Федюша, это ж какое хозяйство у Журавля!
— А сколько податей собрать можно! — подхватил Осьма.
— Влезем, не зная броду, — мрачно добавил Алексей — а там и впрямь четыре сотни…
— Ничего! — бодро отозвался Федор на реплику Алексея. — Наш воевода и против полутысячи не смущался, бывали у нас дела… а, Кирюш? Помнишь?
— Тогда и мы другими были, и на своей земле, и в полутысяче той, едва половина в бронях… не ссыте, ребятушки, управимся! С дуру можно, конечно, и хрен сломать, но если с умом… Осьмуха, ты едрена-матрена, и сам даже не знаешь, насколько прав! Журавль-то, сколько б у него народу ни было, воевать-то всей своей ратью, поди, и не воевал никогда — тихо сидел! Да будь у него и полутысяча, в ней народишку, в настоящих сечах побывавшего, раз, два и обчелся! Если все правильно сделать, уполовиним еще до того, кок они очухаются! Первый раз, что ли?
— У нас тоже больше трети в первый бой пойдут! — не согласился Алексей.
— Эх, была б у меня сотня времен Палицкой сечи, я и не задумался бы, — Корней сожалеющее вздохнул — но… не та сотня нынче, не та, а потому, приходится брать с собой и дармоедов с Княжьего погоста, и мальчишек из Младшей стражи. Однако же, умеючи, и это на пользу делу повернуть можно.
А дело наше будет таким: надо ужалить Журавля посильнее, так чтобы он не раздумывая на нас попер с тем, что у него под рукой найдется — сотня, так сотня, две, так две. А для этого нам всю свою силу сразу показывать не стоит. Надо столько показать, чтобы у Журавля уверенность появилась — двумя сотнями, или сколько он там сразу наконь поднять сможет, с нами справиться будет легко.
— Тогда батюшка, — предложил Алексей — надо вперед Михайлову полусотню запускать и так, чтобы отроков его увидели, сочли и Журавлю донесли. Я такие вещи не раз устраивал — покажешь малую часть силы, а остальное где-то прячешь, ну а потом…
— Да понятно, понятно… — Корней нетерпеливо отмахнулся — тут ведь в чем загвоздка… нельзя, чтобы за Михайлой погоня увязалась, его отроки нам в засаде понадобятся. Если отроки каждым выстрелом будут по сорок ратников у Журавля выбивать, то с остальными мы управимся, к гадалке не ходи.
— Один-то раз, Кирюша, они тебе четыре десятка может и выбьют, если рука не дрогнет — первый бой, все-таки, а потом? Пока отроки самострелы перезарядят, ворог от неожиданности оправиться сумеет…
— А мы на что? Нет, Федя, если мы сможем сами место и время для схватки с журавлевской дружиной выбрать, ни опомниться не дадим, ни на отроков навалиться. Заряжать свои игрушки они в седле не могут, значит, стрелять им лучше пешими. Так, Леха?
— Так, батюшка, и лучше бы с лесной опушки. Если не успеют самострелы зарядить, назад отойдут, а в лесу их так просто не возьмешь.
— С опушки, говоришь… ну-ка, доставай-ка чертеж земель, который Михайла со слов пленного начертил, посмотрим, где там какие опушки имеются.
Четверо мужчин склонились над картой, негромко обмениваясь короткими репликами:
— Здесь, значит, хутор…
— Да, полусотня его легко возьмет, там мужей-то всего четверо…
— Так… это — острог, а здесь что?
— Брод, но им редко пользуются, около острога мост есть…
Глава 2
На следующий день боярин Федор с утра уехал к себе на Княжий погост, пообещав Корнею через пару дней вернуться в Ратное со своими тремя десятками ратников. Следом за ним ускакали из Ратного новики, посланные сотником с вестью к воеводским боярам. Чуть позже собрались уезжать в крепость и Алексей с Осьмой.
Алексей только слегка ухмыльнулся, когда услышал, как в тороках, которые работник из лавки пристраивал на вьючную лошадь, узнаваемо звякнул кольчатый доспех. Ухмылка эта вовсе не была насмешкой или высокомерием — старший наставник Младшей стражи просто отдавал должное разительному несоответствию внешнего облика Осьмы, никак богатырем, даже простым воином, не выглядевшего, и тем, как естественно, с заметной опытному глазу многолетней привычкой, купец носил на поясе меч и тяжелый боевой нож.
Когда всадники перебрались на другой берег Пивени и немного отъехали по лесной дороге, Осьма, прокашлявшись для начала разговора, поинтересовался:
— Ну, и как тебе боярин Федор?
— Боярин, как боярин, — Алексей слегка пожал плечами — не хуже и не лучше иных.
— Не лучше, значит… не любишь ты княжьих людей.
— Так не девки, чего их любить?
— А ведь ты и сам в нарочитых людях ходил и в немалых…
— Я во всяких ипостасях обретался! — Алексей искоса глянул на Осьму. — Чего ты крутишь-то, спросить чего хочешь?
— Хочу, только ты не подумай чего, я к боярину Корнею со всем уважением…
— Осьмуха, кончай юлить! — Алексей сделал притворно грозную мину. — А то еще подумаю, что ты мне гнилой товар всучить пытаешься!
— Так товар-то, Лешенька, и впрямь, с гнильцой, да еще и заразный. Такой, знаешь ли, что княжьи мытники, если дознаются, не только не пропускают, а еще и вместе с ладьей сжечь норовят. От греха.
— Да? И почем же продаешь?
— Дорогонько встанет, ох дорогонько, и не серебром, а кровушкой, головами человечьими. Да и продаю не я… — Осьма прервался и ожидающе покосился на спутника.
Алексей паузу тянуть не стал и послушно задал вопрос, которого купец и дожидался:
— Кто?
— Корней!
— А-а, ты насчет того, что он одной сотней полоцким князьям всю их задумку поломать собирается? — Алексей усмехнулся с превосходством военного человека, знающего то, что недоступно пониманию торгаша. — Не знаешь ты, Осьмуха, Корнея, и сотню ратнинскую не понимаешь! Знал бы ты, сколько раз они волынянам вот такие же задумки ломали! Бывало, что и назад заставляли поворачивать еще до того, как из Турова подмога подходила…
— Да не о том я! — досадливо перебил Осьма. — Это-то понятно, и Корней, как я понимаю, в таких делах умелец изрядный. О другом речь. Ты заметил, что весь разговор шел так, будто князя в Турове и вовсе нет?
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.