Страница 53 из 71
Именно эго говорил я себе, пока был с ней, согретый ее теплом. Но родина, она не оставляла меня в покос. Утром я ушел в одежде, которую мне дала болгарка, она была вдовой. Достав из сундука одежду умершего мужа, она отдала ее мне, обнимая мои колени и умоляя вернуться.
– Да, да, я вернулся на следующую ночь. Но будучи патриотом, ты понимаешь, диким животным, я вернулся с бидоном керосина и поджег деревню. Должно быть, она тоже сгорела, несчастная. Ее звали Людмила.
Зорба вздохнул. Он закурил сигарету, затянулся два-три раза и бросил ее.
– Ты говоришь родина… Веришь тому вздору, о котором рассказывают твои книги! Это мне ты должен верить. До тех пор пока будут существовать разные там отчизны, человек так и останется зверем, свирепым зверем… Но, слава Господу! Я-то свободен, это кончилось! Ну а ты?
Я не ответил. Я завидовал этому человеку, сидевшему здесь передо мной, который сам пережил – сражаясь, убивая, обнимая – все то, что я силился постичь с помощью бумаги и чернил. Все проблемы, которые я пытался разрешить пункт за пунктом в своем одиночестве, приклеившись к креслу, этот человек решал, дыша чистым воздухом, среди гор, с помощью своей сабли. Взволнованный, я закрыл глаза.
– Ты спишь, хозяин? – спросил Зорба с досадой. – А я, дурак, говорю с тобой!
Он с ворчанием вытянулся и немного погодя я услышал его храп.
Всю ночь я не смыкал глаз. Вдруг за моей спиной раздался радостный крик. Обернувшись, я увидел полуголого Зорбу, который тоже поднялся и устремился к двери, взволнованно разглядывая новую весну.
– Что же это такое? – изумленно вскрикивал он. – Это чудо, хозяин, та синь, что шевелится там внизу, как она называется? Море? Море? А это чудо, что одело зеленый фартучек в цветочек? Земля? Кто этот художник, который сотворил все это? Клянусь тебе, хозяин, я впервые все это вижу. Глаза старого грека увлажнились.
– Эй, Зорба, – крикнул я ему, – ты что, с ума сошел?
– Чего ты смеешься? Ты что, разве не видишь? Тут какое-то волшебство, хозяин!
Он выскочил наружу и стал танцевать, кататься в траве, будто жеребенок в весеннюю пору. Солнце взошло. Я протянул к нему ладони, чтобы они согрелись. Почки на ветвях распустились, легкие наполнились воздухом, души расцветали подобно деревьям. Казалось, что душа и тело были сотканы из одного и того же материала.
Зорба поднялся, волосы его были полны земли и росы.
– Быстрее, хозяин! – крикнул он мне. – Одеваемся и прихорашиваемся. Сегодня освящение. Поп и именитые сельчане припрутся без опоздания. Если они увидят, что мы валяемся в траве, какой будет стыд для общества! Так что достанем пристегивающиеся воротнички и галстуки. Примем серьезный вид! Ничего, что нет головы, главное—шляпа. Мир, хозяин, заслуживает того, чтобы на него плюнуть и растереть.
Мы оделись, вскоре пришли рабочие, появились
и славные граждане местечка.
– Будь благоразумным, хозяин, не выставляй себя
на посмешище.
Впереди, в своей грязной сутане с глубокими карманами, шел поп Стефан. Во время благословений, похорон, свадеб, крестин он как попало бросал в эти бездонные мешки все, что ему подносили: изюм, бублики, ватрушки, огурцы, котлеты, конфеты, а вечером старая попадья надевала очки и все это, пробуя, разбирала.
Вслед за попом шла сельская знать: Кондоманолио, хозяин кафе, повидавший свет – бывая в Ханье, он как-никак знал принца Теорга; дядюшка Анагности в своей ослепительной белой рубашке с широкими
рукавами, спокойный, улыбающийся. Пришел и серьезный, с торжественным видом учитель, не расстающийся с тростью; последним шел медленной, тяжелой поступью Маврандони. Он повязал голову черным платком и был одет в черную рубашку, на ногах – черные сапоги. Поздоровавшись сквозь зубы, он неприступно держался в стороне, стоя спиной к морю.
– Во имя нашего Господа Иисуса Христа! – произнес Зорба торжественно.
Он занял место во главе шествия, и все сосредоточенно последовали за ним. В душах крестьян пробудились вековые представления о магических освящениях. Они впились глазами в попа, словно ожидая увидеть, как он своими речами безбоязненно изгонит невидимого всесильного врага.
Тысячи лет тому назад колдун воздевал руки, брызгал из своего кропила, шептал таинственные заклинания, и злые демоны бежали, а в это время на помощь человеку из вод, земли и воздуха сбегались благородные духи.
Мы подошли к яме, выкопанной у самого моря для первой опоры канатной дороги. Рабочие приподняли огромный ствол сосны и опустили в яму. Поп Стефан надел епитрахиль, взял кропило и начал, поглядывая на столб, молиться: «Да закрепится на прочной скале, чтобы ни ветер, ни вода не смогли его поколебать… Аминь!»
– Аминь! – завопил Зорба, перекрестясь.
– Аминь! – зашептали именитые сельчане.
– Аминь! – произнесли последними рабочие.
– Да благословит Бог ваши труды и воздаст вам от Авраама и Исаака! – пожелал поп Стефан, и Зорба сунул ему в руку кредитку.
– Мое тебе благословение! – сказал поп с удовлетворением. Мы вернулись в наш сарай, где Зорба стал всех потчевать вином и постной закуской – жареными осьминогом и кальмаром, горячими бобами, оливками. После этого гости стали медленно возвращаться вдоль берега к своим домам.
Магическая церемония окончилась.
– Здорово мы из этого выпутались! – сказал Зорба, потирая руки.
Он переоделся в рабочую одежду, взял в руки кирку.
– Пошли ребята! – крикнул он рабочим. – Перекрестимся и вперед. В течение целого дня Зорба не поднимал головы, работая с неистовством. Каждые пятьдесят метров рабочие копали ямы и ставили столбы, направляясь по прямой к вершине горы. Зорба измерял, считал, давал указания. Он не ел, не курил, зря не болтал, полностью отдаваясь работе.
– Из-за того, что люди делают свою работу наполовину, – говорил он мне иногда, – мыслят наполовину, грешат или добродетельствуют тоже наполовину, мир находится в таком плачевном состоянии. Поэтому иди до конца, замахивайся сильнее, забудь о страхе, и ты победишь. Господь Бог больше ненавидит полудьявола, чем архидьявола!
Вечером, вернувшись с работы, раздавленный от усталости, он улегся на песке.
– Я буду спать здесь, – сказал он, – пока не наступит новый день и снова надо будет браться за работу. Я поставлю одну бригаду в ночную смену.
– К чему такая спешка, Зорба?
Он нерешительно помолчал.
– Почему? Так вот! Я хочу знать, правильно ли я выбрал наклон. Если я промахнулся, все погибло, хозяин. Чем скорее я буду знать, тем лучше. Он ел быстро, жадно, и чуть погодя берег задрожал от его храпа. Я же еще долго бодрствовал, следя за звездами. Небо медленно перемещалось вместе со всеми своими созвездиями, а вслед за ними перемещалась, словно купол обсерватории, моя голова. «Следи за ходом звезд, как если б ты вращался вместе с ними…» Эта фраза из Марка Аврелия наполнила гармонией мое сердце.
21.
А в этот день была Пасха. Зорба постарался быть щеголем. На ногах у него красовались толстые шерстяные носки баклажанного цвета, которые ему связала, по его словам, одна из его македонских кумушек. Он беспокойно ходил взад и вперед по пригорку около нашего пляжа, прикладывал ладонь козырьком к густым бровям, высматривая что-то со стороны деревни.
– Она опаздывает, старая тюлениха, шлюха, лоскутное знамя.
Только что родившаяся бабочка взлетела и пожелала сесть Зорбе на усы. Ему стало щекотно, он подул на нее, бабочка спокойно поднялась и исчезла в ярком свете дня.
Мы ожидали мадам Гортензию, чтобы вместе отпраздновать Пасху. Зажарили на вертеле ягненка, расстелили на желтом песке белую простыню, решив полушутя – полусерьезно оказать ей в этот день большой прием. На этом пустынном пляже мы испытывали странное влечение к нашей русалке, тучной, надушенной, слегка подгнившей. Когда ее не было, нам словно чего-то не хватало – запаха одеколона, какого-то подрагивающего красного пятна, переваливающейся, как утка фигуры, хриплого голоса и пары сухих выцветших глазок.