Роман с Полиной

— Точно так, пока не было, — доложил службист старпом. — Допустим, в обстановке полной боевой секретности?

— А почему нас, мать-перемать, опять не берут?! Наша очередь — мы пять лет в море не выходили!

Мы опять прильнули к иллюминаторам; или секретность была совсем полной, или никакого большого выхода в дальний путь не предвиделось. Мы вызвали по трубе такси на причал, втроем, оставив старпома за старшего, сели в катер и пошли во Владик. Поверх адмиральской тужурки я надел свою штатскую куртку.

На берегу было тепло, плюс 9. Владивостокский мэр опять выгнал своих чиновников на уборку. Я остался в такси, один Славик пошел в штаб флота, другой в ПУР, там они дали кому надо десять тонн зелени; в поход нас не взяли, этот вопрос решался в Москве, но сделали все документы на выход в море и одиночное крейсерское плавание по морям Тихого океана с правом захода в порты, типа дружеского визита.

Вечером мы пошли в казино «Золотой Рог», так у них называется главная бухта, а заодно и всякие фирмы, банки, рестораны, сапожные мастерские и бюро ритуальных услуг. Там обо мне еще не знали, и я без помех взял с рулетки 50 штук.

Утром я пошел в церковь. Батюшка очень красиво говорил о Фоме. О вере, которая способна переменить в мире все, даже победить смерть. Я вспомнил отца Сергия 10 лет назад. Боже мой, почти в это самое время он говорил нам об этом… я все вспомнил — Господь пошел по морю, аки посуху и сказал ученикам: идите следом. И вот они пошли, кто верил, что может идти по воде, как по суше, раз сказал Бог, шел да шел, даже не промокая. Но вот один усомнился, что способен на это, и тут же ушел под воду. Господь спросил, почто не верил, Неверующий? Слаб ты… Я вспомнил, что тоже хотел походить по пруду. Но почему-то не походил…

Еще владивостокский батюшка говорил о любви, он сказал, кто не познал любовь, тот не познал Бога, потому что Бог — это любовь. А я познал любовь, Полина, оказывается, меня любила, и я, оказывается, любил ее. Как мне захотелось заплакать, но я на этот раз удержал себя.

Вдруг в углу храма заволновались: молоденькая девочка лет девятнадцати потеряла сознание. Два мужика в окружении обеспокоенных женщин вынесли ее на улицу, стали звонить по мобильникам, вызывать скорую. У девушки было красивое желтое лицо и синие губы. Близкая смерть сделала ее прекрасной. Девушке расстегнули ворот на глухом платье. Затолкали в рот валидол. Она что-то тихо шептала, отвечая на их вопросы. Они спрашивали о давлении, об ЭКГ, сетовали на неустойчивую погоду. Говорили о вегето-сосудистой дистонии. Я смотрел на нее и думал: в Храме Христа Спасителя девочка упала в голодный обморок, и я полюбил ее. Еще я почему-то подумал, меня нет для вас, я умер. А потом, что уже совершенно дико, подумал, я есть, я вернулся. Я дождался, когда девушка начала немножко соображать, и сказал, наклонившись к ее неживому лицу:

— Завтра первым же делом сдай кровь на гемоглобин, слышишь, сестренка?

— Слышу, — тихо прошелестела она.

— У тебя должно быть 130, а у тебя, судя по коже, 80, не больше. И обязательно ешь творог, гречневую кашу и вареное мясо.

Она подняла на меня глаза, прекрасные, как озера, и прошептала:

— Я не ем мясо.

Я знал, какая это болезнь, она называется голод, я сам от нее шесть лет назад чуть не умер и вылечился только когда стал вором в законе и начал нормально хавать бацилл. Наверное, студентка, подумал я, отец — бомж, мать — алкоголичка, или наоборот. В одиночку борется с судьбой за хорошее будущее. Я взял ее мизинец и пожал вокруг ногтя, чтобы боль отошла от сердца.

— Хороший парень, — оживились старушки, — познакомьтесь с ней… женитесь. Смотри, девочка какая красавица… в церковь ходит…

У меня на глазах почему-то опять чуть не навернулись слезы. Незаметно для всех я сунул в ее карман тысячу долларов, что у меня были с собой, и пошел в церковь, благо к храму подъезжала «скорая» и церковный сторож бежал перед капотом, показывая проезд.

В церкви я постоял у иконы Николая-Чудотворца, попросил за папу, которого звали Колей, за дедушку, который тоже был Коля, за того мальчика Колю, которого могла бы родить Полина — чтобы он там как-то уж не обидел, приютил своих тезок. Потом заказал панихиду на дедушку, потому что ему выпало умереть как раз на Николу 22 мая, который будет через 20 дней, объяснил, что звали его Николаем, поэтому прошу не забыть. Заодно заказал на папу и маму, она ведь не виновата, что была немножко стервозной. Потом записал в бумажку бабушку Анастасию и другого дедушку и другую бабушку, вспомнил, как звали крестную и записал ее, она наверняка тоже давно умерла, записал дядю Анатолия, погибшего при строительстве моста, в честь которого меня назвали и из-за которого, как я думал, у меня в жизни одни несчастья.

Потом вспомнил красавицу Саламониду, из-за которой мы стали Оссами, хотя не были ни немцами, ни евреями и не имели от такой фамилии никаких льгот, и записал ее. Потом вспомнил пращура, погибшего где-то неподалеку отсюда в Маньчжурии в сражении под Ляоянем в той давней русско-японской войне, с которой в Россию пришла настоящая катастрофа. Вспомнил печальный вальс, посвященный погибшим, слова — «тихо вокруг, только герои спят… плачет, плачет мать родная, плачет молодая жена…», и у меня самого из глаз так хлынули слезы, будто я не взрослый, помятый жизнью и вообщем-то злой мужик, а совсем маленький добрый мальчик.

Боже мой, Боже… это уже все… была жизнь, и нет ее, была родня, и нет никого. В одиночку я пришел в мир и в одиночку скоро уйду из него.

На колокольне ударили колокола. Подбор звуков был бесхитростный, но красивый. Верующие, которым не дали приложиться к кресту из-за атипичной пневмонии, пришедшей сюда, может быть, с тех самых маньчжурских пространств, где лежат разбитые снарядом кости моего пращура, потянулись из церкви.

Я шел за ними и думал, как все связано в этом мире и по времени и по пространству, и как лично я далек от того, чтобы понять эту связь. Коленька, может быть, сумел это сделать. Может быть, именно из-за этого Он, в чьей власти все, не захотел, чтобы он родился, — шевельнулось во мне.

За церковной оградой стояли нищие с испитыми лицами.

Я опять вспомнил папу и дедушку. Дедушка рассказывал мне, когда мы с ним шли как-то на белоусовский пруд, что однажды они ехали в отпуск из Порккалла-Удда, это Финляндия, 20 км от Хельсинки, их столицы, дедушка служил там сразу после войны, и это был, кажется, 46-й год. Папа увидел на вокзале в Ленинграде нищих. Он каждую минуту подбегал к нему и просил денег, чтобы отдать им. Дедушка рассказывал мне об этом, наверное, в 75-м году, радуясь и смеясь, потому что казалось, уж чего-чего, а нищих у нас никогда не будет. И вот опять, в 2003 году их так же много, как было в 46-м.

Но Он сказал, пусть прежде вспотеет рука дающего. То есть надо хорошенько подумать, следует ли подавать этому человеку, на пользу ли пойдет подаяние, не на пьянство ли, не во вред?

Как изменить это? Что я могу? Я люблю их всех — слабых и честных. И ненавижу тех, кто насилует их, не боясь греха и не получая возмездия. Сказал бы мне Бог — делай так и так и будет все по-другому, так, как хотел я, когда создавал мир, и я бы делал и делал и не жалел бы себя. Однако любовь моя бездеятельна и никчемна — Он не сказал этого и не дал силы, сила почему-то всегда у тех, кто с другой стороны… Значит Он за них?

А что Он сказал про это?.. Он сказал, у тебя полная свобода выбора, ты можешь пойти вправо, а можешь и влево, как знаешь и хочешь…

Я шел в порт, чтобы отплыть на Русский остров на свой корабль, и старался вспомнить, что Он сказал об этом еще, но вспомнил почему-то только старый американский фильм «Однажды в Америке». Там мафиози обливали бензином профсоюзного лидера и грозили тут же поджечь, чтобы он не путался под ногами и не боролся за права простого народа.

Разве я бы хотел, чтобы меня обливали и жгли? Нет, честно говоря, не уверен; я, увы, не герой. А Коленька, если бы он родился и вырос? Он бы хотел и мог? Но он не родится… Значит, так и должно быть по Его Великому плану. Хотя и у нас, может быть, когда-нибудь, тоже кому-то придется бороться. Но уже не мне. Моя жизнь коротка. Она заканчивается. Да и в России почему-то издавна сложилась странная закономерность: побеждает тот, кого победили. Так, кажется, было всегда, сколько я ни пытался вспомнить другое, не вспомнил…