Этот идеальный день

Но он знал. Анна ВФ позвонила своему советчику.

Он ехал вниз по эскалатору, думая, как много Анна рассказала о нем, и что ему отвечать; и неожиданно ему захотелось заплакать и сказать Марии, что он болен, что он эгоист и лгун. Члены, ехавшие вверх по эскалатору, навстречу ему, улыбались, были спокойны и довольны, в гармонии с приятной музыкой, доносившейся из динамиков, только он был виновен и несчастлив.

В кабинетах советчиков было необычно тихо. В нескольких кубических секциях виднелись советчики и члены, но большинство секций было пусто, с аккуратно убранными столами и свободными стульями, ожидавшими, что кто-нибудь на них сядет. В одной секции член в зеленом комбинезоне склонился над телефоном и орудовал отверткой.

Мария стояла на стуле, украшая праздничной рождественской лентой картину «Веи разговаривает с химиотерапевтами». Два рулона ленты – красной и зеленой – лежали на столе, там же стоял открытый телекомп, а рядом с ним – контейнер с чаем.

– Ли? – спросила Мария, не оборачиваясь. – Как ты скоро!

Садись.

Чип сел. Строчки зеленых символов светились на экране телекомпа. Кнопка ответа была прижата сувенирным пресс-папье из РОС 81655.

– Не падай! – сказала Мария ленте и, не сводя с нее глаз, осторожно спустилась со стула. Лента не упала.

Мария повернула стул к столу. С улыбкой глядя на Чипа села. Она посмотрела на экран телекомпа и отпила несколько глотков из контейнера с чаем. Потом она поставила и посмотрела на Чипа и снова улыбнулась.

– Один член говорит, что тебе нужно помочь, – сказала она. – Та девушка, с которой ты вчера трахался, Анна, – она взглянула на экран, – ВФ 35Х6143.

Чип кивнул.

– Я сказал плохое слово, – сказал он.

– Два плохих слова, – сказала Мария, – но не это главное.

По крайней мере, в сравнении с остальным. Главное – то, что ты говорил насчет того, чтобы самому решать, какую выбрать классификацию, если бы не было УниКомпа, который этим занимается.

Чип перевел глаза с Марии на рулоны красной и зеленой рождественской ленты.

– Ты часто думаешь об этом, Ли? – спросила Мария.

– Иногда, редко, – ответил Чип. – В свободные часы или ночью, в школе – никогда, и во время телевизора – тоже.

– Ночное время тоже считается, – сказала Мария. – Ночью ты должен спать.

Чип посмотрел на нее и ничего не сказал.

– Когда это началось? – спросила она.

– Я не знаю, – сказал он. – Несколько лет назад. В Евр.

– Твой дед? – спросила Мария.

Чип кивнул.

Она посмотрела на экран, потом, сочувственно, на Чипа.

– Тебе никогда не приходило в голову, – спросила она, – что это «решение» и «выбирание» суть проявления эгоизма? Эгоизм?

– Может быть, – сказал Чип, глядя на край стола и водя по нему пальцем.

– Ах, Ли, – сказала Мария. – А зачем же я здесь? Зачем вообще советчики? Чтобы помогать нам, правда? Чип кивнул.

– Почему ты не сказал мне? Или твоему советчику в Евр?

Почему ты ждал, потерял сон и растревожил эту Анну?

Чип пожал плечами, по-прежнему глядя на свой рисующий на столе палец с черным ногтем.

– Это было, в общем, интересно, – сказал он.

– В общем, интересно, – сказала Мария. – Может быть, тоже, в общем, интересно, подумать о до-Объединенческом хаосе, в котором мы бы оказались, если бы действительно сами выбирали себе классификацию. Ты подумал об этом?

– Нет, – сказал Чип.

Ну так подумай. Представь себе, что сто миллионов членов захотят стать телевизионными актерами, и ни один не захочет работать в крематории.

Чип посмотрел на нее.

– Я очень болен? – спросил он.

– Нет, – сказала Мария. – Но ты мог бы серьезно заболеть, если бы не помощь Анны, – она сняла пресс-папье с кнопки телекомпа, и с экрана исчезли зеленые символы. – Дотронься, сказала Мария.

Чип коснулся браслетом пластинки сканера, и Мария начала что-то набирать на клавиатуре.

– Тебя проверяли на тысяче тестов, начиная с первого дня так, – сказала она. – И УниКомп знает результаты даже самого последнего из них, – ее пальцы бегали по черным клавишам. – Ты сотни раз встречался с советчиками, и УниКомп тоже об этом знает. Он знает, какая есть работа, и кто ее должен делать.

Он знает все. Ну, так кто же лучше и рациональнее проведет классификацию, ты или УниКомп?

– УниКомп, Мария, – сказал Чип. – Я знаю это. Я совсем не собирался на самом деле себя классифицировать. Я только… только подумал: «а что, если», это все.

Мария прекратила печатать и нажала на кнопку ответа. На экране появились зеленые символы.

– Иди в лечебный кабинет, – сказала Мария. Чип вскочил на ноги.

– Спасибо, – сказал он.

– Спасибо Уни, – ответила Мария, выключая телекомп. Она закрыла его и защелкнула замки. Чип медлил.

– Я буду здоров? – спросил он.

– Абсолютно, – ответила Мария. Она ободряюще улыбнулась.

– Прости, что заставил тебя прийти в воскресенье, – сказал Чип.

– Ничего, – сказала Мария. – Один раз в жизни я украшу кабинет к Рождеству раньше двадцать четвертого декабря.

Чип вышел из коридора советчиков и вошел в лечебный кабинет. Работал всего один блок, но и в очереди стояло только три члена. Когда подошла его очередь. Чип просунул руку так глубоко, как толь ко мог, в обрамленное резиной отверстие и с благодарностью почувствовал контакт браслета со сканером и мягкое жужжание инъекционного диска. Он хотел, чтобы это «щелк-жж-ж-щелк» продолжалось долго-долго, и он стал полностью и навсегда здоров, но на этот раз все произошло даже быстрее, чем обычно, и Чип заволновался, что прервалась связь между блоком и Уни, или что в самом блоке не хватило лекарства. Быть может, в такое тихое воскресное утро этот блок небрежно зарядили?

Тем не менее, беспокойство прошло, и, поднимаясь вверх по эскалатору, он чувствовал себя гораздо лучше по отношению ко всему : себе самому, к Уни, к Семье, к миру, ко Вселенной.

Первое, что он сделал, когда пришел домой, – позвонил Анне ВФ и поблагодарил ее.

В пятнадцать лет Чип получил классификацию 663 Г – генетик-испытатель четвертого класса, и его перевели в РОС 41500, в Академию Генетических Наук. Он изучал начала генетики, лабораторную технику, теорию модуляции и трансплантации; он катался на коньках и играл в футбол, ходил в Музей до-Объединения и в Музей Семейных Достижений; у него была подруга Анна из Япо, а потом – другая, по имени Мир, из Авс. В четверг, 18 октября 151 года, он вместе со всеми сидел до четырех утра и смотрел по телевизору запуск «Альтаира», а потом спал и ничего не делал следующие полдня, объявленные нерабочими.

Однажды вечером неожиданно позвонили его родители.

– У нас плохие новости, – сказали они, – Папа Джан умер сегодня утром.

Тоска охватила Чипа, и должно быть, отразилась на его лице.

– Ему было шестьдесят два, Чип, – сказала мать. – Он прожил свою жизнь.

– Никто не живет вечно, – сказал отец Чипа.

– Да, – ответил Чип. – Я совсем забыл, какой он старый. А как вы? Мир уже получила классификацию?

После разговора с родителями Чип вышел пройтись, хотя шел дождь и было уже почти десять часов вечера. Он пошел в парк.

Все шли ему навстречу. «Шесть минут», – произнес улыбаясь, какой-то член.

Чип не отреагировал. Ему было все равно. Ему хотелось, чтобы шел дождь, ему хотелось промокнуть. Он не знал, почему, но ему этого хотелось.

Он сел на скамью. Парк был пуст, все остальные уже ушли.

Чип вспоминал, как Папа Джан говорил противоположное тому, что думал, а то, что он действительно думал, произнес глубоко под землей, около Уни, завернувшись в синее одеяло.

На спинке скамейки, стоящей напротив, на другой стороне дорожки, кто-то угловато написал красным мелом: В ДРАКУ УНИ! Кто-то другой – быть может, тот же самый больной член, устыдившись – перечеркнул надпись белым. Снова пошел дождь и начал смывать надпись, белый и красный мел, смешавшись, потекли розовыми подтеками по спинке скамейки.

Чип поднял голову к небу и подставил лицо дождю, пытаясь почувствовать, будто ему так грустно, что он плачет.