Нарушитель сделки

— Прекрасный кабинет, — заметил Уин. И это была чистая правда.

— Спасибо на добром слове, сынок. — Герман Эйк улыбнулся, блеснув коронками. Ему было чуть за шестьдесят, однако он носил белые брюки и желтую майку для гольфа с золотым медведем клуба «Никлоуз». Обычно на таких майках вышивали аллигаторов. Казалось, Эйк готовился отбыть в Майами-Бич на соревнования, призом в которых была бутылка джина. Волосы у него были седые, но выросли они не на его голове. Они были то ли накладные, то ли вживленные, да так искусно, что большинство людей, вероятно, не заметили бы этого. Кожа на руках Эйка была покрыта пятнами — признак болезни печени, зато на лице совсем не было морщин. Возможно, благодаря инъекциям коллагена. Или подтяжкам. Возраст выдавала только шея: кожа на ней отвисла, как у Рейгана, и сделалась похожей на громадную мошонку.

— Присаживайтесь, господа, прошу вас.

Майрон и Уин сели. Дверь закрылась. В кабинете остались Аарон, двое громил и Герман Эйк. Майрон почувствовал, что тошнота мало-помалу начинает отступать.

Герман взял клюшку для гольфа и уселся на край своего письменного стола.

— Насколько я понимаю, Майрон, между тобой и Фрэнком возникло какое-то недоразумение, — сказал он.

— Об этом я и хочу с вами поговорить.

Герман кивнул.

— Фрэнк!

Открылась дверь, и в кабинет вошел Фрэнк. По лицу сразу было видно, что они с Германом братья, хотя сходство этим и исчерпывалось. Фрэнк весил фунтов на двадцать больше своего старшего брата, а его фигура напоминала грушу: узенькие плечи и громадный зад, похожий на автопокрышку, какую не сделали бы и на фирме «Мишлен». Он тоже был лыс, как бильярдный шар, но презирал рукотворные шевелюры. Между черными зубами зияли широкие бреши, а на лице навеки застыло угрюмое выражение.

Братья выросли на улице. Оба начинали как мелкие бандиты и мало-помалу шли в гору. Обоим довелось увидеть тела сраженных пулями сыновей. Оба пристрелили немало чужих чад. Герману нравилось делать вид, будто он вращается в более высоких кругах, чем его грубый и неотесанный младший братец; он увлекался модными писателями, изящными искусствами и гольфом. Но от себя так просто не убежишь: у всякой Медали две стороны. Фрэнк был для Германа болезненным напоминанием о том, кто он такой и чьих будет. А возможно, и о его подлинной сущности. В том мире, где обретался Фрэнк, его принимали таким, каков он был, без враждебности или брезгливости. А мир, в который рвался Герман, пренебрежительно отторгал его.

На Фрэнке был светлый спортивный костюм со сверкающей желтой оторочкой. Молния куртки была расстегнута. Рубах Фрэнк не носил: похоже, законодателем мод ему служил Ив Сен-Аарон. Волосы на груди то ли были прилизаны при помощи какого-то лосьона, то ли просто намокли от пота и выглядели весьма соблазнительно для дам. Скроенные по фигуре штаны были чудовищно малы и не скрывали срамного места. Майрона опять замутило.

Фрэнк молча уселся за письменный стол брата.

— Итак, Майрон, — продолжал Герман, — насколько я понимаю, сыр-бор разгорелся из-за какого-то чернокожего мальчика, умеющего забрасывать мяч в корзину.

— Из-за Чеза Ландре, — уточнил Майрон. — И я вовсе не уверен, что ему очень понравится это твое «мальчик».

— Прости старика, который не очень разбирается в политической терминологии. Я не хотел выказывать пренебрежение.

Уин сидел и молча озирался по сторонам.

— Позволь поделиться с тобой моей точкой зрения, — продолжал Герман. — Буду беспристрастен. Твой Ландре заключил сделку. Деньги он взял и целых четыре года содержал на них свою семью. А когда пришло время расплачиваться, этот господин взял да и нарушил слово.

— Это называется беспристрастностью? Чез Ландре был еще ребенком…

— Избавь меня от нравоучений, — тихо вставил Герман. — Тут не благотворительное учреждение, и ты это знаешь. Мы дельцы. Мы вложили в этого юношу деньги, рискнули несколькими тысячами долларов и вот-вот должны были получить отдачу, но тут вдруг влез ты.

— Никуда я не влезал. Он сам пришел ко мне. Это просто напуганный ребенок, который в восемнадцать лет попался О'Коннору на крючок. Правила запрещают эксплуатацию таких молодых спортсменов. Мальчик всего-навсего хочет выбраться, пока не увяз слишком глубоко. Герман скорчил недоверчивую мину.

— Да ладно тебе, Майрон. Нынешние дети растут как на дрожжах. Чез знал, что делал. Даже если эта крупная сделка и шла вразрез с законом, мальчик знал правила. Как ни крути, а он хотел получить эти деньги.

— Он их вернет.

— Черта с два он вернет, — впервые подал голос Фрэнк Эйк.

Майрон поднял руку в приветствии.

— Привет, Фрэнк, палочка ты кишечная.

— Пошел ты, жучара навозный. Сделка есть сделка.

Майрон повернулся к Уину:

— Жучара навозный?

Уин передернул плечами.

— По условиям сделки, — продолжал Майрон, — Чез мог выйти из игры в любую минуту. Ему нужно было только вернуть деньги. Так ему сказал Рой О'Коннор.

— А мне плевать, что сказал О'Коннор.

— Фрэнк, не надо задираться, — вставил Герман.

— Да пошел он, Герман. Этот засранец норовит обвести меня вокруг пальца, стащить хлеб с моего стола. Дело не только в этом черномазом Ландре. Он — лишь начало. Мы подписали десятки таких соглашений о намерениях. Стоит проиграть один раз, и мы потеряем все. Надо дать другим агентам понять, что с нами шутки плохи. По-моему, Болитара пора пускать в расход.

— Мне что-то не очень нравится эта затея, — задумчиво проговорил Майрон.

— А кто тебя спрашивает?

— Я просто высказываю свое мнение.

— Слушай, Фрэнк, так мы ничего не добьемся. Ты обещал, что позволишь мне самому уладить дело, — сказал Герман.

— Какое дело? Замочим этого сукина сына, вот тебе и все дело.

— Подожди в соседней комнате. Оставь переговоры мне. Ручаюсь, что смогу все устроить.

Фрэнк сердито зыркнул на Майрона, который не счел нужным отвечать ему тем же. Он знал, что все это домашние заготовки и его просто пытаются настращать, как совсем недавно это норовили сделать Отто Берк и Ларри Хэнсон. Но по какой-то неведомой причине запах смерти придавал этой затасканной процедуре некую веселую изюминку.

А вот Уин по-прежнему был погружен в мрачную задумчивость.

— Пошли, Аарон, — прорычал Фрэнк, вставая. — Не фига нам тут делать. Только учтите: заказ на его голову не отменен.

— Замечательно, — ответил Герман. — Если хотите его убить, я вам мешать не стану.

— Можешь считать его покойником.

Фрэнк и Аарон удалились, хлопнув дверью. Малость переигрывают, подумал Майрон, но для массовки неплохо.

— Забавный парень, — заметил он.

Герман отошел в угол, взял клюшку для гольфа и медленно взмахнул ею, демонстрируя игровую технику.

— Я бы не стал его дразнить, Майрон. Фрэнк не на шутку разозлен. Лично мне ты всегда нравился, с самых первых дней знакомства. Но я не уверен, что сумею помочь тебе сейчас.

«Первые дни». Это когда Майрон учился на втором курсе Университета Дьюка. Не слишком приятные воспоминания. Его отец был заядлым игроком и все время продувался. Накануне матча против университета штата Джорджия, когда Майрон вернулся в свою комнату в общежитии, он застал там отца в обществе двух громил Германа Эйка. Бандиты пригрозили отрезать отцу палец, если команда Джорджии проиграет с разницей больше чем в десять очков. Отец плакал. Никогда прежде Майрон не видел его в слезах. За последние сорок секунд матча он сделал три неточные передачи, и в итоге команда Университета Дьюка выиграла с разрывом всего в десять очков.

Впоследствии отец и сын никогда не говорили об этом.

— Почему этот мальчишка, этот Чез Ландре, так важен для тебя, Майрон?

— Думаю, его стоит спасти.

— Спасти от чего?

— Он еще ребенок, Герман, а Фрэнк берет его в тиски. Я хочу положить этому конец.

Герман улыбнулся и поменял клюшки. Немного поупражнявшись, он наконец взял ту клюшку, которой мяч загоняют в лунку.

— Ты все такой же крестоносец, а, Майрон?