Страница 11 из 29
Когда я открыл глаза, исповедальня была пуста. Следующие месяцы я прожил в состоянии оцепенения. В семинарии мне было не по себе. Таинства, литургии, молитвы, исповедь… Я слушал и не слышал, машинально повторяя заученные жесты. До меня доходили новости из Югославии, которые передавали по «Радио Ватикана». Узнав о новой резне или зверствах, я молился и постился. Я был сам себе отвратителен. Тыловая крыса. Мелкий набожный буржуа.
Я все время думал о Люке. Как этот интеллектуал, помешанный на богословии, мог стать полицейским? Ответа я не находил. Насмешки Люка все еще звучали в ушах. С каждым днем я все меньше верил в свое призвание. Богословское образование казалось мне бесплодным. И таким удобным! Я выбрал путь аскета, но жил как паша. Всегда сыт, есть крыша над головой, огражден от невзгод — я мог посвятить свое время тому, что любил больше всего на свете, — книгам.
Я ясно видел свою карьеру. Никогда я не стану сельским священником. По окончании семинарии, после защиты диссертации, я останусь в Риме и поступлю в Папский Григорианский университет. Занимая посты в европейских резиденциях папских нунциев, я буду подниматься по ступеням церковной иерархии все выше и выше, пока не достигну вершин. Прочное положение под знаком достатка и власти. Все то, что я ненавидел в родителях, теперь ожидало меня, хотя и в другой форме.
Я поделился своими сомнениями с духовными наставниками. Но в ответ услышал только обычные речи священнослужителей — живительный бальзам, проливаемый на душевные раны. 29 июня, в день возведения в сан священников в «лоне Святой Римско-католической апостольской церкви», я отказался от сутаны.
Люк ошибся. Я находился не в больнице для здоровых.
Я был на кладбище. Здесь все были мертвы. И я в том числе.
Я вернулся в Париж и прорвался в парижское архиепископство. Там мне предложили длинный перечень гуманитарных организаций. Я остановился на первой же миссии на том континенте, который для себя выбрал, — в Африке. «Земля надежды» — ассоциация бельгийских францисканцев, которая принимала в свои ряды добровольцев-мирян, показалась мне самой подходящей. Эта партия дальше других углублялась в зоны риска.
И вот в 1993 году, за год до начала геноцида в Руанде, началось мое первое приключение.
Указатели на выезде с автострады вернули меня к действительности.
Я устремился в туннель на въезде в Орлеан, продолжая думать о Люке и о том, как переменились наши судьбы. У меня все было еще впереди. От этой мысли я вздрогнул. Никогда я не последую за ним по дороге самоубийства. Теперь я должен был это признать и найти причины, толкнувшие его на такое. Что-то должно было случиться. Немыслимое событие, которое выбросило Люка из его собственной судьбы. Я должен пролить свет на его решение. Только при этом условии к нему вернется сознание.
9
Рабочий кабинет.
Груда бумажного хлама. Срочные сообщения. Я закрыл дверь и вскрыл новую пачку сигарет. «Курение может нанести вред сперматозоидам и уменьшить детородную способность». Такие предупреждения действовали мне на нервы. В памяти возникли слова, сказанные Антоненом Арто по поводу наркотиков: «Способы саморазрушения не имеют значения: общества это не касается».
Мой взгляд упал на желтые листочки, приклеенные к пачкам деловых бумаг: «11.00 — позвонить Дюмайе», «12.00 — Дюмайе» и еще «14.00 — Дюмайе. СРОЧНО!». Натали Дюмайе, комиссар и начальник Отдела уголовной полиции, руководила оперативными группами на Орфевр, 36. Я посмотрел на часы: почти 15.00. Для чаепития с цербером рановато. Я снял плащ и пролистал документы. Того, что я надеялся там найти, не было. На автоответчиках моего мобильного и городского телефонов также не нашлось ни одного заслуживающего внимания сообщения. Тогда я позвонил Маласпе.
— Ты чего не звонишь? — набросился я на него. — Как продвигается дело с цыганами?
— Я только что был на факультете в Нантере и говорил с профессором, специалистом по цыганскому языку и культуре. Ты был прав. Этот трюк с обувью — их обычай. Он считает, что наш клиент снял обувь со своей жертвы, чтобы его не преследовал ее призрак. Типично цыганский ход мыслей.
— Хорошо. Поищешь в базах данных Судебной полиции. Выберешь всех цыган, которые проходили по делам за последние годы, особенно в девяносто четвертом.
— Уже сделано. Еще мы работали в Центральном комиссариате Кретея. Проверяли местные общины.
— Ты где сейчас?
— На набережной. Возвращаюсь в Контору.
Я положил на папку с делом медальон с изображением архангела Михаила.
— Перед тем как пойдешь к себе, зайди ко мне. У меня для тебя кое-что есть.
Я положил трубку и вызвал Фуко. Пока я обдумывал подробности ночных происшествий, в дверь моего кабинета постучали. Старший оперативник моей группы выглядел жизнерадостным шалопаем: курчавые волосы, узкие плечи, обтянутые «Бом-бером», сияющая улыбка. Фуко был как две капли воды похож на Роджера Далтри, солиста группы «Who» времен Вудстока.
Мой заместитель принял мрачный вид, собираясь заговорить о несчастье, случившемся с Люком, но я жестом остановил его.
— Ты должен мне помочь. Задание необычное.
— В каком смысле?
— Я хочу, чтобы ты прощупал парней Люка. Какое дело они раскручивали?
Он кивнул, но довольно скептически:
— Это будет нелегко.
— Пригласи их выпить. Прикинься своим в доску.
— Можно попробовать…
Вчера Дуду показал мне, что его ребята не расположены к сотрудничеству.
— Послушай, никто не знает Люка так хорошо, как я. У того, что он сделал, должна быть внешняя причина. Нечто необъяснимое, обрушившееся на него внезапно. Депрессия или приступ хандры тут ни при чем.
— Что это может быть?
— Понятия не имею. Но я хочу знать, не работал ли он над каким-нибудь особым делом.
— О'кей. Это все?
— Нет. Перетряхни его личную жизнь. Банковские счета, кредиты, налоговые выплаты — все. Раздобудь счета за телефонные разговоры — с мобильного, служебного, домашнего. Все входящие звонки за три месяца.
— Ты думаешь, что-то всплывет?
— Я хочу удостовериться в том, что у Люка не было секретов — двойной жизни или не знаю чего еще.
— Двойная жизнь? У Люка?
Фуко держал руки в карманах, и вид у него был смущенный.
— Поинтересуйся также в центре психологической экспертизы Судебной полиции. Там на Люка должно быть досье. Разумеется, действовать надо как можно осторожнее.
— А «быки»?
— Разберись с ними по-быстрому и держи меня в курсе.
Фуко ушел, скептически качая головой. Я и сам не верил, что из этого что-то выйдет. Если Люку было что скрывать, он бы прежде всего уничтожил следы. Нет ничего хуже, чем охотиться за охотником.
Дверь снова открылась: на пороге стоял Маласпе. Крепкий, бесстрастный, закутанный в парку, на ремне через плечо всегда маленький патронташ, сплетенный на индейский манер. Длинные седые пряди, стянутые в конский хвост, и трубка в зубах довершали картину. Он напоминал скорее учителя технического лицея, чем полицейского, прослужившего в Уголовной полиции пятнадцать лет.
— Хотели меня видеть?
Из-за трубки он проглатывал половину слов. Я открыл ящик стола, вынул прозрачный пакетик и положил в него образок с изображением архангела Михаила.
— Разузнай об этом все, что можешь, — сказал я, перебрасывая ему пакет. — Проконсультируйся у специалистов по нумизматике. Я хочу точно знать происхождение этой штуки.
Маласпе повертел пакет, рассматривая содержимое со всех сторон.
— Что это?
— Именно это я и хочу узнать. Сходи к профессорам, перетряхни факультеты.
— Кажется, мне впору опять за парту.
Он сунул образок в карман и исчез. Я провел битый час, изучая материалы, скопившиеся у меня на столе, — ничего стоящего. В 17.00 я поднялся и пошел к начальнице.
Постучал в дверь и услышал предложение войти. Атмосфера чистоты, где витал легкий запах ладана, — это мне напомнило мое собственное жилище.