Нокаут

Экс-казначей решил «съесть» своего укротителя, а заодно и академического отпрыска. Простой до гениальности и необычайно легко выполнимый план избавления от страшного Винокурова и бездельника Джо родился в его голове внезапно и эффектно, как откровение, когда Сопако, покидая город в степи, перекидывал ногу через борт грузовика: «Пойти и сообщить!» Экс-казначей замер — одна нога на скате, другая — в кузове, — почувствовал сладкое головокружение. Ничего не подозревающий стиляга дружелюбно подтолкнул его, прибавив, по обыкновению, очередную полудерзость: «Удивительно мягкий мужчина!»

«А вот я покажу тебе, какой я мягкий!» — злорадно подумал экс-казначей, звучно шлепаясь на дно кузова. Всю дорогу сверлил он своими посуровевшими глазками широкие спины попутчиков и разрабатывал план в деталях. К концу путешествия была готова пламенная речь, обращенная к следователю. В общих чертах она выглядела примерно так:

«Гражданин следователь! Я честный человек. Это я вам сказал. А теперь знайте, что в ваш город прибыл ужасный шпион, объявивший себя Винокуровым Сергеем Владимировичем. Он очень сильный, и он умеет хорошо, даже отлично драться, и очень ловко разыскивает разных мерзавцев, и делает из них тоже шпионов, и фотографирует разные бумаги. Вместе с Винокуровым, а он такой же Винокуров, как я… Короче, он не Винокуров, а Фрэнк. Так его называет один обормот по имени Джо. Но он такой же Джо, как я… в общем, он сын академика Тилляева и тоже по просьбе Винокурова стал изменником и хочет бежать. И они… Откуда я все знаю, гражданин следователь? Знаете ли, я приехал сюда вместе с этим негодяем Винокуровым, который раньше был мсье Коти. Но он такой же Коти… Только, ради бога, не путайте меня с ним. Он приехал шут его знает откуда, а я технорук артели «Идеал». Спросите моего районного прокурора, и он скажет вам, кто такой Лев Яковлевич Сопако. Мсье Коти, Винокуров и Фрэнк обманул меня, позвал искать разные кольца и алмазы, целую кучу… на два миллиона рублей, наврал мне, что где-то закопан клад. Что мне оставалось делать? Я решил помочь государству… О, я очень люблю государство! И я сообразил: найдем клад — разоблачу француза, сдам ценности в пользу тяжелой… как это… как это… индус… трии… Поехал, а клада нет, и француз — не француз! Он следил за мной… я ему был нужен как спец по… как он выражался, «по деталям быта». Кроме того, он считал, что моя фигура успокаивает окружающим нервы. Он очень следил. Но я, рискуя жизнью, пришел исполнить долг. Прошу: не выпускайте меня, пока вы не поймаете Винокурова и этого хулигана Джо!»

В общем и целом речь, безусловно, не была лишена правдивости. Она грешила против истины лишь в деталях. Экс-казначей не собирался, например, оказывать материальную поддержку тяжелой индустрии и, тем более, разоблачать Пьера Коти. С того памятного вечера у стога сена, когда мечты о миллионах развеялись в прах, Сопако воспылал к шефу лютой подпольной ненавистью. Но и тогда он не собирался заниматься разоблачениями, ибо смертельно боялся «Викинга» и видел в нем своеобразное божество, неподвластное законам, всевидящее и всесильное, верил в безнаказанность его авантюры.

«Божество» само подписало себе суровый приговор. Оно стало… нервничать. Лев Яковлевич с ужасом убедился, что синеглазый шеф боится людей, страшится возмездия. Опасность кралась по пятам, грозная и таинственная, подернутая дымкой неизвестности. Страшный сон кричал о ее неотвратимости. «Викинг» заговорил ночью на лающем языке, и экс-казначей понял: «он» вовсе не сверхчеловек, «он» трусит, есть люди сильней голубоглазого идола с золотящимися бронзой волосами, они срывают его планы, обращают в бегство. Таких людей много, очень много.

Лев Яковлевич, трепеща от страха, потрогал идола руками — на пальцах осталась золотая фольга.

И тогда из затаенной мозговой извилинки, осторожно озираясь по сторонам, выскользнула хрупкая пугливая мысль и пискнула чуть слышно: «Спастись и отомстить». Это случилось в такси, когда «Викинг», Джо и Сопако бежали от Перменева — человека со странностями. Лев Яковлевич ощутил внутри себя болезненную пустоту. Идол не оглянулся. Он коротко сказал разговорчивому шоферу, показывавшему на розовые облака: «В жизни так не бывает».

Болезненная пустота сгинула, по телу растеклось приятное тепло. Хрупкая мысль окрепла и уже крикнула: «Спастись и отомстить!» Потом по-хозяйски расположилась в черепе и загорланила, алмазно сверкая словами, полными надежды и восторженного злорадства: «Спастись и отомстить!! Спастись и отомстить!!!» В уголке расплывчатого рта экс-казначея показалась гастрономическая слюнка.

Сопако предавался мечтам. Поначалу это были наивные мечты. Специалист по хозяйственным преступлениям подумывал о бегстве. Он видел себя в поезде, в жестком купированном вагоне, похожем чем-то на комфортабельную уборную, в серебряном самолете, пожирающем пространство, дрожа от нетерпенья. Однако Лев Яковлевич мыслил слишком логично: видел далее себя, идущего вечером домой, и умиротворяющую вспышку пистолетного выстрела, ощущал в подреберье тошнотворный холодок ножевого лезвия. «Нет, бежать нельзя, — решил он. — Хорошо бы разделаться с ним совсем. Но как?» На помощь опять приходила фантазия… Вот он, Сопако, свирепый «Пират» с огромными желтыми клыками, он перегрызает шефу горло! Лев Яковлевич воображал себя не морским разбойником, но соседским догом с вечно высунутым аршинным языком. На смену фантастическому перевоплощению являлись более реальные идеи. «Написать анонимное письмо? — размышлял Сопако. — Это реально, но глупо. Схватят и меня!.. Склонить на свою сторону стилягу?.. Этого еше не хватало! Убьют на месте».

«Пойти и сообщить! — явился, наконец, гениальный план. — Если и узнают о моих пятигорских делах и о том, что я помогал этому самозванцу Винокурову, то, учитывая чистосердечное признание… Это дело. Это я тебе говорю!»

…Экс-казначей лежал в прибрежных кустах, рассматривал купающихся, а в душе его колебались чаши невидимых весов. Он все же страшился «Викинга».

Все решил непредвиденный мелкий случай. Через горбатый мостик, переброшенный к пляжу, под руку с удивительно белотелым брюнетом в оранжевых плавках шла Юнона Вихревская-Винокурова. Вначале Льву Яковлевичу показалось, что она позабыла надеть купальный костюм, однако он вскоре убедился в своей ошибке. Кое-что на ней все-таки было. Заливисто хохоча и сверкая шафранными пятками, белотелый поволок Юнону в воду; при этом он дрыгал голенастыми ногами, наступая на мелкие камешки. Очутившись по колено в воде, он деликатно взвизгнул и плюхнулся плоским задом на дно. Примеру белотелого последовала Юнона,

Жадно наблюдал Сопако за купальными манипуляциями коварной супруги шефа. Юнона зашла в воду по грудь, и белотелый стал учить ее плавать, добросовестно придерживая за разные места. Очевидно, он опасался, как бы его дама не пошла ко дну. Обоим было очень весело. Ликовал и Лев Яковлевич. Аналогичным флиртом в водяной стихии началась в свое время связь супруги-сердечницы с мерзавцем Похотлюком. Тогда Сопако не обратил внимания. Сейчас, умудренный опытом, обратил. Позолота идола безнадежно померкла: у экс-казначея и синеглазого шефа обнаружилась общность судьбы. Шеф уязвим и в этом отношении.

Резво вскочив на короткие ноги, экс-казначей удовлетворенно хмыкнул и с просветленным лицом стал продираться к ближайшей аллее. На улице энтузиазм Сопако несколько утих. Он шел, кренясь на бок и шаркая подошвами, шел долго, ибо забыл о существовании трамваев и автобусов.

— Скажите, где здесь?..— петушиным голосом спрашивал Лев Яковлевич прохожих, но не договаривал, что же все-таки его интересует.

Так странствовал он часа полтора. Сопако шел, шел, шел — и остановился, сердце забарабанило по грудной клетке, как бы требуя, чтобы его выпустили на волю. Интуиция подсказала: вот оно, нужное здание! Лев Яковлевич описал у подъезда восьмерку, с уважением посмотрел на штык часового и на негнущихся ногах втащил свое тело в вестибюль.

— Пропуск, — раздался тихий голос.