Любовник тетушки Маргарет

Настоятель аббатства, худой, надменного вида священник с шевелюрой, напоминающей оперение сокола, встретил нас неприветливо. Оксфорду понадобилось немало времени, чтобы заставить смягчиться его суровые черты. Саймон изо всех сил восхищался монастырским подворьем, охотно обсуждал смешение стилей, горько сетовал по поводу разрушающейся каменной кладки. Я отошла, прислонилась к колонне и с любопытством наблюдала за мужчинами со стороны. Удивительные мысли, не имевшие непосредственного отношения к различиям между средневековым и романским стилями в архитектуре, лезли мне в голову.

Если бы мы не припозднились с отъездом к Джилл и Дэвиду, я бы предложила сделать остановку в пути. Но мы еще не были достаточно уверены друг в друге, чтобы открыто высказать желание броситься под какой-нибудь стог или слиться в экстазе на заднем сиденье автомобиля, поэтому всю дорогу – чем дальше, тем больше – нас обуревало приподнятое ощущение ожидания. Это именно то, что понравится Джилл и что она надеется увидеть, подумала я, когда мы въезжали в ворота.

– Как ты хотела бы все это представить? – спросил он, выключив мотор.

– Как можно более романтично, – ответила я. – И пожалуйста, никаких упоминаний об объявлениях.

Он рассмеялся:

– Постыдись, как ты могла подумать?!

Я вышла из машины. В дальнем конце лужайки Дэвид разъезжал на своей газонокосилке. Качнувшаяся в одном из нижних окон занавеска указывала на то, что Джилл наблюдала за нашим появлением.

– Если мы подадим Дэвиду пример, может, это напомнит ему, что следует быть внимательнее к Джилл. А кроме того, – я взяла Саймона за руку, – нам ведь и притворяться не нужно, правда?

Входная дверь распахнулась. На пороге появилась Джилл в очень славном лавандово-белом платье. Я отметила про себя, как она хороша со своими сияющими глазами и ослепительной улыбкой.

– Добро пожаловать! – радушно воскликнула подруга, простирая руки нам навстречу. Мы обнялись. – Он очень мил, – успела она шепнуть мне на ухо.

Могла ли я после этого сказать ей правду?

Глава 26

Мы пакуем вещи. В течение ближайшего времени я не смогу тебе часто писать. Как бы мне хотелось, чтобы между нами троими все было предельно просто и чтобы ты смогла приехать сюда хотя бы на остаток лета. Я часто вспоминаю тебя, наш дом и свою комнату. Наверное, взрослею.

К вечеру Верити решила пойти поплавать.

Такова была часть плана А, который она назвала «Чисткой обнаженной натуры, прежде чем это осквернит лицо и тело признаками старения». Она пребывала в депрессии. Постоянные мысли о том, что сейчас происходит там, на севере, не способствовали расслаблению. Она жалела, что у нее не хватило духу попросить Маргарет: «Пожалуйста, позвони мне немедленно и расскажи, как все прошло». Этот вопрос – как все прошло и что было дальше – неотступно преследовал се. То, что у Маргарет появился любовник, пробило еще одну брешь в мире Верити, и, хоть она не хотела в этом себе признаться, ей было бы куда легче, если бы Маргарет позвонила и сказала, что все было не так уж замечательно. А еще лучше, если бы заплаканная Маргарет возникла на ее пороге со словами: «Чтобы я когда-нибудь еще…» «Докатилась! Прочь вероломные, постыдные мысли! Плавание меня вылечит», – думала Верити, примеряя купальный костюм.

Костюм, так же как белеющее над ним лицо, свидетельствовал о том, что «это», чем бы оно ни было, уже осквернило физиономию и тело признаками старения.

– Слава Богу, что у меня никогда не было детей, – сказала она своему отражению в зеркале. Если бы ей довелось рожать, тело наверняка было бы теперь в еще худшем состоянии. И без того оно выглядело не лучшим образом. Не то чтобы оно было толстым, нет, но появилась дряблость, кожа на скулах и вокруг глаз тоже обвисла, белки – она вгляделась, почти уткнувшись в зеркало носом, – определенно пожелтели.

«Ну вот, – она бросила в сумку полотенце, – значит, испортила-таки себе печень. Каких дур делает из нас любовь!» – рассердилась Верити, ведь до всей этой катавасии с Марком она выглядела отлично. Бросив последний взгляд на свою грудь, решила, что и это ее сокровище утратили первозданную свежесть, и отвернулась от немилосердно жестокого зеркала. Может, выбросить его и завести совсем маленькое, в котором можно рассматривать себя только но частям?

– Что ты по этому поводу думаешь, Стена?

В ответ – лишь поднимающаяся до самой крыши тишина. Хорошо иметь такую тактичную подругу, как эта стена.

По крайней мере в бассейне ей ничто не угрожало. В пятницу после шести вечера дети уже расходятся по домам ужинать, обнаженные раннеутренние одинокие Адонисы чистят перышки, готовясь к выходным, а бабушки и инвалиды укладываются в постель, каждый со своей Барбарой Картленд.[55] Она чувствовала себя вправе на такое некорректное в отношении пожилых людей высказывание, поскольку сама почти уже причисляла себя к этой категории. Таким образом, предположила Верити, в бассейне либо не будет никого, либо только такие же несчастные, как она.

– Некуда пойти, нечего делать и не с кем нечего делать, – скорбно вздохнула она, натягивая джинсы. Господи, да как же она дошла до жизни такой? И о чем только думала Маргарет, подвергая себя той же опасности? Глупая женщина. Верити запихнула в сумку флакон с лосьоном для тела, застегнула молнию. – «Лосьон, который сделает ваше тело гибким и мягким», – саркастически произнесла она, выходя в холл, и добавила: – И не вызовет слез. «Гибким и мягким» – но для чего?

И снова вспомнила о затее Маргарет. К черту тетушку Маргарет и ее оксфордского альфонса! К черту тетушку Маргарет и ее удачливого оксфордского альфонса! Вчерашний рецепт, похоже, утратил свою целительную силу. Когда она позвонила сегодня утром Колину, просто чтобы узнать, что он обо всем этом думает, вопрос, судя по всему, поставил его в тупик.

– Думаю? – переспросил он. – Я вообще об этом не думаю. Пока они меня не трогают. Пусть сами разбираются. Но могу тебе сказать, что я предполагаю…

– Что? – встрепенулась Верити.

– Это ненадолго.

Верити еще больше насторожилась.

– Не хочешь сегодня вечером поплавать со мной в бассейне?

Колин вежливо отказался, и она пожалела, что сделала подобное предложение, а после того как он повесил трубку, впала в еще большее уныние.

Нет, это надолго, с тоской подумала она, надолго. У Маргарет такой самодовольный вид.

По дороге в бассейн Верити дважды показалось, что она видела Марка. И в обоих случаях, развернувшись (один раз весьма рискованно), она убеждалась, что это лишь плод ее воображения. Первым мужчиной оказался усач, который развязно ей подмигнул, вторым – молодой парень в каком-то чешуйчатом пиджаке. «Уж не признак ли это белой горячки?» – испугалась Верити. Паркуясь у спортивного комплекса, она дала себе клятву, что сегодня вечером не свинтит головку ни одной бутылке и ни из одной не вынет пробку. При этом она старалась не слышать внутренний голос, издевательски подначивающий: «Ха-ха! Это мы уже слыхали…»

В полночь Джилл сидела на кровати и благодарила Бога за то, что находится на другом конце дома. Дэвид, которого клонило в сон, пытался читать статью о Японии в каком-то журнале. Ему вскоре предстояло туда отправиться, и эта перспектива его очень вдохновляла, что, в свою очередь, раздражало Джилл. Она не собиралась ехать с ним по одной-единственной причине – вовсе не для того, чтобы сэкономить: перспектива осматривать достопримечательности в одиночестве, не зная ни слова по-японски, отвратила ее от поездки. Дэвид предлагал учить японский вместе. И ведь Джилл давно хотелось, чтобы у них появилось какое-нибудь общее занятие, например, игра в гольф или ориентирование на местности – что-нибудь простое, чему они могли бы по-детски радоваться и что сблизило бы их, но учить японский, потому что так нужно для бизнеса… Нет уж, увольте.

55

Барбара Картленд (1904–2000) – английская писательница, автор душещипательных мелодрам, многие из которых стали бестселлерами.