Страница 12 из 114
В холотропном состоянии, когда СКО проявляется в сознании, она принимает на себя управляющую функцию и определяет природу и содержание переживания. Наше восприятие себя, физического и человеческого окружения искажается и обманчиво преображается в соответствии с базовым мотивом проявляющегося комплекса СКО и с характерными чертами его индивидуальных слоёв. Этот механизм может быть проиллюстрирован описанием развития холотропного процесса у Петера.
Когда Петер прорабатывал самые поверхностные слои описанной СКО, он видел, как я превращаюсь в его прошлых садистских партнёров или в фигуры, символизирующие агрессию, такие как мясник, убийца, средневековый палач, инквизитор или ковбой с лассо. Он воспринимал мою авторучку как кривой кинжал и ожидал нападенья. Заметив на столе нож с рукоятью из оленьего рога для вскрытия конвертов, он тут же увидел, как я превращаюсь в рассерженного лесника. В нескольких случаях он просил, чтобы его мучили, и хотел пострадать «ради доктора», воздерживаясь от мочеиспускания. В это время лечебный кабинет и вид за окном обманчиво преображались в сознании Петера в места, где имели место его приключения в обществе садистов-партнёров.
Когда же в фокусе его переживания оказались более древние слои из времён Второй мировой войны, Петер видел как я превращаюсь то в Гитлера, то в нацистских вождей, то в охранника концентрационного лагеря, то в члена СС или офицера гестапо. Вместо обычных шумов, проникавших в лечебный кабинет, он слышал зловещие звуки марширующих солдатских сапог, музыку фашистских парадов у Бранденбургских ворот и государственные гимны нацистской Германии. Лечебный кабинет последовательно превращался то в зал Рейхстага, украшенный гербами с орлом и свастикой, то в барак в концлагере, то в тюрьму с тяжелыми решетками на окнах и даже в камеру смертников.
Когда же в этих сеансах проявлялись стержневые переживания из детства, Петер воспринимал меня в качестве наказывающих родителей. В то же самое время он стремился проявить по отношению ко мне различные стереотипы анахронического поведения, характеризующие его отношения с отцом и матерью. Лечебный кабинет превращался для него в различные варианты домашней обстановки, памятной с детства, в частности, в тёмный подвал, в котором его неоднократно запирала мать.
Описанный выше механизм имеет свою функциональную противоположность, а именно свойство внешних стимулов приводить в действие соответствующие СКО людей, находящихся в холотропных состояниях, и облегчать проявление содержания этих совокупностей в сознании. Это происходит в тех случаях, когда особые внешние воздействия, такие, как элементы обстановки, окружения или терапевтической ситуации, несут в себе сходство с первоначальными травмирующими сценами или содержат тождественные составные части. Это, по-видимому, — ключ для понимания той чрезвычайной важности, какой обладают для холотропного переживания действующая в нем установка и обстановка. Приведение в действие СКО специфическим внешним стимулом, случайно вмешавшимся в терапевтическую ситуацию, может быть проиллюстрировано результатом одного сеанса ЛСД-терапии, проведенного с Петером.
Одним из важных стержневых переживаний, вскрытых Петером в ЛСД-терапии, была память о том, как он был заперт в тёмном подвале и лишен еды, в то время как другие члены семейства обедали или ужинали. Воспроизведение этого состояния, которое Петер пережил будучи ребенком, было неожиданно вызвано рассерженным лаем собаки, пробегавшей под открытым окном лечебного кабинета. Анализ этого события выявил интересную связь между внешним стимулом и приведенной в действие памятью. Петер вспомнил, что подвал, который его мать использовала для наказания, имел маленькое окошечко, выходящее на соседский двор. А соседская немецкая овчарка, привязанная к своей будке, как правило, почти не переставая, лаяла, пока Петер был заперт в подвале.
В холотропных состояниях люди часто проявляют неуместные и сильно преувеличенные на первый взгляд реакции на различные раздражители из внешней среды. Однако такая слишком острая реакция является конкретной и избирательной и может быть вполне понятна, исходя из представлений, описывающих движущие силы, управляющих СКО. Так, пациенты бывают особенно взыскательны к тому, что они рассматривают как неинтересное, холодное и «профессиональное» лечение, именно в то время, когда находятся под воздействием комплекса воспоминаний о своём детстве, включающем эмоциональное отчуждение, отторжение или пренебрежение со стороны родителей или близких.
Когда же пациенты прорабатывают проблемы соперничества со сверстниками, они пытаются сосредоточить внимание терапевта исключительно на себе, хотят стать единственными или хотя бы любимыми пациентами. Им бывает трудно признать, что у терапевта есть другие пациенты, и они ревниво относятся к любым знакам внимания, оказанным кому-то ещё. Те пациенты, которые в иных случаях даже не обратили бы внимания на то, что во время сеанса они остаются одни, или даже стремились бы к этому, просто не могут вынести, когда терапевт по какой-либо причине выходит из кабинета в тот момент, когда они связаны с воспоминаниями, относящимися к ощущению оставленности и одиночества в детстве. Это только несколько примеров ситуаций, когда обострённая чувствительность к внешним обстоятельствам отображает лежащую в её основе СКО.
Перед тем как продолжить обсуждение новой расширенной картографии человеческой психики, видимо, стоит упомянуть об одной очень значимой и необычной стороне холотропных состояний, которая сыграла важную роль в картографировании территорий психических переживаний. Та же черта холотропных состояний также оказалась неоценимым подспорьем и в процессе психотерапии, ибо холотропные состояния имеют свойство создавать нечто подобное «внутреннему радару», который автоматически выносит в сознание из бессознательного то содержание, которое имеет самую сильную эмоциональную нагрузку, является мотивационно уместным по времени, и легче всего доступным для переработки сознанием.
Это даёт большое преимущество по сравнению со словесной психотерапией, при которой пациент приносит с собой длинный шлейф различного рода сведений и где терапевту приходится решать, что же является значимым, а что не имеет отношения к болезни, а где пациент прерывает ассоциации, и т. д. и т. п. Ведь в психотерапии существует большое количество школ, и они весьма различаются в своих оценках базовых механизмов человеческой психики, причин и значения симптомов, а также природы действенных механизмов излечения. А поскольку не существует ни малейшего общего согласия по поводу этих основополагающих теоретических вопросов, многие интерпретации, сделанные во время сеансов словесной психотерапии, оказываются произвольными и не внушающими доверия. Они всегда будут отражать личную склонность терапевта, как и особые взгляды его школы.
Холотропные состояния предохраняют терапевта от вынесения малообоснованного решения и по большей части исключают субъективность и профессиональную идиосинкразию словесных направлений психотерапии. Стоит пациенту войти в холотропное состояние — и материал для проработки избирается автоматически. И пока пациент удерживает внутри возникающее переживание, лучшее, что мы можем сделать как терапевты, — это принимать и поддерживать то, что происходит, созвучно это нашим теоретическим ожиданиям и представлениям или нет.
Именно эта функция холотропных состояний как «внутреннего радара» демонстрирует явную очевидность того, что именно воспоминания о травмах физических несут в себе сильную эмоциональную и психосоматическую нагрузку, и играют важную роль в генезисе эмоциональных и психосоматических нарушений. Подобный же отбор эмоционально существенного материала сам собою ведет этот процесс и далее, к околородовому и надличностному уровням психики — в области надбиографические, не осознаваемые и не признаваемые академической психиатрией и психологией.