Р.А.Б.

И Загорецкий пытался выяснить, кто слушает такую херню, а Нестеров возразил, что «нормальная вообще-то музыка», и переспросил все еще говорящую по телефону Захарову: «Правда нормальная?», – а та неопределенно пожала плечами, кажется, не расслышав вопроса. А я подумал о том, что Нестеров пытается закадрить Захарову, что, в общем, не имело для меня никакого значения, просто догадка. Тогда Загорецкий спросил, не мой ли это iPod, и я отрицательно замотал головой, боясь, что он спросит меня, нравится ли мне эта музыка, а у меня на этот счет вообще не было никакого мнения. Мне было все равно. Затем Евдокимов лениво предложил найти владельца проигрывателя, чтобы тот его выключил, «раз Загорецкому не нравится эта музыка», и все дружно сошлись на том, что владельцами могут быть или Старостин, или Керимов, но оба они отсутствовали уже двадцать пять минут, поэтому все забили на поиски хозяина и вернулись к своим делам. Признаться, мы все здесь в какой-то мере отсутствовали. И я решил налить себе еще кофе, параллельно думая о том, что Старостин наконец-то осуществил свое маниакальное желание покурить. Я сделал было попытку присоединиться к нему, но до начала моего собрания оставалось десять минут, поэтому я вернулся на свое место, держа в руках третью чашку дерьмового, но дармового кофе, а потом все надели маски злобных начальников и разошлись по пластиковым клетушкам, в которых сидели наши подчиненные.

Это было удивительно – каждый раз, когда я открывал дверь прозрачного пенала, в котором сидели мои сотрудники, я заставал одну и ту же картину. Люди начинали дергаться, лихорадочно схлопывая окна «Эксплорера», сметая со столов книжки в мягкой обложке с идиотскими названиями, убирая в ящики пыльные стопки прошлогодних отчетов, недоеденные стаканы с «Дошираком» или «Роллтоном», и газеты, всегда открытые на странице вакансий. Посмотрев на эту картину, непосвященный подумал бы, что наше собрание было экстренным, хотя, повторюсь, оно происходило еженедельно. Что заставляло этих людей вести себя подобным образом, я не понимал. То ли разгильдяйство, то ли вечное желание подготовиться к собранию в последний момент, то ли вкус лапши быстрого приготовления, от которой невозможно оторваться, то ли тотальное безразличие к происходящему и своей карьере в том числе.

Отдел мне достался отвратительный. «Клуб самоубийц? – поинтересовался Загорецкий в день моего выхода на работу. – Ну, если три месяца протянешь, считай, что выжил». Истинный смысл его слов я понял уже к концу первого месяца. Отдел прямых продаж был настоящей каторгой. Судите сами – нашей задачей было продавать игрушки напрямую таким клиентам, как: вещевые рынки, павильоны, палатки, школьные и больничные игровые, детские сады. Ну и клиенты соответствующие – заведующие детскими садами, частные предприниматели, завхозы, все эти обиженные жизнью и мужчинами еленыниколавны, тупые алчные прапорщики николайсанычи, очумелые ИЧП Рахмоновы, почти не говорящие по-русски работники ЗАО «Каюм-Заде» и прочая шняга. Стоит ли говорить, какую искреннюю радость испытывал я, московский мальчик из небогатой, но интеллигентной семьи, общаясь со всем этим сбродом ежедневно, во время «полевых инспекций»?

Моя работа не предполагала долгих чаепитий с руководителями больших розничных сетей вроде «Седьмого континента» или «Ашана», которые обычно проходят в чистых кондиционируемых офисах за длинными полированными столами. В ней не было похмельного кайфа приземления в Екатеринбурге, как у менеджера регионального департамента, не было накрахмаленных скатертей ресторана «Павильон», куда менеджер департамента московской дистрибуции Ольга Захарова приглашала своих клиентов между маникюром и очередной распродажей. Конечно, у меня была карточка с некоторой сумммой на представительские расходы, но, во-первых, сумма была столь ничтожна, что ее хватило бы лишь на двухразовое посещение с помянутым Каюм-Заде шашлычной «У Зураба» рядом с Митинским рынком. А во-вторых – глупо вести клиента в шашлычную, которая, скорее всего, ему же и принадлежит, наряду с еще тридцатью точками на этом рынке. Сам-то он ее давно не посещает, предпочитая более респектабельные места…

«…Если три месяца протянешь…» Я протянул полтора года. На третий месяц я начал выполнять план. Вместе с торговыми представителями я рыл носом землю, дышал пылью вещевых рынков, упивался едким запахом детских ночных горшков и впитывал порами приторный запах дешевой парфюмерии в торговых павильонах Северного округа. Я был невероятно изобретателен. Я устраивал презентации новых игрушек для заспанных нянечек из детсадов, читал тренинги лузгавшим семечки узколобым гамадрилам с рынков, проводил конкурс на звание «лучший продавец» между шлюхами, которые днем подрабатывали продавщицами в больших придорожных павильонах «Игрушки», коррумпировал школьных завхозов и пил, пил, пил. В основном водку, и без закуски – благо в таких случаях передвигался на метро.

Однажды, закончив презентацию новой ростовой куклы «Даша», говорящей пятьдесят два слова, я услышал от хозяина павильона, сорокалетнего азербайджанца Алика:

– Ти би ей дирку прасверлил, чтоби эта… понял, да? – Он дважды просунул указательный палец правой руки в кольцо, образованное большим и указательным пальцами левой. Дождавшись пока женская часть его коллектива дружно отхохочется, я выдержал паузу и сказал:

– Наша компания учтет ваше пожелание.

А потом достал органайзер и, типа, сделал в нем пометку.

Кстати сказать, в моем органайзере были записаны дни рождения всех заведующих детскими садами, всех завхозов школ и старших продавцов рынков. Причем не только собственные, но и их гребаных мужей, гребаных детей и гребаных заместителей. Каждый раз я присылал им в эти дни цветы, конфеты, коньяк или игрушки для их малолетних ублюдков. С открыткой, подписанной мной от имени нашей славной компании. Хотя карточка славной компании покрывала едва ли половину этих расходов. Остальное я доплачивал сам. Я был smart creative, я «устанавливал доверительные отношения», «входил в близкий круг», «располагал к общению», «становился близким другом» и все такое прочее, что записано в корпоративных тренингах по продажам, которые мне мало чем помогали. Помогало одно – ненависть. Я ненавидел своих клиентов и только благодаря этому так успешно впаривал им нашу продукцию. Глядя в их закопченные лица, рассматривая их пергидрольные волосы, изучая мешковатые пиджаки и стоптанные ботинки я думал о том, что через год – максимум полтора, я, конечно, сменю позицию. Каждый из них представлялся мне ступенькой в моей карьере. Маленькой, выщербленной ступенечкой по имени Вахид или Раиса Андреевна.

Я думал о том дне, когда больше не увижу их мерзкие рожи. Когда сев в новый, пусть даже взятый в кредит BMW, поеду по местам прежней работы. Я представлял, как приеду в гребаное ЗАО «Каюм-Заде», зайду и предложу старшей павильона, Алине, любовнице владельца, отсосать у меня. Не бесплатно, нет. За пять тысяч рублей. «Сосать у обладателя BMW и руководителя московских продаж такой корпорации неплохой challenge для тебя, милая. Что? Ты не знаешь значения слова challenge или пяти тысяч мало?». Да, именно так я ей и скажу. Именно так. А пока сосать буду я. У каждого из них. В надежде на то, что корпоративные боги отблагодарят меня в будущем высококачественным минетом.

Заступая на пост менеджера департамента, я получил в подчинение пятнадцать человек, из которых двое были на больничном, трое находились в учебном отпуске (двое из него так и не вернулись), а остальные десять представляли собой разношерстный сброд с восемью – в лучшем случае десятью – классами образования и кучей тренингов по продажам за спиной. Ни один из тренингов явно не произвел на моих драгоценных сотрудничков должного впечатления. Работать можно было только с тремя сорокалетними девицами, тянувшими семьи и спившихся мужей, а посему вкалывавшими как проклятые. Как я то есть. Еще была пара выпускников гуманитарных вузов, в чьих глазах еще мерцали отблески карьерного пламени. Пять человек. За прочих я фактически делал все сам, поняв, что научить или заставить их работать невозможно. Штрафы и лишения премий не помогали – на жизнь и выпивку им вполне хватало 25 тысяч рублей зарплаты. Фиксированная часть административному уменьшению не подлежала. Здесь этих бездарей защищал КЗОТ. Периодически одних упырей я увольнял и набирал других, но новые были еще хуже. В конце концов я забил на ротацию, предпочтя работать с тем говноматериалом, который был.