Страница 18 из 18
В семнадцать я мечтал стать депрессивной рок-звездой, в двадцать – прогрессивным диджеем, в двадцать два – гениальным журналистом. Каждое из этих устремлений вначале взрывало мой мозг, а затем очень быстро исчезало. Виной тому были не жизненные препоны, не недостаток таланта, не отсутствие единомышленников, не малая работоспособность. Мне не потребовалось испытывать судьбу или козни завистников, я не подвергал детальному анализу каждую из профессий на предмет будущих бонусов, я не переосмысливал свои жизненные ориентиры. Все было гораздо проще – я так и не сделал ни одного шага навстречу своей мечте, не предпринял ни одной попытки доказать, в первую очередь самому себе, что у меня получится.
Мне казалось, что будущее странным образом предопределено. Я отчего-то был уверен, что так же, как и мои родители, стану обычным служащим, обычным семьянином, обычным соседом. И ввиду этой жизненной определенности мечты о сцене, диджейском пульте или разбитой клавиатуре ноутбука казались мне по-юношески романтичными, или несерьезными, или просто глупыми. Судьба обычного человека представлялась мне нормальной. Более того – единственно верной.
Я заканчивал институт, смотрел телевизор, встречался с девушками, употреблял легкие наркотики, посещал спортзал, смотрел кино, в меру пил, ходил на дискотеку, брал краткосрочные кредиты, менял компании – все это воспринималось мной как нечто временное – в ожидании настоящей работы, настоящей семьи, в общем – всего того – что сделает меня наконец обычным человеком.
Теперь мне кажется, что все это время я занимался тем, что предпринимал всевозможные попытки для того, чтобы не состояться ни на одном из жизненных поприщ. Как это теперь принято говорить – ввиду страха перед социальной ответственностью. Попросту говоря – ввиду страха.
В тридцать два года становится очень страшно. Если раньше ты подспудно понимал, то теперь даже боишься произносить вслух слово состояться. Единственным твоим желанием становится желание попросту удержаться на плаву. Твое прошлое бессмысленно, а будущее погружено в черное болото фатальной неопределенности. Определенно лишь то, что в нем будут стрессы, переутомления, болезни, надвигающийся упадок потенции и проблемы с психикой. Плохие, но зато единственно твердые перспективы. Все твои дни становятся борьбой с дурными предзнаменованиями и депрессией нереализованности. В последней винить некого, ведь ты даже толком и не пытался.
А потом приходит страх. Он будит тебя по ночам, покрывает спину потом, когда ты стоишь в пробке, душит в конце рабочей недели, легонько постукивает по затылку во время тихих семейных праздников. Ты находишь его всюду – в старых фотографиях, в глазах друзей, в рекламных постерах пенсионных фондов, в вечерних новостях, в выписках по кредитным картам, в эсэмэс, сообщающем тебе, что вчера (в воскресенье) ты пропустил звонок от начальника (не смог подойти, да?), в зеркале, во время утреннего бритья. Он всюду – и кажется, это единственное, к чему ты по-настоящему привязался. Теперь ты даже не задаешь себе вопроса «зачем?» по отношению к своей жизни. Слишком очевиден ответ.
Я часто стал плакать по ночам. (Валиум? Переутомление? Переутомление, вызванное злоупотреблением валиумом?) Я разрывался между мыслями о невыполненном плане, страхе потерять работу, одиночестве, ролике с двумя матросами, насилующими блондинку, обрывками текстов «Nirvana», нарастающей тревоге, желтой луне, увольнении Колпина, «завтра опять на работу», о жене, которая должна бы заметить неладное, но что-то ей мешает. (Дом-2? Несостоявшаяся поездка в Турцию? Поиски работы?) Я не мог остановить себя, проваливаясь в пустоту, между осколками этих мыслей. Не мог собрать все воедино, потому что где-то на периферии сознания рождалась мысль попробовать что-то изменить. Но осколков было так много, что они ее застилали. Или мысль была очень слабой. Или мне показалось?
Маленький человек плакал, сидя на маленьком, невытоптанном клочке травы, перед бетонным заграждением, за которым темнела стоячая вода Москвы-реки, делающей в этом месте плавный изгиб. С другого берега его трудно было бы заметить, если бы не огонек сигареты, который, казалось, последние полтора часа не угасал. Кое-где в домах еще горели окна, но никто не смотрел из них на улицу, и маленького человека не замечали. Целый город безразличных окон.
Знаете, иногда мне кажется, что в Москве-реке и не вода вовсе, а кисель. Если бросить в нее камень, всплеска практически не будет слышно. Только короткое «плюм». Я не уверен, что разбегутся круги, хотя это и против законов физики. Зато убежден, что даже звук упавшего в воду тела не привлечет ничьего внимания.
Я закурил последнюю сигарету, повертел головой по сторонам, нашел глазами луну, утерся рукавом джинсовой куртки, медленно поднялся и пошел домой. Вероятно, все будет хорошо. Точнее, я думаю о том, что в конце концов все будет хорошо. Эта последняя фаза моих ночных бдений самая тяжелая. За трехминутный путь домой я, как обычно, перебираю в голове самые лажовые мысли.
Я думаю о том, как же все так вышло. Откуда взялось это чертово «правильное направление», выражение, которое в последнее время стойко ассоциируется у меня с выражением «передел мечтаний». Неужели об этом я и мечтал в раннем детстве?! Ведь так не бывает, чтобы дети мечтали стать менеджерами. Все хотели быть космонавтами, или футболистами, или актерами, или учеными, или писателями на худой конец. Кто-то даже мечтал стать музыкантом или просто героем. Я уверен, что среди моих знакомых нет ни одного человека, который бы в детстве мечтал стать менеджером. Почему же мы тут оказались? Или теперь все по-другому? Что-то изменилось, а мы и не заметили?
Может быть, такой путь прочили нам наши родители? Нет, они и слова-то такого не знали. Они мечтали о том, что когда-нибудь у детей все будет хорошо. «Все будет хорошо» – это предсмертные слова моей матери. Именно тогда я понял весь кошмар это бессмысленной в своей простоте фразы. Что-то вроде «пока», или «увидимся», или «так получилось». Мы говорим их в надежде на то, что когда-то что-то изменится к лучшему, точно зная, что не изменится ничего. Или это вроде эстафетной палочки? И я, прежде чем закрыть глаза, тоже тихо скажу: «Все будет хорошо». Если найду кому сказать…
Уже дома, перед тем как улечься, я уселся за стол со стаканом воды в руке. Это тоже была часть моего ритуала. Остатки тревоги / передавшейся от луны шизофрении медленно освобождали мою голову. Почему когда я плачу, не идет дождь? Так не случилось ни разу. А мне хотелось бы, чтобы он пошел. Группа «A-ha» пела песню «Crying in the Rain», где была пошлая фраза типа: «raindrops fallen from heaven, to wash away my misery», зато сама песня была клевая, правда не их, а перепевка, я где-то об этом читал.
Я смотрел на фотографию с парусником. На ней ярко светило солнце, и море было слегка подернуто белыми бурунами. Вероятно, штиль, хотя я в этом и не разбираюсь. Очень красиво снято и стильно упаковано («ИКЕА», 1 260 рэ)…
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.