Этика свободы

Следовательно, одной формой недействительного земельного титула является любое притязание на землю, которая никогда не была введена в использование. Тогда принудительное осуществление подобного притязания по отношению к тому, кто использует ее первым, становится актом агрессии по отношению к законному праву собственности. На практике, и это следует отметить, не так уж сложно отличить землю в ее естественном, нетронутом состоянии от земли, которая в какой-то момент была преобразована человеком ради использования. Рука человека так или иначе будет ощущаться.

Однако еще одной проблемой, которая иногда возникает по поводу обоснованности земельных титулов, является вопрос о «враждебном владении» (владении вопреки притязаниям другого лица). Давайте предположим, что некий человек, Грин, нашел участок земли, который, очевидно, никому не принадлежит – вероятно, там нет забора и не происходит никакого вторжения в чужие помещения. Грин полагает, что эта земля никому не принадлежит; он начинает обрабатывать землю, использует ее на протяжении некоторого времени, а затем первоначальный владелец земли появляется на сцене и приказывает Грину выселяться. Кто прав? Обычное право для враждебного владения произвольно устанавливает временной промежуток в 20 лет, после которого человек, вторгшийся на чужую территорию, несмотря на свою агрессию по отношению к собственности другого, получает абсолютную собственность на эту землю. Однако наша либертарианская теория утверждает, что человеку необходимо только один раз преобразовать землю, чтобы получить ее в частную собственность. Следовательно, если Грин находит землю, которая каким-либо образом несет отпечаток прежнего использования человеком, то именно на Грина возложена ответственность за то, чтобы признать – земля уже является собственностью кого-то. И любое вторжение на его землю, без дальнейшего изучения ситуации, должно осуществляться ценой риска, что поселенец окажется агрессором. Конечно, это возможно, что земля, ранее находившаяся в собственности, теперь заброшена; однако поселенец не должен беззаботно рассчитывать на то, что земля, которая, очевидно, была преобразована человеком, никому больше не принадлежит. Он должен предпринять определенные шаги, чтобы обнаружить, действительно ли его новый титул на землю является неоспоримым, что, как мы видели, фактически осуществляется в рамках бизнеса по поиску титулов. С другой стороны, если Грин находит землю, которая, очевидно, никогда не была преобразована кем-либо, он может переселиться на этот участок немедленно и безнаказанно, поскольку в либертарианском обществе никто не может иметь обоснованного титула на землю, которая никогда не подвергалась преобразованию.

В современном мире, когда большая часть земельных участков уже введена в эксплуатацию, признание земельных титулов недействительными из-за того, что они никогда не использовались, вряд ли стало бы распространенным явлением. Более важным в наши дни было бы признание недействительным земельного титула из-за продолжающегося захвата земельной собственности агрессорами. Мы уже обсудили случай предков Джонса, захвативших участок земли у семьи Смита, причем Джонс использует эту землю и владеет ею в настоящее время. Однако предположим, что столетия назад Смит вспахивал почву и, следовательно, законно владел этой землей; а потом появился тот самый Джонс и поселился рядом со Смитом, притязая с применением насилия на титул по отношению к земле Смита и вымогая платеж, или «ренту», от Смита за привилегию по-прежнему вспахивать эту землю. Предположим, что теперь, спустя столетия, потомки Смита (или, если на то пошло, представители других, не родственных семей) вспахивают эту землю, тогда как потомки Джонса или те, кто унаследовал их притязания, по-прежнему продолжают взимать дань с нынешних земледельцев. Кому принадлежит подлинное право собственности в подобном случае? Должна быть очевидно, что здесь, как в случае с рабством, мы имеем случай продолжающейся агрессии против подлинных собственников – подлинных владельцев – этой земли, земледельцев, или крестьян, со стороны незаконного собственника, человека, чьи первоначальные и нынешние притязания на землю и ее плоды возникли на основе принуждения и насилия. В точности как первый Джонс был постоянным агрессором против первого Смита, так же и нынешние крестьяне претерпевают агрессию со стороны современного держателя земельного титула, некогда полученного от Джонса. В этом случае, который мы можем назвать «феодализмом» или «земельной монополией», феодальные землевладельцы или монополисты не выдвигают законных притязаний на собственность. Нынешние «арендаторы», или крестьяне, должны быть абсолютными собственниками своих владений и, как в случае с рабством, земельные титулы должны быть переданы крестьянам, без компенсации монополистам-землевладельцам.

Отметим, что «феодализм», как мы его определили, не ограничивается случаем, когда крестьянин также принуждается с помощью насилия не покидать землю сеньора, чтобы она оставалась обрабатываемой (грубо говоря, институт крепостничества). Также феодализм не ограничивается случаями, когда дополнительные меры в виде насилия применяются для того, чтобы укреплять и поддерживать феодальные землевладения (наподобие предотвращения Государством с помощью насилия любых попыток со стороны землевладельца раздробить свою землю на более мелкие владения с помощью продажи либо по завещанию). Все, что «феодализм», в нашем понимании, требует, так это захвата с помощью насилия земельной собственности у ее подлинных владельцев, преобразователей земли, и сохранение такого рода взаимоотношений на протяжении ряда лет. Тогда феодальная земельная рента является точным эквивалентом выплаты производителями постоянной ежегодной дани для их эксплуататоров-завоевателей. Феодальная земельная рента, следовательно, является формой постоянной дани. Отметим также, что крестьяне, о которых идет речь, необязательно должны быть потомками первоначальных жертв. Дело в том, что, поскольку агрессия продолжается ровно столько, сколько остается в силе отношение феодальной агрессии, нынешние крестьяне являются современными жертвами и нынешними законными владельцами этой собственности. Иначе говоря, в случае с феодальной землей, или земельной монополией, оба наши условия приводят к недействительным нынешним титулам собственности: Оказывается, что не только первоначальный, но и современный земельный титул является преступным, и современных жертв очень легко опознать.

Наш представленный выше гипотетический случай Короля Руритании и его родственников является одним из примеров средства, с помощью которого феодализм может зародиться в одной из земледельческих областей. После предпринятого королем действия, он и его родственники стали феодальными землевладельцами своих лимитированных частей Руритании, причем каждый взимал принудительную дань с жителей в форме феодальной «ренты».

Конечно, мы не намеревались внушить, что любая земельная рента является незаконной, а также формой постоянной дани. Наоборот, нет никакой причины, в либертарианском обществе, почему индивид, преобразовавший землю, не может затем сдать ее в аренду или продать кому-то другому; в самом деле, именно это и случается. Теперь, следовательно, можем ли мы провести различие между феодальной рентой и законной рентой, между феодальной арендой и законной арендой? Вновь, мы прилагаем наши правила для решения по поводу обоснованности титулов собственности: мы стремимся понять, является ли происхождение земельного титула преступным и, в данном случае, продолжается ли до сих пор агрессия по отношению к производителям на этой земле, крестьянам. Если мы знаем, что эти условия выполнены, то нет никакой проблемы, поскольку опознание и агрессора, и жертвы проводится совершенно недвусмысленно. Однако если мы не знаем, имеются ли эти условия, то тогда (применяем наше правило), не сумев явно опознать преступника, мы приходим к выводу, что земельный титул и взимание ренты являются справедливыми и законными, а не феодальными. На практике, поскольку в феодальной ситуации преступность является и древней, и постоянной, а крестьяне-жертвы легко опознаваемы, то феодализм является одной из самых легких для распознавания форм.