Страница 89 из 104
Напомним и одно из значений слова «опричнина». Так называли на Руси вдовий удел Великих княгинь, а по предсказаниям старцев, последний Русский Царь будет происходить по женской линии из рода Романовых. И не в том ли еще один потаенный смысл нарождающейся орденской опричнины, чтобы защитить этот вдовий опричный удел Великих княгинь романовской крови до таинственного прихода суженного Свыше супруга и Царя?
Таким образом, формированием органического единства лучших людей должна заниматься организация, но не чисто политического свойства и характера, а своего рода духовный орден. Организация с четкой иерархией ценностей, вертикально устремленных к Духовному идеалу Православия.
Хочется сразу же предупредить о том, что поиски таких людей в среде советской и постсоветской «творческой» интеллигенции могут быть почти бесплодными. История становления этого странного шизофренического сообщества замечательно описана у о. Льва Лебедева в его «Великороссии»: «Бедная интеллигенция! Она навсегда останется не понятой народом и презираемой своими соблазнителями. Очень немногие из интеллигентов сумеют разобраться в сущности вещей и вернуться к Православной Вере и подлинной народности. Но основная часть русской интеллигенции так никогда и ни к чему определенному и не придет! Она обладает, и по сей день, поразительно убогоньким мышлением. Которое не идет дальше обожания (культа!) «культурных ценностей», в круг которых свалено все — от цирковых кривляний до икон Рублева (!) и трепетно-экзальтированного почитания еврейства. Последнее примечательно. Один из самых первых признаков «интеллигентности» для русских интеллигентов — «любовь» к евреям!»
К этому набору интеллигентности в постсоветское время прибавилась отвратительная лживость, потрясающая продажность и патологическая трусость, безволие и шизофрения не только в плане идеологической каши в голове, но и как сугубо медицинский диагноз. Впрочем, оставим мертвецам хоронить своих мертвых.
Несмотря на постигшую нас национальную трагедию, мы ни на мгновение не сомневаемся, что если все нынешние русские по крови люди, или хотя бы их здоровая и активная часть, обратили свои духовные взоры к Царствию Небесному, а не к земному, пришли в Церковь Истинную с чистым и покаянным сердцем, немедленно произошло бы и земное возрождение России.
Итак, наше спасение в орденской организации. Не устанем повторять для пугливых, что орден — не всегда тайная организация с тайными намерениями. Напротив, в христианской традиции Запада орден — это структура с четкими целями в рамках особого христианского послушания, и закрыта эта структура только от вступления в нее недостойных. В западной традиции духовенство и рыцарские ордена соединяли с церковью те же узы, которые связывали рыцарство и рыцарские ордена с Империей. Они зиждились не только на политической идее, но и на этической, духовной и даже аскетической основе. Это был особый, не созерцательный, но воинский аскетизм. Ордена являлись историческим развитием тех принципов, которые закладывались в древних «мужских союзах».
Именно «мужские союзы» были изначальными носителями тех принципов, которые отличались истинной политичностью в отличие от противоположных физико-социальных начал. Военно-монашеские ордена Запада, как и Опричнина Грозного Царя, появились в дополнение к сугубо монашеским именно в тот момент, когда Христианскому миру явилась необходимость вести священную войну с неверными.
Идеальный образ столь нелюбимых ныне христианской общественностью тамплиеров, коих мировое масонство записало в свои духовные предтечи, описал Бернард Клервосский: «Тамплиеры идут в бой не с опущенной головой, но с осторожностью, предусмотрительностью и миролюбием, как настоящие сыны Израиля. Но стоит начаться сражению, как они не медля бросаются на врага, не зная страха… Один из них может обратить в бегство тысячу, две, десять тысяч врагов… Кроткие, как ягнята, и свирепые, словно львы, они соединяют в себе монашеское смирение с рыцарской доблестью».
Р.Б. Бычков верно замечает, что «Восточное Христианство во все времена своей истории имело куда меньший вкус к «формализации», «заорганизованности», нежели Христианство Западное. Именно этим объясняется то, что в анналах нашей Истории мы не находим слова «орден». Однако это не значит, что ничего подобного западнохристианским орденам у нас не существовало. Во времена, когда поднимали голову «служители скверны», православный Восток также разворачивал знамя священной войны. Так, к примеру, не чем иным, как военно-духовным Орденом, была знаменитая, не раз поминаемая нами выше, Опричнина Царя Иоанна Грозного».
Православным рыцарством многие склонны считать казачество (исследования на этот предмет см. в книге Р. Багдасарова «За порогом»). Некий аналог католическим орденам можно усмотреть и в православных братствах. Мы должны сразу сказать, что современная русская орденская структура должна быть организацией православных монархистов, чья цель, в отличие от масонов, не тайная, а явная. Мы сражаемся за Святую Русь и за восстановление Трона. Нам по необходимости придется скрывать свое членство в подобных структурах в условиях повсеместной апостасии, но это будет тайна сродни той, которая помогла выжить первым христианам в катакомбах языческого Рима.
Особенность такой организации состоит в том, что в ней на первое место выходят идеальные мотивы служения Истине, а все остальные поведенческие мотивации индивидуума носят подчиненный характер. Орден — это поле объединения новых людей и вождей, способных возвести преграду на пути мировых сил зла и создать вокруг себя иную атмосферу иной действительности, в которой не замедлят возродиться священные формы русской государственности. Создание нового государства и новой культуры неизбежно останется призрачной мечтой, если предварительно не будет решен вопрос о новом русском человеке. И пока этот вопрос действительно далек от своего решения, грезить о какой-то национальной революции в умах и сердцах современных россиян — бесполезно.
Орден должен стать генератором особого мировоззрения. Мировоззрение же не есть нечто индивидуальное. Оно зиждется не на книжных знаниях, но на врожденной восприимчивости к определенным принципам. Речь должна идти не о теоретических выкладках, но об особой предрасположенности к определенной поведенческой мотивации, которая влияет не только на область мышления, но затрагивает сферу чувств и воли, определяет характер и «проявляется в реакциях с уверенностью инстинкта». Мировоззрение берет свое начало в религии, являясь ее органическим продолжением, определяющим облик цивилизации в целом. Объединение людей сходной восприимчивости, генерирующих и транслирующих мировоззрение, может и призвано стать социальным катализатором тех процессов, которые имеют своим истоком непостижимый в своей полноте Божественный промысел о судьбах нашей многострадальной Родины.
Мы стоим только у начала того трудного пути по воскрешению освященной православной верой культуры в ее истинном понимании: культуры, опирающейся на культ, и никак не иначе. Чтобы представить себе, в каком социальном поле разворачивается наша борьба, давайте вчитаемся в слова Ю. Эволы, сказанные им по поводу плачевного состояния умов и душ современного человечества: «Одним из наиболее плачевных последствий общедоступности «свободной культуры», всячески поддерживаемой либеральным мышлением, является то, что люди, не способные верно оценить происходящее, чей ум еще не обрел надлежащей формы, своего «мировоззрения», в духовном плане оказываются полностью безоружными перед лицом различных влияний. Эта опасная ситуация, прославляемая как прогрессивное завоевание, является следствием совершенно ложного допущения, согласно которому современный человек достиг куда большей духовной зрелости по сравнению с жившими в так называемые времена «мракобесия», а следовательно, способен к самостоятельному суждению и действию (на том же допущении строится и полемика современной «демократии» против всякого принципа авторитета). Это чистое заблуждение: никогда раньше в мире не было такого количества лишенных внутренней формы, открытых любому внушению и идеологической отраве людей, которые, даже не догадываясь о том, подчиняясь психическим влияниям, порождаемым царящей вокруг интеллектуальной, общественной и политической атмосферой, и становятся их слепым орудием. Эти краткие замечания… поясняют, на каком уровне должен ставиться и решаться вопрос о преодолении буржуазности, поскольку нет ничего хуже интеллектуалистской реакции против интеллектуализма. Когда туман рассеется, станет совершенно ясно, что именно «мировоззрение», вне всякой «культуры», должно объединять и разъединять людей, пролагая непреодолимые духовные границы; станет понятно, что и в политическом движении мировоззрение играет основополагающее значение, так как лишь оно способно выкристаллизовать определенный человеческий тип и, следовательно, задать особый настрой данному обществу… Успех консервативно-революционного действия, по сути, зависит от того, способна ли противоположная идея — традиционная, аристократическая и антипролетарская — оказать столь глубокое влияние, чтобы проложить путь новому реализму и, действуя как мировоззрение, сформировать особый антибуржуазный тип, который станет основой новых элит, преодолев кризис всех индивидуалистических и ирреалистических ценностей».