Страница 39 из 44
Мне почудилось, что я снова ощущаю горечь потери, потери отца. Я никогда не видел Бонфорта, никогда не пользовался какими-то идущими от него благами, если не считать нескольких корявых пометок, написанных на полях черновика его рукой. Но я чувствовал в нем опору. То обстоятельство, что он был вот тут рядом, в соседней комнате, казалось, давало мне силы довести до конца эту невероятную игру.
Я набрал полную грудь воздуха, потом выдохнул и сказал:
— Ладно, Родж. Придется нам продолжать наши игры.
— Да, Шеф. — Он встал. — Пора ехать на заседание. Как же мы решим? — Он кивнул на список «надежных» округов.
— Ах, да! — Я на минутку задумался. Вполне возможно, что Бонфорт наградил бы Билла привилегией называться «Достопочтенный» только затем, чтобы Билл почувствовал себя счастливым. В таких делах Бонфорт не мелочился. В общем, не завязывал, как говорится, рта корове, попавшей в рожь. В одном из своих политических эссе он писал: «Я не интеллектуал. Если у меня и есть талант, то это умение находить людей, а затем предоставлять им свободу в выполнении порученной работы». — Как долго Билл работал с ним? — спросил я внезапно.
— Что? Да уж около четырех лет. Даже побольше.
Бонфорт, видимо, был доволен его работой.
— Значит, за это время уже прошли одни выборы. Почему он не сделал его тогда членом Ассамблеи?
— Господи! Откуда же мне знать! Этот вопрос никогда не поднимался.
— А когда Пенни вошла туда?
— Около трех лет назад, на дополнительных выборах.
— Вот вам и ответ, Родж.
— Не понял?
— Бонфорт мог сделать Билла членом Ассамблеи в любую минуту. И решил этого не делать. Дадим этот округ парню, который значится у нас как «подмена». Если мистер Бонфорт захочет сделать Биллу подарок, он сможет сделать это с помощью дополнительных выборов, когда поправится.
Лицо Клифтона не выразило ничего. Он просто взял лист и сказал:
— Очень хорошо, Шеф.
Вечером того же дня Билл уволился. Думаю, что Роджу пришлось ему сказать, что выкрутить мне руки не удалось. Но когда Родж известил меня об этом, я почувствовал тошноту, поняв, что моя непреклонность вовлекла нас в страшную опасность. Я так и сказал Роджу. Он отрицательно покачал головой.
— Но он все знает! Этот план был разработан им самим с самого начала. Подумайте, какую бочку дерьма он может продать ребятам из партии Человечества!
— Забудьте об этом, Шеф. Билл, может быть, и дрянь иначе я не могу говорить о человеке, дезертирующем в разгар кампании, порядочные люди так не поступают — но он все же не подонок. В нашей профессии секреты клиентов не продают, даже если с ними расходятся в разные стороны.
— Будем надеяться, что вы правы.
— Вот увидите. Не надо волноваться. Давайте делать свое дело.
Прошло несколько дней, и я решил, что Родж знает Билла лучше меня. Ни его самого, ни о нем ничего не было слышно, кампания набирала ход, как и полагалось, она становилась все более ожесточенной, но не было даже намека, что сведения о нашем сногшибательном обмане просочились наружу. Я уже начал успокаиваться, и мне удалось написать несколько самых лучших речей Бонфорта — некоторые из них с помощью Клифтона. Чаще же он просто хвалил их.
Мистер Бонфорт уверенно шел на поправку, но Капек полностью изолировал его от всяких забот.
На прошлой неделе Роджу пришлось улететь на Землю. Там требовалось залатать кой-какие дыры в нашей обороне, чего никак нельзя было сделать издалека. Потребность же в речах и выступлениях сохранялась. Я работал как вол с помощью Пенни и Дака, с которыми за это время сошелся еще ближе. Теперь мне все давалось куда легче. На большинство вопросов я мог отвечать, почти не задумываясь.
И так, то была обычная, проводимая регулярно два раза в неделю, пресс-конференция, совпадавшая по времени с днем возвращения Роджа. Я надеялся, что он прилетит к ее началу, но, в общем, причин сомневаться, что я сам доведу ее до благополучного конца, не было. Пенни вошла в кабинет первой, неся все орудия своего ремесла.
И тут за дальним концом стола я увидел Билла.
Я окинул кабинет спокойным взором и сказал:
— Доброе утро, джентльмены.
— Доброе утро, господин Министр, — ответили они хором.
— Здравствуйте, Билл — добавил я. — Вот уж не думал, что встречусь с вами здесь. Кого вы представляете?
Наступила пауза. Все знали, что Билл то ли уволился, то ли был уволен. Он ухмыльнулся мне прямо в лицо и ответил:
— Добрый день, мистер Бонфорт. Я представляю синдикат Крейна.
Тогда я понял — опасность рядом. Однако мне не хотелось, чтобы он почувствовал мою тревогу.
— Отличное место. Надеюсь, они платят вам столько, сколько вы заслуживаете. Ну, а теперь к делу… Сначала письменные вопросы. Они у вас, Пенни?
Быстро разделавшись с письменными вопросами, дав на них ответы, которые подготовил заранее, я откинулся на спинку кресла и как обычно сказал:
— Есть немного времени, джентльмены, чтобы поболтать. Будут ли у вас вопросы? — Их оказалось несколько. Один раз мне пришлось сказать «комментариев не будет» — ответ, который Бонфорт предпочитал уклончивому увиливанию. Наконец я взглянул на часы и сказал: — Ну, пожалуй, на сегодня достаточно, джентльмены. — И начал подниматься.
— СМИЗИ!!! — заорал Билл.
Я продолжал вставать, даже не взглянув в его сторону.
— Я к тебе обращаюсь, господин поддельный Бонфорт-Смизи, — злобно кричал Билл, еще больше повышая голос.
Теперь я посмотрел на него с удивлением, как должно было смотреть важное официальное лицо, грубо оскорбленное в обстановке, где ничего подобного просто не могло произойти, Билл тыкал в мою сторону пальцем, лицо его стало багровым.
— Ты… самозванец! Мелкий актеришка! Обманщик!
Репортер из Лондонского «Таймс», стоявший справа от меня, тихо спросил:
— Хотите, я вызову охрану, сэр.
— Нет, он в общем-то безобиден, — ответил я.
Билл расслышал.
— Значит, я безобиден, а? Ну, посмотрим!
— Я думаю, охрану все же лучше вызвать, сэр… — настаивал репортер из «Таймс».
— Не нужно! — резко ответил я. — Довольно, Билл. Вам лучше уйти без шума.
— Ишь ты, чего захотел! — И он с невероятной быстротой начал выкладывать перед присутствующими все обстоятельства дела.
Конечно, о похищении он ничего не сказал, о своей роли в разработке плана — тоже, но зато намекнул, что покинул нас, не желая принимать участие в столь подлом обмане. Возникновение идеи подмены он связал, отчасти справедливо, с болезнью Бонфорта, но намекнул при этом, что мы сами оглушили его наркотиками.
Я слушал совершенно спокойно. Большинство репортеров сначала принимали Билла с тем выражением лиц, которое появляется у людей посторонних, ставших случайными свидетелями семейного скандала, потом кое-кто стал записывать и даже что-то диктовать в свои минидиктофоны.
Когда он остановился, я спросил:
— Вы все сказали, Билл?
— А тебе что — мало, а?
— Больше чем достаточно. Мне очень жаль, Билл. Пока все, джентльмены. Мне надо работать.
— Одну минуту, господин Министр! — выкрикнул кто-то. Разве вы не хотите дать опровержение?
Другой прибавил:
— А вы не будете преследовать его по суду?
Сначала я ответил на второй вопрос:
— Нет, не буду. Кто же судится с больным человеком?
— Больной? Это я-то больной?! — выходил из себя Билл.
— Успокойтесь, Билл. Что же касается опровержения, то вряд ли в нем есть необходимость. Однако я видел, что кое-кто вел записи. Хоть я и сомневаюсь, чтобы ваши издатели взяли на себя смелость сообщить об этом печальном инциденте, но если они это сделают, то пусть воспользуются нижеследующим анекдотом. Вам когда-нибудь приходилось слышать о профессоре, отдавшем сорок лет жизни доказательству того, что «Одиссею» написал не Гомер, а совсем другой грек, но носивший то же имя?
Раздался вежливый смех, я улыбнулся и повернулся к дверям.